18 октября – 8-я Паломническая поездка.


18 октября 2015 года Региональная общественная организация «Бородино 2012-2045″ планирует 8-ю Паломническую поездку в защиту исторического ландшафта Бородинского поля, посвященную 70-летию Победы в Отечественной войне.

8.25 состоится молитвенное стояние в Алтарной части Страстного монастыря (лестница кинотеатра Россия).

Общая фотография в 9.30 у Памятного камня Страстного монастыря, далее у памятника Пушкину (колокольня Страстного монастыря).

Общая молитва, посадка в автобусы.

В 10.00 будет назначен выезд колонны.

В мероприятии примут участие представители казачества

и творческой интеллигенции, члены Союза Православных Хоругвеносцев РПЦ МП, партии “Великая Россия”,

движения “Народный собор” и др.представители общественности .

 

РОО «Бородино 2012-2045″ планирует включить в маршрут поездки посещение очень важного исторического места, где в 1941 году был произведён выброс бойцов-добровольцев сибирского полка без парашютов для обороны Москвы, который впоследствии назвали Можайским десантом:

д. Рассудово — высота 210,8 — Прожекторная гора Алабинского полигона,

карта 2

с целью возложения цветов погибшим героям-десантникам и рассмотрения места для установки памятника Можайскому десанту.

карта 1

 

карта

Поездка планируется на 6-7 больших, комфортабельных автобусах, 

которые предоставляют наши неутомимые меценаты, с сопровождением ГАИ.

Полевая кухня будет предоставлена от Командующего ВДВ Шаманова В.А.

(Правление «Бородино 2012-2045″)

 

Портрет М.И.Кутузова, работы Натальи Шаровой(по матери – Скобелевой, по бабушке – Кутузовой), члена Международного художественного фонда.

Представители партии “Великая Россия” во главе с А.Н.Савельевым

 

 

Сопредседатель Движения “Народный собор” О.Ю.Кассин

Защитник Бородинского поля

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Представители казачества

 

 

 

 

 

У могилы Багратиона

СХВАТКА ЗА АНТАРКТИЧЕСКИЙ УРАН

В истории уран не новичок. Достаточно вспомнить греческие мифы. Уран – бог неба, сын, а позже и супруг богини Земли – Геи. Он был отцом одноглазых циклопов. Его имя дали седьмой планете солнечной системы. А в 1789 году немецкий ученый М. Клапрот так назвал вновь открытый минерал. Прошло почти 50 лет, и француз М. Пелиго сумел доказать: уран – металл, а еще через полвека его соотечественник А. Беккерель случайно обнаружил, что соли урана испускают невидимые лучи. Человечество впервые узнало о радиоактивности.

Наступил 1940 год. Советские физики Г.Н. Флеров и К.А. Петржак доказали: атомы урана могут выделять великое количество тепловой энергии. Вот тогда-то время атомного века устремило свой бег в будущее.

Четыре пятых всех разведанных урановых месторождений оказались расположены в Южно-Африканской Республике, Канаде и США.

Интерес, который проявили руководители Германии накануне Второй мировой войны к далекому и безжизненному району земного шара, каким является Антарктида, разумного объяснения пока не находил. А между тем внимание к шестому континенту было исключительным. Однако, в 1961-м году после широковещательного объявления об открытии в Антарктиде богатейших залежей урана, всё стало на свои места. Наиболее богатые месторождения нашли как раз в Новой Швабии – Земле Королевы Мод. Согласно некоторым данным, процент урана в антарктической руде составляет не менее 30% – это на целую треть больше, чем в самых богатых в мире месторождениях в Конго, из которых США долгие годы черпали сырьё для своих ядерных арсеналов.

В 1930-е годы, особенно в связи с проведением Международного полярного года (1932–1933), многие заинтересованные в том страны приступили к исследованию береговой полосы антарктического ледникового покрова, и особенно в наиболее доступной части континента, на Земле Греэма, где начали постоянную работу сразу несколько метеорологических станций. В результате их исследований появились первые достоверные карты побережья Антарктиды, однако две трети южнополярной земли так и остались белыми пятнами.

В Германии в 1938 году возникла идея гражданской экспедиции с государственной поддержкой и сотрудничеством компании Lufthansa в Антарктиду. Эта экспедиция должна была исследовать определенную часть материка, с последующим заявлением ее германской принадлежности.

Для экспедиции был отобран корабль «Schwabenland», использовавшийся с 1934 г. для трансатлантических почтовых перевозок. Важной особенностью корабля являлся гидроплан Dornier «Wal» (Кит). Он мог стартовать с паровой катапульты на корме корабля и после полета вновь подниматься на борт с помощью крана. Корабль был подготовлен к экспедиции на Гамбургских верфях.

Экипаж корабля был подобран и обучен Немецким обществом полярных исследований.

Командование экспедицией принял полярник капитан А. Ритшер (Alfred Ritscher), до этого принимавший участие в нескольких экспедициях на Северный Полюс. Бюджет экспедиции составил около 3 млн. рейхсмарок.

Корабль «Schwabenland» покинул Гамбург 17 декабря 1938 г, и направился к Антарктиде по запланированному маршруту. Экспедиция достигла пакового (прибрежного) льда 19 января в точке 4° 15′ западной широты, 69° 10′ восточной долготы.

