СПАСЕНИЕ МОСКВЫ. IV часть.

— От наследника цесаревича.

— Господи! Что вы говорите? Он давно убит.

— Это неправда. Мы его скрываем. Это у вас в городе верят, а крестьяне знают, что это неправда.

—И что же, они все живы?

— Нет: государь, государыня, Татьяна, Мария — эти уби​ты, а Алексей, Анастасия и Ольга живы.

Жена моя стала читать письмо, и у нее окончательно под​косились ноги.

«Алексей Алексеевич! Дорогой крестный мой!» ;

— Почему крестный ?

— Он и отца моего так зовет. Вся маньчжурская армия его крестила в Японскую войну. Государь тогда всех их кре​стными отцами к сыну родившемуся назначил…

— Да, это правда, я помню. Но мой муж в Маньчжурс​кой кампании не был.

— Этого Алексей может не знать, он младенцем в то время был.

— Да, это верно! — согласилась жена и продолжала чи​тать письмо. Почерк мелкий, вполне интеллигентный.

«Алексей Алексеевич, дорогой крестный мой, сообщаю Вам, что я жив и здоров, чего и Вам желаю, но нахожусь в самом плохом положении и просьба моя не оставить меня, но боюсь дать Вам адрес, если Вы меня совершенно можете погубить навсегда. Но я надеюсь на Вас, как на папу, что Вы выручите мое проклятое имя Алексей. Сестра Оля жива, если хотите поговорить с подателем сего, но не делайте ему зла, и он Вам все расскажет. До свидания, слезно плачу, что нет среди меня никого. Жду ответа и помощи. Алексей. 6.XII-24 г. Хотя бы на этой бумажке напишите мне ответ».

— Он пишет по новой орфографии! — заметила жена.

— Это я его научил. Он по-английски и по-французски лучше умел писать, а по-русски плохо. Я его учил.

«Слезно плачу, что нет среди меня никого» — прямой перевод «a mon milieu», — подумала жена.

— А где же он живет? Расскажите подробно.

— Живет у нас, в избе моего отца. Мы два года его скры​ваем; говорим, из беженцев, застрявший сирота. Кроме нас еще одна только семья в селе знает, кто он, и в Казани еще один человек знает.

— А как же Ваш адрес?— Село Алаты, Арского кантона, Казанская губерния. Зовут отца моего Аркадий Александрович Гохов.

— Как же он к вам попал?

— Их выкрали и увезли перед самым тем временем, как решено было их всех убить. Вот комиссар и испугался, что их всех увезут, и в ту же ночь поспешил всех остальных убить. И убили. Там была организация, поручик Варатуев выкрал Алек​сея и Анастасию, а Ольга раньше убежала. Алексей и Анаста​сия долго жили у Варатуева, он тамошний помещик. А пого​дя стало опасно их вместе держать. Анастасию устроили у одних людей в Самарской губернии, город Меликес. А за Алек​сеем отец ездил и привез к нам, т.к. у нас глушь большая и не опасно. Он с Варатуевым давно дело имел, медом торговал. Алексей был сильно болен тогда, кровь шла, мы думали, что помрет. Но выжил, и с тех пор два года как у нас, ни разу не болел, окреп. А отец все беспокоится, что пища у нас про​стая, грубая.

— А Ольга где?

— Она в Казани под именем Александры Ильинишны Саратовой, мещанки из Баку, в доме для психически расстро​енных, 5-е отделение. Мы с Алексеем были у нее, они узнали друг друга, очень обрадовались. Там заведующий лечебницей Гринберг знает, кто она, и знает, что она здорова, но там поме​щена для ее же безопасности. А когда следствие было по доно​су и допрос, она отказывалась, отрицала, что она Ольга.

Моя жена все это слушала и не знала, что думать. Просила его зайти на другой день в час, когда мы все будем дома. Сестра ее вышла к нему, и тоже страшно взволновалась, но сразу стала говорить, что это провокатор, что он все врет. А жена находила, что все его рассказы очень последовательны и правдоподобны. Когда я вернулся домой, все это выслушал и прочел письмо, то, вероятнее всего, оттого что это было бы спасением для России, единственный выход из этого тупика, куда ее завели большевики, я страшно взволновался и обрадо​вался и ждал его прихода на другой день с нетерпением.

На следующее утро этот Гохов звонил по телефону, что его обокрали, что он придет позднее, так как должен хлопотать по делу покражи. Это уж показалось мне подозритель​ным, ибо прием для вымогательства денег, рассказы о поте​ре или покраже денег мне хорошо и давно известен среди солдат. Но все же ждал его, и мысль о том, что Алексей Николаевич, если он жив, — теперь законный наш импера​тор, не оставляла меня. Мы все ждали его с нетерпением. Я обдумал каждое свое слово, которое скажу ему на случай, если он провокатор. И когда он пришел, я сказал ему при​близительно следующее:

— Вы хорошо понимаете, что теперь монархия никому нежелательна, и если даже вы и правду говорите и сами не ошибаетесь, или вас самих не ввели в заблуждение и это действительный Алексей Николаевич живет у вашего отца, то я лично могу отнестись к нему только, как к глубоко не​счастному сироте и постараться помочь ему уехать к род​ным его за границу. Может быть, даже с помощью властей, а не потихоньку!

Он испуганно взглянул на меня.

— Это никак невозможно, нас всех погубят за укрыва​тельство...

— Ну, хорошо, быть может, вы и правы. Попробуем сделать для него что-либо, что его спасет и вас не погубит…

На этом мы и решили, что будем думать, и я сообщу его отцу, когда будет возможно приехать за Алексеем Николае​вичем. Он ушел. Денег не просил. Казалось, все очень прав​доподобно. Я вызвал Владимира Сергеевича Воротникова, спросил его, как он думает, что делать? Я пригласил его, потому что знал его мысли и убеждения, слышал от него много раз, что у него существует целая организация проти​воправительственная, что они только ждут, когда пробьет нужный час, чтобы им действовать, что они все на меня на​деются, но не затягивают меня пока в это дело, боясь за меня и оберегая меня. Иногда я ему верил, иногда мне ка​залось, что он все сочиняет… Но в этот раз я подумал, что это будет хорошая проверка, на что способен этот человек и можно ли ему верить. Поэтому я очень обрадовался, уви​дев, как он воодушевился, и сразу решился.

— Я сам поеду туда, это необходимо доподлинно прове​рить, ведь это же такое счастье, если наследник жив!..

Мы все обдумали. В Москве ведь живет Сергей Петрович Федоров — лейб-хирург, лечивший Алексея Николаевича, он должен подтвердить нам, что это он, а не самозванец. Ведь за эти годы он мог так измениться, что нам, видевшим его мимолетно, его и не узнать. Материальная сторона была труднее всего. Где взять денег, чтобы переправить его за гра​ницу? Призвал я Владимира Васильевича Рожкова. Он ска​зал, что не верит такому счастью, но денег достанет столько, сколько нужно будет…

И вот обрядился Воротников в большие сапоги, в косово​ротку и в короткую крестьянскую теплую куртку и поехал в Казанскую губернию на поиски — правда все это или ложь!..

На тот случай, если бы все это была провокационная ло​вушка и он там нарвался на чекистов, жена написала отцу Гохова следующее письмо:

«Аркадий Александрович! Ваш сын недавно передал нам письмо на имя моего мужа от лица, давно убитого. По пору​чению Алексея Алексеевича пишу Вам, чтобы Вы были осто​рожны и понаблюдали за вашим сыном. Вероятно, он болен, и его поступки и рассказы чисто бредового характера. Я говорила Вашему сыну, что никто из нас не сделает ему зла, но невольно приходит в голову, что он может погубить себя и всю свою семью и все село. Он настолько симпатичен, что мне глубоко жаль его. Все знают, что мой муж горячо любит русский народ и сделать горе семье русского крестьянина ему было бы очень тяжело. Поэтому только он позволил мне написать вам в целях предупреждения большего и совер​шенно излишнего кровопролития.

Не пускайте Вашего сына путешествовать по железным дорогам с такими письмами. Он может его потерять; или вот, он рассказывал нам, что его обокрали. Ведь случись это днем раньше, то и письмо, привезенное им, могло попасть в чужие руки. Я много думаю о Вашем сыне: если это письмо не им самим написано, под влиянием душевной болезни, а есть еще лицо, которое он называет именем убитого, — значит, тут речь идет об очевидном самозванце, и это очень опасное и серьезное дело.

Повторяю, боясь большого горя для семьи русских крес​тьян, мы пользуемся тем, что наш знакомый, которому мы вполне верим, едет по делам кооператива в вашу сторону. Благодаря этому я могу избегнуть почты. Мы его просим зае​хать к Вам и обсудить вместе с Вами все это дело, помочь Вам в таком серьезном вопросе, как лечить Вашего сына или как обезвредить того, кто называется именем убитого. Вы вполне можете верить Владимиру Сергеевичу Воротникову. Он, как и мы, не сделает Вам вреда или горя, но только расспросив Вас обо всем подробно, вернувшись, расскажет нам, в чем дело, и мы обсудим, сможем ли своими силами предотвратить боль​шую смуту народную, или нужно будет обратиться к офици​альной правительственной помощи. Последнее очень неже​лательно ввиду возможной большой опасности для Вашей семьи, ибо за укрывательство не похвалят, это и Ваш сын ска​зал. Нужно постараться никому горя не делать, ибо мы были всю жизнь христианами — таковыми и умрем. Помогай Вам Бог во всем. Надежда Брусилова». Итак, моя жена и весь семейный и дружеский совет пола​гали, что всякие чекисты или агенты ГПУ из этого письма уви​дели бы, что ни мы, ни Воротников не допускаем мысли, что наследник жив, а что нас интересует только со стороны воз​можности самозванца. Я же, по правде сказать, сильно наде​ялся, что это и есть Алексей Николаевич и что мы перепра​вим его за границу.