В течение следующих недель корабельный гидроплан совершил 15 полетов, обследовав примерно 600 тыс. кв. км территории. Это составило почти пятую часть континента. С помощью специальной фотокамеры Zeis RMK 38 было сделано 11 тыс. снимков и сфотографировано 350 тыс. кв. км Антарктиды. Кроме регистрации ценной информации, самолет через каждые 25 км полета сбрасывал вымпелы экспедиции. Территория получила название Neuschwabenland (Новая Швабия) и объявлена германской. В настоящее время это название еще используется наряду с новым (от 1957 г.) – Земля Королевы Мод.

Самым интересным открытием экспедиции стало обнаружение небольших областей, свободных ото льда, с малыми озерами и растительностью. Геологи экспедиции предположили, что это является следствием действия подземных горячих источников.

В середине февраля 1939, корабль «Schwabenland» оставил Антарктиду. За два месяца обратного пути капитан экспедиции Ритшер систематизировал результаты исследований, карты и фотографии.

Вернувшийся в Гамбург командир экспедиции Ритшер 12 апреля 1939 года рапортовал: «Я выполнил миссию, возложенную на меня маршалом Герингом. Впервые германские самолеты пролетели над антарктическим континентом. Каждые 25 километров наши самолеты сбрасывали вымпелы. Мы покрыли зону приблизительно в 600 тысяч квадратных километров. Из них 350 тысяч были сфотографированы».

После возвращения Ритшер планировал заняться подготовкой второй экспедиции, используя самолеты с лыжным шасси, вероятно для дальнейшего исследования «теплой» зоны Антарктиды. Однако из-за начавшейся Второй Мировой войны экспедиция не состоялась.

Ход последующих немецких исследований Антарктиды и создания там базы был засекречен. К берегам Антарктиды скрытно направились субмарины. Писатель и историк М. Демиденко сообщает, что, разбирая сверхсекретные архивы СС, он обнаружил документы, указывающие на то, что эскадра подводных лодок во время экспедиции к Земле Королевы Мод нашла целую систему соединенных между собой пещер с теплым воздухом. «Мои подводники обнаружили настоящий земной рай», – обронил тогда адмирал Дёниц. А в 1943 году из его уст прозвучала и другая загадочная фраза: «Германский подводный флот гордится тем, что на другом конце света создал для фюрера неприступную крепость».

В течение пяти лет немцы проводили тщательно скрываемую работу по созданию в Антарктиде секретной базы под кодовым названием «База 211». Во всяком случае, это заявляет целый ряд независимых исследователей. По показаниям очевидцев, уже с начала 1939 года между Антарктидой и Германией начались регулярные (раз в три месяца) рейсы исследовательского судна «Schwabenland». Бергман в книге «Немецкие летающие тарелки» утверждает, что с этого года и в течение нескольких лет в Антарктиду постоянно отправлялось горнопроходческое оборудование и другая техника, в том числе рельсовые дороги, вагонетки и огромные фрезы для проходки туннелей. По всей видимости, использовались для доставки грузов и подводные лодки. Причем не только обычные.

HYPERLINK “http://paranormal-news.ru/_nw/73/64486642.jpg” \o “Нажмите, для просмотра в полном размере…” \t “_blank” 

Отставной американский полковник Уиндел Стивенс (Wendelle C. Stivens) сообщает: «Нашей разведке, где я работал в конце войны, было известно, что немцы строят восемь очень больших грузовых субмарин, и все они были спущены на воду, укомплектованы и далее бесследно исчезли. До сего дня мы не имеем никакого понятия, куда они ушли. Они не на океанском дне, и их нет ни в одном порту, о котором мы знаем. Это загадка, но она может быть раскрыта благодаря австралийскому документальному фильму, в котором показаны большие немецкие грузовые субмарины в Антарктиде, вокруг них льды, экипажи стоят на палубах в ожидании остановки у причала».

К концу войны, утверждает Стивенс, у немцев имелось девять исследовательских предприятий, на которых испытывали проекты «летающих дисков». «Восемь из этих предприятий вместе с учеными и ключевыми фигурами были успешно эвакуированы из Германии. Девятое сооружение взорвано… Мы имеем закрытую информацию, что некоторые из этих исследовательских предприятий перевезены в место под названием «Новая Швабия»… Сегодня это может быть уже порядочных размеров комплекс. Может быть, там находятся эти большие грузовые субмарины. Мы полагаем, что в Антарктику было перевезено как минимум одно (или более) предприятие по разработке дисков. У нас есть информация о том, что одно было эвакуировано в район Амазонки, а другое – на северное побережье Норвегии, где много немецкого населения. Они были эвакуированы в секретные подземные сооружения».

Известные исследователи антарктических тайн третьего рейха Р. Веско, В. Терзийски, Д. Чайлдресс утверждают, что с 1942 года с помощью подводных лодок на Южный полюс были переброшены тысячи узников концлагерей (рабочая сила), а также видные ученые, летчики и политики с семьями и члены гитлерюгенда – генофонд будущей «чистой» расы.

Кроме таинственных гигантских субмарин для этих целей использовались не менее сотни серийных подводных лодок класса «U», в том числе и сверхсекретное соединение «Конвой Фюрера», в состав которого входили 35 субмарин. В самом конце войны в Киле с этих элитных субмарин сняли все военное снаряжение и погрузили контейнеры с каким-то ценным грузом. Подлодки взяли на борт также каких-то таинственных пассажиров и большое количество продовольствия.

Советская наука об атоме была на пороге того же открытия, что и немецкая радиохимия. Но после нападения Германии на СССР нам было уже не до своего уранового проекта. Сложилась ситуация, при которой в НКВД стали поступать сведения об атомных проектах Англии и США. В конце сентября 1941 года в Москве становится известно о Совещании в Англии «Комитета по урану». Чиновники НКВД готовят «Записку» наркому Берии, Берия, получив «Записку», тут же готовит письмо Сталину. Но немцы под Москвой и у Сталина другие заботы, поэтому «Записка» придерживается.

Как только немцев отогнали от Москвы, Сталин знакомится с «Запиской», и 28 сентября 1942 года он подписывает Распоряжение № 2335сс «Об организации работ по урану». За урановый проект отвечает заместитель председателя ГКО В.М.Молотов. Предусмотрено создание специальной лаборатории № 2. В 1943 году И.В.Курчатова избирают в академики. Молотов поручает Курчатову дать своё заключение по материалам разведки. Курчатов формирует программу по урану, которая предусматривает создание Специального Комитета (СК) при Государственном Комитете Обороны (ГКО) СССР

Помимо тех ученых, которые уже занимаются Атомным проектом СССР, Курчатов предлагает привлечь Алиханова и его группу, Харитона и Зельдовича, Кикоина, Александрова и его группу. А в СК ввести академиков Иоффе, Капицу и Семенова

К сожалению, тогда СК при ГКО не был создан. Он появился позднее, после атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки.

Но советская разведка продолжала работать и поставлять новые сведения. Молотов у Сталина подписывает новое распоряжение ГКО, в котором в целях более успешного развития работ по урану руководство работами возлагается на Первухина М.Г. и Кафтанова С.В., а научное руководство – на Курчатова И.В. Группу работников специальной лаборатории атомного ядра в количестве 20-25 человек вместе с Курчатовым из Казани переводят в Москву. В Москве у Курчатова появился мощный союзник – академик В.И.Вернадский. Он обращается к президенту АН СССР с предложением о восстановлении работ Урановой комиссии, имея ввиду возможность использования урана для военных нужд и быстрой реконструкции народного хозяйства на основе атомных электростанций.

Летом 1943 года Курчатов из разведывательных материалов узнаёт о пуске в США уран-графитового котла. Это было крупнейшее явление в мировой науке и технике. 1-е Управление НКГБ СССР предоставило Курчатову «Обзорную работу по проблеме урана». Так, благодаря способности Берии организовать разведработу, Курчатов получает сведения из самого сердца «Манхэттенского проекта».

3 декабря 1944 года И.В.Сталин утвердил Постановление ГКО № 7069сс «О неотложных мерах по обеспечению развертывания работ, проводимых Лабораторией № 2 АН СССР», явившееся важной вехой в истории советского Атомного проекта. Заключительный пункт этого постановления гласил: «Возложить на т. Берия Л.П. наблюдение за развитием работ по урану». Этот пункт юридически закреплял ответственность Л.П.Берия за дальнейшую судьбу советского Атомного проекта.

С переходом Атомного проекта в руки Л.Берии ситуация кардинально изменилась. Берия быстро придал всем работам по Проекту необходимые размах и динамику.

Проводимые им совещания были деловыми и всегда результативными. Он был мастером неожиданных и нестандартных решений, был быстр в работе, не пренебрегал выездами на объекты и личным знакомством с результатами работ – так вспоминают о нём работавшие рядом сотрудники. По впечатлению многих ветеранов атомной отрасли, если бы Атомный проект страны оставался под руководством Молотова, трудно было бы рассчитывать на столь быстрый успех в проведении столь грандиозных по масштабу работ.

С мая по сентябрь 1945 года Курчатов получил доклад Энрико Ферми об урановом котле, описание завода в Хэмфорде и многое другое. Были даже получены образцы урана-235 и урана-233. Оригинал доклада был направлен маршалу Советского Союза т. Берия.

20 мая 1944 года Курчатов направил свою «Записку», на которой Берия начертал «Важное. Доложить И.В.Сталину. Переговорить с т. Первухиным. Собрать всё, что имеет отношение к урану». Курчатов убеждает Первухина довести до Сталина необходимость создания «Совета по урану» из четырех человек: Л.П.Берия, В.М.Молотова, М.Г.Первухина и И.В.Курчатова. Председателем Совета предлагает назначить Берия.

Сталин пока новые решения не принимает, но Берия начинает углубленно знакомиться со всеми материалами, которые имеют отношение к урану. В проекте ГКО из предложенной четверки исключен Молотов. Из сохранившегося проекта решения видно, что Лабораторию № 2 хотят преобразовать в институт № 100 во главе с Курчатовым. Но это преобразование пока не происходит, хотя время уже не терпит. Берия просит Курчатова сообщить имена тех ученых, которых следует привлечь к Атомному проекту.