Потом всплыл в памяти Ивлева светлый весенний день 1933 года, когда случайно оказавшись в Омске, он встретил помощника инспектора кавалерии РККА – ладного молчаливого кавалериста. Молодой человек узнал в неприметном сельском учителе одного из тех, кто помогал выжить двум несчастным раненым детям и их старшей сестре. На крутом берегу Оби Ивлев узнал от Алексея Николаевича его новое имя и фамилию. Шефство над Алексеем теперь лежало на Семёне Михайловиче Будённом – проверенном офицере и правой руке Сталина.

И вот зима сорок второго года. Ивлев ехал в штаб кавалерийского корпуса по завьюженному Подмосковью. Дороги несли на себе войска к наступавшим на ненавистного врага русским армиям. Как тяжко давался этот успех!

Белов встретил Ивлева в жарко натопленной избе. Крепкое объятие и ужин расположили обоих к разговору. Павел Алексеевич рассказал об отчаянных приграничных боях, о трагедии отступления в хаосе потерявших управление войск, боях в окружении, нескольких прорывах сквозь боевые порядки наступающих немцев к своим.

В непрерывных сражениях Белову удалось сохранить корпус как боевую единицу, и в бою под Штеповкой спасти ещё несколько отступавших наших частей. Сталин не забывал Белова своей отеческой опёкой. Видя, что под Москвой назревает момент истины, Сталин стягивал сюда наиболее преданных и стойких, кого лично знал. Корпус Белова Сталин буквально выпрашивал у Тимошенко, но всё же подводил маршала к самостоятельному решению передать эту часть под Москву.

Вспоминает маршал Баграмян в книге “Так начиналась война”. Конец октября 1941 г. Южный и Юго-Западный фронты под общим командованием маршала Тимошенко отходят под натиском немецкой группы войск “Юг”. Сталин забирает у Тимошенко единственный подвижный резерв – 2-й кавалерийский корпус генерала Белова. Тимошенко ищет причины, чтобы его не отдавать. Сталин настойчив: “Передайте товарищу маршалу, что я очень прошу его согласиться с предложением Ставки о переброске второго кавалерийского корпуса в ее распоряжение. Я знаю, что это будет большая жертва с точки зрения интересов Юго-Западного фронта, но я прошу пойти на эту жертву”.

Тимошенко в это время лежит пластом с высокой температурой, он лихорадочно пытается еще что-нибудь придумать, чтобы оставить корпус у себя. Может быть железнодорожных составов Сталин не найдет?

“Мне не жалко отдать 2-й кавалерийский корпус для общей пользы. Однако считаю своим долгом предупредить, что он находится в состоянии, требующем двухнедельного укомплектования, и его переброска в таком виде, ослабляя Юго-Западный фронт, не принесет пользы и под Москвой. Если 2-й кавкорпус нужен в таком состоянии, о каком говорю, я переброшу его, как только будет подан железнодорожный состав”, – пугает Тимошенко.

Но в ответ: “Товарищ Тимошенко! Составы будут поданы. Дайте команду о погрузке корпуса. Корпус будет пополнен в Москве”.

Генерал армии Жуков поздно вечером 27 ноября сообщил Верховному Главнокомандующему: “Белов с утра начал действовать. Продвигается вперед. Против Белова действуют части прикрытия противника. По состоянию на 16.00 27.11 противник отошел на три-четыре километра. Захвачены пленные. Сегодня в бою танковые батальоны и танковая бригада не участвовали. Задержались в пути из-за мостов. Подойдут ночью и будут участвовать с утра. 112-я танковая дивизия ведет бой в шестнадцати километрах юго-западнее Каширы”. Иосиф Виссарионович несколько раз перечитал донесение. Будто сомневался. Да ведь и то сказать – за десять суток немецкого наступления это была первая приятная новость. Первая светлая полоска на черном фоне событий, проблеск, вселявший надежду. Сталин не убрал донесение, оставил его на столе, на видном месте. Ни Верховный Главнокомандующий, ни командующий Западным фронтом, ни Белов, ни танковый бог немцев Гудериан – никто еще не знал тогда, что эти четыре километра, потерянные фашистами, окажутся необратимыми. Это были самые первые победные километры на том огромном пути, который советским войскам предстояло пройти от Москвы до Берлина.

 

Кавалеристы Белова остановили танковую армаду Гудериана, сломали южную клешню гитлеровских клещей. Вот так – кавалерия опрокинула танки на заснеженных подмосковных полях! Сталин присвоил кавалерийскому корпусу звание ГВАРДЕЙСКОГО, восстановив традиционно бывшие в Русской армии гвардейские части.

Сбылось пророчество Г.Е.Распутина о том, что после его смерти русской гвардии не будет 25 лет…

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.