И.В.Сталин постоянно был в курсе атомного проекта США. Поэтому, когда Трумэн при Черчилле в Потсдаме сообщил Сталину об успешном испытании в США новой мощной бомбы, то ни Трумэн, ни Черчилль не могли понять спокойной реакции Сталина на столь важное сообщение.

Вскоре в США вышла книга Г.Д.Смита «Атомная энергия для военных целей: Официальный отчёт о разработке атомной бомбы под наблюдением правительства США», 1945г. Её из США в СССР доставила разведка. Она была переведена на русский язык.

30 августа 1945 года было создано ПГУ при Совнаркоме СССР. В подчинении ПГУ были: ЛИПАН, из Наркомата боеприпасов завод № 12 в г. Электросталь, ГСПИ-11 в г. Ленинграде, Машиностроительный завод № 48 в г. Москве, из НКВД комбинат № 6 по добыче урана в Таджикистане, а так же НИИ-9 из НКВД. Финансовая политика планировалась отдельной строкой. К работе в атомной промышленности (ПГУ) привлекались любые специалисты страны.

Аргентинцы внимательно следили за деятельностью немцев в Антарктиде, и когда началась война, с удовлетворением отметили, что теперь «Новую Швабию» вместе с Новым Берлином можно брать просто голыми руками. В течение нескольких месяцев аргентинские экспедиции, высаженные в разных точках побережья «ледяного континента», собирали образцы геологических пород и делали пробные бурения на различные глубины, а ученые в аргентинских научно-исследовательских центрах изучали их на предмет наличия урановых «россыпей». В результате проводимой работы все яснее становилось, что кроме Земли Королевы Мод с которой и так все было уже ясно благодаря документам, раздобытым разведкой, перспективными оказались еще два района – один на берегу моря Уэделла, близ горного массива Земли Котса, и на Антарктическом полуострове в проливе Дрейка. Когда американцы наконец прознали от англичан про антарктический уран, адмиралу Бёрду был дан срочный приказ «застолбить» остальную часть Антарктиды, не занятую пока еще немцами. Но как только самолеты Бёрда появились над Антарктическим полуостровом, оказалось, что он уже далеко не так бесхозен, как представлялось...

Американцы-янки никогда не относились к южноамериканским народам как к равным себе, но тут вдруг они почувствовали, что столкнулись с силой, с которой невозможно было не считаться. Аргентинцы, начавшие компанию по изгнанию из страны наводивших ранее ужас на все нации мира британцев, не побоялись бы сейчас применить самое натуральное «выкручивание рук» и к любой другой стране в мире, особенно если дело касалось их национального престижа. Но если они оставили в итоге этим самым британцам Мальвинские острова в качестве залога будущих нормальных отношений, то оставлять в залог загребущим американцам они не собирались ничего. Когда адмирал Бёрд вознамерился лично посетить аргентинские станции-базы «Сан-Мартин» и «Генерал Бельграно», ограничивающие собой с разных концов довольно протяженный участок свободного от материкового льда побережья, то ему прямо было сказано (причем от имени самого Президента Аргентины), что эти его визиты – последние визиты как официального представителя США, и поскольку вся территория Западной Антарктиды, простирающаяся от моря Беллинсгаузена до моря Лазарева теперь не что иное, как одна большая военная база Республики Аргентины, то аргентинские вооруженные силы будут без всякого предупреждения уничтожать любого нарушителя, невзирая на ранги и национальности.

Оскорбленный таким заявлением до глубины души, адмирал Бёрд принялся готовить вооруженное вторжение на так нагло присвоенную аргентинцами территорию и намеревался стереть их базы с лица земли. Но аргентинский президент Манинг, прекрасно предвидя такой поворот событий, заранее блокировал американские «владения», направив к станциям-базам США Мак-Мердо и Литтл-Америка почти весь свой военный флот, включая три гидроавиатранспорта, мгновенно лишив силы адмирала Бёрда поддержки с воздуха. Одновременно президенту Рузвельту по дипломатическим каналам было дано понять, чтобы угомонил своего национального героя, потому что намечающийся конфликт наверняка не принесет никакой пользы абсолютно никому, исключая самих аргентинцев – в случае, если США позарятся на аргентинские владения, на сторону Аргентины встанет практически вся Южная Америка, и возможно даже Мексика, не говоря уж о других неприсоединившихся ни к одному блоку, но сочувствующих Германии странах – а это для американцев означало не просто неприятности, это означало конец всем их перспективным планам на мировую гегемонию, по крайней мере, в ближайшее десятилетие.

Сохраняя фальшивую улыбку на лице, Рузвельт подозрительно легко согласился с доводами президента Манинга. Американца одолевали сейчас другие, более важные проблемы – например, как бы поделикатней разделаться с мировой гегемонией Британской империи не вступая до поры до времени в европейскую войну, и, невзирая на явно неуместную агрессивность аргентинцев по отношению к США, он осознавал, что пока должен быть им благодарен хотя бы только за то, что они начали выметать британцев из своей страны, предоставляя американцам неплохой шанс занять их место позже, после войны. Кроме того Рузвельт здраво рассудил, что уподобляться тем же британцам, применяя грубую силу, совершенно не стоит, а уран у аргентинцев можно попросту купить – денег хватит даже на то, чтобы выкупить у них всю Антарктиду вместе с Патагонией впридачу. Намечавшийся международный скандал так и умер в пустоте, похоронив надежды связанных войной в Европе англичан оттеснить своенравную Аргентину подальше от «урановой кормушки»…

Тем временем Новая Швабия захирела, ибо 200 тонн урана уже было переправлено в Германию. К 1944-му году на «базе 211» не осталось ни одного немца – одних вывезли в рейх на подводных лодках, другие покинули Антарктиду на самолетах и осели в Южной Америке. Земля Королевы Мод перешла под негласную юрисдикцию Аргентины. Новый аргентинский президент Эдельмирио Фаррел отдал приказ законсервировать предприятие в Новом Берлине и стал дождаться покупателей…

В мае 1945 года английские зимовщики, прибывшие в Антарктику с неизвестной пока целью, наткнулись на странный тоннель в районе гор Мюлиг-Гоффмана. Разведывательная группа, которая направилась по тоннелю в сторону Земли Новая Швабия, была неожиданно атакована немцами и почти полностью уничтожена. Из 13 человек уцелел только один разведчик. Совершенно случайно он набрел на заброшенный склад, заложенный в начале века еще зимовщиками Вильгельма Фильхнера. Повезло ему и в том, что этот склад был заложен не в лед, а в сборном домике, спасавшем, правда, лишь от пронизывающего ветра, но не от дикого мороза. Английский разведчик так хотел выжить, что победил и штормовые ветра, и лютую стужу, и длительное одиночество. Более того, дождался встречи с разведчиками группы «Tabernal»! Он-то и рассказал британским коммандос об огромной подледной пещере, где была обнаружена и погибла его разведгруппа.

Его рассказ был краток. За день английские разведчики прошли по тоннелю более 20 километров, и вышли к огромной светлой пещере. Это природное сооружение обогревалось геотермальными водами, но, судя по вкусу воды, было связано с морем. На берегу пещеры имелось шесть причалов, явно для нацистских подлодок, на двух из которых стояли подъемные краны «Демаг». Неподалеку спускались к воде три слипа для схода на воду пузатых летательных аппаратов с черными крестами в белом окаймлении на фюзеляже. Внезапно в пещере сработала аварийная сигнализация: охрана заметила чужаков. Бой был коротким. Практически все англичане, не убитые первыми пулеметными и автоматными очередями, были добиты солдатами в желто-коричневом камуфляже, из-под которого выглядывали черные петлицы со сдвоенными руническими «молниями», то есть в форме спецподразделений СС. Уцелел лишь замыкающий английской разведгруппы.

Выслушав сбивчивый рассказ разведчика, на следующее утро группа «Tabernal» двинулась к тоннелю на снегоходах. Здесь, прямо у входа в тоннель, машины были оставлены под охраной двух коммандос, получивших подробный инструктаж на все случаи развития поисковой операции.

Девять английских солдат с полными рюкзаками вошли в пещерную темноту. Почти трое суток шли они к заветной цели, отыскали пещеру, но во время минирования были обнаружены и вступили в смертельный бой. Из всей группы уцелели лишь трое. Через безымянную антарктическую базу они и вернулись на Фолклендские острова.

10 июля 1945 года, два месяца спустя после капитуляции Германии, немецкая подводная лодка U-530 вошла в аргентинский порт Мар-дель-Плата. Лейтенант Отто Вермуш и его экипаж сдались местным властям.

Появление U-530 вызвало шквал различных предположений. Многие считали, что Вермуш кого-то тайно высадил на берег и лишь потом отправился сдаваться. 16 июля проживающий в Аргентине венгр Ладислав Сабо заявил в газете «La Critica», что U-530 высадила Гитлера и Еву Браун в Антарктиде, где экспедиция Ритшера построила в 1938-39 годах «новый Берхтесгаден». Эту версию никто не воспринял всерьез, но тут произошло нечто неожиданное: 17 августа в Мар-дель-Плата появилась подводная лодка U-977 под командованием оберлейтенанта Хайнца Шеффера! Учитывая, что Дениц приказал подводникам сдаваться 4 мая, задержка поневоле казалась странной. Уж не в Антарктику ли плавала U-977?

Вермуша, Шеффера и членов их команд допросили представители аргентинского, американского и британского флотов. Всех интересовало, не сбежал ли Гитлер или другие высокопоставленные нацисты на их подлодках. В конце-концов все убедились, что позднее прибытие в Аргентину вполне объяснимо. Протоколы допросов сейчас не являются секретными.

U-530 была лодкой типа IX-C. Она вышла из Кристиансунда (Норвегия) 3 марта 1945 г. С 4 по 7 мая она плавала около Нью-Йорка. Когда ее капитан Отто Вермуш узнал, что Германия капитулировала, он решил плыть в Аргентину, которая, как он считал, дружественно настроена к Германии. U-530 покинула район Нью-Йорка 10 мая и прибыла в Аргентину 10 июля.

Во время допросов Вермуш поведал, что сперва лодка шла под водой, потом со скоростью 7,5 узлов на поверхности по ночам и днем под водой со скоростью 2 узла. На 20° ю. ш. они всплыли и прибавили ходу до 9 узлов. Если принять эти цифры, на расстояние между Нью-Йорком и 20° ю. ш. (8500 км) у них ушло бы 57 дней. Переход до Мар-дель-Плата, 3300 км, занял бы около 8 дней. Итого 65 дней. Это хорошо совпадает с заявленной на допросах продолжительностью плавания — 61 день.

U-977 была лодкой типа VII-C. Вышла из Кристиансунда 2 мая. Узнав о победе союзников, Шеффер тоже надумал плыть в Аргентину. 16 человек решили высадиться на берег около Бергена. Все они были захвачены британцами, но чтобы не выдавать товарищей, рассказали, что U-977 затонула. 11 мая лодка с командой, поредевшей до 32 человек, погрузилась, чтобы обогнуть Великобританию под шноркелем. 66 дней спустя, благополучно миновав британскую базу ВМФ в Гибралтаре, они всплыли. Так как у них было мало топлива (на борт взяли всего 80 тонн), лодка плыла донельзя медленно. От Северной Африки они шли на юг на одном из двух дизелей, по ночам на поверхности, а днем — под водой на электромоторах. U-977 пересекла экватор 23 июля и сдалась 17 августа. Документы на борту, в отличие от U-530, были целыми и невредимыми (Отто Вермуш уничтожил документы и разбил все приборы, чтобы они не достались врагам).

«Одной из главных причин принятия решения плыть в Аргентину была немецкая пропаганда, — заявил на допросе Хайнц Шеффер. — Нам говорили, что в американских и британских газетах пишут, будто после войны всех немецких мужчин надо обратить в рабство и стерилизовать. Другой причиной стало жестокое обращение с немецкими военнопленными, которых держали во Франции после окончания Первой мировой войны, долгая задержка их отправки домой. И, конечно же, мы надеялись на более хорошие условия жизни в Аргентине». Шеффера вывезли в Штаты, долго и упорно допрашивали, даже проводили очную ставку с командиром U-530 Вермушом, потом перевезли в Европу, посадили в лагерь, но вскоре выпустили. Он уехал в Аргентину, где в 1950-м году снова оказался в центре скандала: там вышла книжка Ладислао Сабо с бодрым названием «Hitler esta vivo» («Гитлер – жив»), где утверждал, что U-530 и U-977 были частью эскадры подлодок, доставивших Гитлера, Еву Браун и других «шишек» Третьего рейха в Антарктиду. Джеффри Брукс, живущий в Аргентине переводчик и популяризатор книг о вермахте и флоте Третьего Рейха утверждает, что текст самого первого издания мемуаров Шеффера, которое вышло на немецком в Буэнос-Айресе и называлось « Geheimnis um U-977» (Тайна U-977) отличается от известного нам ныне. В частности, там сказано, что экватор лодка пересекла 4 июля (значит, под водой провела гораздо меньше 66 дней), а уже 10-го была неподалеку от Рио-де-Жанейро. Рассекреченные документы аргентинского военного ведомства, впервые опубликованные в книге Салинаса и де Наполи «Ultramar Sur» сообщают о замеченной в середине июля в прибрежных аргентинских водах подлодке, которая, возможно, приставала к берегу 28 июля в Некочеа, заметно южнее Мар-дель-Платы.

Через много лет спецслужбы изъяли конфиденциальное письмо капитана Шеффера своему товарищу, капитану Вильгельму Бернхарду, который очевидно собирался издать мемуары. Это послание датировано 1 июня 1983 годом и содержит следующие строки: «Дорогой Вилли, я размышлял о том, стоит ли издавать твою рукопись, касающуюся «U-530». Все три лодки («U-977», «U-530» и «U-465»), участвовавшие в той операции, теперь мирно спят на дне Атлантики. Может быть, лучше не будить их? Подумай об этом, старый товарищ! Подумай также о том, в каком свете предстанет моя книга (Гейнц Шеффер после войны написал книгу под названием «U-977») после рассказанного тобой? Мы все дали клятву хранить тайну, мы не сделали ничего неправильного и лишь выполняли приказы, сражаясь за нашу любимую Германию, за ее выживание. Поэтому подумай еще раз: а может быть, лучше представить все как выдумку? Чего ты добьешься, когда скажешь правду о нашей миссии? И кто пострадает из-за твоих откровений? Подумай об этом!..»

Бернхардт, находившийся на борту U-530, утверждает, что английская и американская разведки узнали о том, что U-530 и U-977 перед возвращением в Южную Америку посещали Антарктиду, однако истинный характер этих походов остался им неизвестен.

Адмирал Бёрд пытался собрать всё, что было хоть как-то связано с Новой Швабией и немецкой экспедицией 1938–1939 годов. Поначалу это были только лишь газетные заметки и статьи. Однако тема интересовала не только Бёрда, но и многих чинов ВМС США. Этим можно объяснить то обстоятельство, что в распоряжении Бёрда оказались копии допросов «укрывателя Гитлера» Хайнца Шеффера. Тогда очень многих волновало, всю ли правду сказал немецкий подводник и правду ли вообще он сказал на допросах.

Судя по всему, показания Шеффера сыграли немаловажную роль в отправке Соединёнными Штатами новой экспедиции к берегам Антарктиды.

При обзоре американских довоенных и послевоенных экспедиций в Антарктику капитан 3-го ранга В.Г. Рябчук в ноябрьской книжке «Морского сборника» за 1947 г. писал, что «впервые суша южного полярного континента была открыта русской экспедицией Беллинсгаузена» В этой же статье говорилось о том, что «наиболее обследованным районом Антарктики является новозеландский сектор». Это косвенно свидетельствует о «привычности» советским специалистам теории южнополярных секторов и владений. Необходимо заметить, что еще в конце 1946 г. Ачесон, в то время заместитель государственного секретаря США, выступил с заявлением о непризнании Соединенными Штатами притязаний других стран на владения в Антарктике. В частности, Ачесон заявил, что «никогда США не признавали никаких претензий какой-либо страны в отношении Антарктики и резервировали все свои права».

И в конце 1946 года известный нам адмирал Ричард Е. Бёрд (Byrd) возглавил очередную экспедицию в «Новую Швабию». На этот раз операция «Высокий прыжок» (High Jump) была замаскирована под обычную научно-исследовательскую экспедицию, и далеко не все догадывались, что к берегам Антарктиды направилась мощная военно-морская эскадра. На борту судов присутствовало 11 журналистов, включая военного корреспондента Ли Ван Атта и научного обозревателя «New York Times» Уолтера Салливана. С 2 сентября 1946 по 22 марта 1947 г. они послали 2011 корреспонденций общим объемом 478338 слов. Экспедиция формально считалась сугубо научной, хотя полностью финансировалась ВМС США. Ей предшествовали небольшие маневры — «Frostbit» в проливе Дэвиса осенью-зимой 1945-46 г. и «Nanook» у Восточной Гренландии в июле-сентябре 1946 г.

Экспедиционный корпус был разбит на пять групп.

В восточную группу под командованием капитана ВМФ США Джорджа Дафека (George J. Dufek) входили эсминец «Браунсон» («Brownson»), танкер «Канистео» («Canisteo») и лёгкий авианосец «Остров Пайн» («Pine Island»).

Западной группой руководил капитан ВМФ США Чарльз Бонд (Charles A. Bond). В состав группы входили: эсминец «Хендерсон» («Henderson»), танкер «Какапон» («Cacapon») и лёгкий авианосец «Курритак» («Currituck»).

Самой мощной была центральная группа под командованием контр-адмирала Ричарда Крузена (Richard H. Cruzen). В её состав входил флагманский корабль «Гора Олимп» («Mount Olympus»), который, помимо прочего, обеспечивал функцию связи; два военно-транспортных корабля – «Янси» («Yancey») и »Мэррик» («Merrick»), два ледокола – «Остров Бартон» («Burton Island») и »Северный ветер» («Northwind»), а также подводная лодка «Сеннет» («Sennet»).

В отдельную единицу была выделена транспортная группа под командованием руководителя экспедиции – контр-адмирала Ричарда Бёрда. Она состояла из авианосца «Филиппинское море» («Philippine Sea»), который относился к военным кораблям класса «Essex», предназначенным для дальних и длительных походов. «Филиппинское море» был совершенно новым кораблём: он был принят в состав ВМФ США 11 мая 1946 года, и участие в экспедиции Ричарда Бёрда для него было первым боевым походом, в состав экспедиции также входил эскортный авианосец «Касабланка», переделанный из быстроходного транспорта, на котором базировалось 18 самолетов и эсминец «Мердок».

И, наконец, пятая группа являлась базовой. Её командующим был капитан Клиффорд Кэмпбелл (Clifford M. Campbell). В задачи группы входила разбивка базового лагеря экспедиции, который имел название «Little America-IV».

Итого, как мы видим, в состав флотилии Ричарда Бёрда входило как минимум 13 кораблей. Относительно количества летательных аппаратов, которые принимали участие в этой экспедиции, данные расходятся.

На борту «Филиппинского моря» базировалось 25 самолётов (пять палубных истребителей «F-4U Corsair», пять реактивных штурмовиков, девять палубных пикирующих бомбардировщиков «Хэллдайвер» («Curtiss SB2C Helldiver»), командирский «F7F Tigercat» Ричарда Бёрда и пять экспериментальных истребителей вертикального взлёта и посадки «Скиммер» – «Vought XF5U Skimmer»), а также 7 (по другим данным, шесть) вертолётов. Кроме того, в состав экспедиции входило как минимум два гидросамолёта.

Общий численный состав экспедиции составлял порядка 4700 человек, из которых лишь 25 были научными работниками.

Официально цели экспедиции определялись так:

1. Отработка в реальных условиях практики разбивки и поддержания в рабочем состоянии научно-исследовательских баз в Антарктиде.

2. Определение мест, подходящих для создания на её территории научно-исследовательских баз и изучение возможности использования антарктического опыта в условиях Гренландии.

3. Обучение в условиях антарктического климата персонала, тестирование научного оборудования и техники.

4. Проведение научных исследований в области географии, гидрографии, геологии, метеорологии, изучение электромагнитных потоков, проведение аэрофотосъёмки антарктических территорий.

5. Расширение и закрепление суверенитета США над одной из крупнейших территорий Антарктиды (впрочем, эта цель на официальном уровне публично отрицалась ещё до окончания экспедиции).

Бёрд говорил о том, что экспедиция была, по большому счету, продолжением Гренландских учений, в ходе которых надлежало «окружить континент» и «атаковать его с трёх фронтов». Крузен и Бёрд предпочли начать с моря Росса. Флот разделили на три группы: Западную, Восточную и Центральную.

Центральная группа пробилась к шельфу Росса лишь 15 января 1947 г., начав выгружать запасы и оборудование для создания базы «Little America IV». 30 января на базу прибыл сам Ричард Бёрд, чтобы принять участие в полетах к Южному полюсу. Восточная и Западная группы должны были, изучая побережье, двигаться на восток и запад, достигнув Земли Королевы Мод с разных сторон перед возвращением домой.

Флагманским кораблем экспедиции адмирал Бёрд избрал вспомогательное судно особого назначения «Маунт Олимпус», а главным научным помощником — кептена Джорджа Ф. Коско. По замыслу разработчиков, вышеупомянутый «Высокий прыжок» должен был символизировать завершающий удар по разгромленному в Европе Третьему рейху. На этот раз — во льдах Антарктиды. На борту экспедиционных судов находился отряд рейнджеров, в состав которого были назначены лучшие специалисты из особых частей сухопутных войск США — отрядов «Фриджит», «Уиллиоу» и «Фрост», специально подготовленных для ведения боевых действий в условиях глубоких снегов, сильных ветров и морозов. Особым подразделением в этом отряде была команда подрывников, основу которой составляли боевые пловцы — ветераны десантных операций в годы Второй мировой войны. 

28 января 1946 года Сталин подписывает Постановление СНК СССР № 229-100сс/оп, где речь идёт о проектировании и подготовке Оборудования Горно-обогатительного завода. В постановлении было подробно расписано, что и кому выполнять. Так возник Комбинат № 817 – главная стройка Атомного проекта, где будет нарабатываться оружейный плутоний. Но комбинату позарез нужно было сырьё…

К концу 1946 года в аргентинских портах стало очень тесно и от советских торговых кораблей, в море вокруг Южно-Оркнейских и Южных Сандвичевых островов кишмя кишели советские китобойные суда, американские рыбаки несколько раз замечали в туманной антарктической дымке стройные силуэты стремительных cоветских эсминцев.

Внезапно, в 1946 году, СССР стал участником международной китобойной конвенции. С той поры наши китобойные флотилии регулярно вели промысел в антарктических водах. Но ведь когда-то Россия легко обходилась без антарктического китоловства. Может, не только китовый промысел и острая необходимость проведения метеонаблюдений были нужны Советскому Союзу в Антарктике?

В октябре 1946 года в Ливерпуле немецкая китобойная флотилия «Викингер» была передана СССР в счёт германских репараций. 22 декабря того же года над китобойной флотилией был поднят советский флаг, и она была переименована в «Славу». Командование принял В.И. Воронин, ветеран «Сибирякова» и «Челюскина».

В Одессе на огромные палубы «Славы» загрузили в разобранном виде несколько самолётов Ил-10 и П-63, так же не забыли и трудягу Ли-2. Командование лётным отрядом принял И.П. Мазурук. Экспедицию возглавил И.Д. Папнин. «Слава» в те годы была самым большим промысловым судном в Советском Союзе и флагманом флотилии из 15 китобойцев. Ее внушительный темно-серый корпус и небольшие, но крепкие корпуса юрких китобойцев хорошо помнят одесские причалы у Приморского бульвара. 35 топливных цистерн «Славы» по 500 тонн топлива для себя и китобойцев, опреснительная установка производительностью в 400 тонн в сутки, не считая большого количества цистерн пресной воды и вместительные трюмы для продовольствия, экспедиционного снаряжения, ящиков с порохом, чугунными гранатами и стальными гарпунами, производили неизгладимое впечатление.

В ноябре 1946 года «Слава», а с ним эскадра небольших юрких и быстроходных пароходиков-китобойцев пересекли Атлантический океан, и пришли в антарктические воды, которые 125 лет назад бороздили суда русских морских офицеров Беллинсгаузена и Лазарева.

Китобойцы отправились на охоту, а «Слава» подошла под разгрузку к Земле Королевы Мод в районе скал Центрального Вольтата, то есть в предполье Новой Швабии.

Несколько летних месяцев (с декабря по апрель) продолжалась охота на китов. Убитых животных китобойцы на буксирах подтаскивали к борту уже разгруженной «Славы». Даже в бурную погоду китобойцы не прерывали свою охоту: эти маленькие пароходики были отличными океанскими ходоками, а экипажи китобойцев — настойчивыми преследователями обнаруженной добычи.

В этом рейсе 1946 года на борту китобойцев были норвежские инструкторы-гарпунеры под командованием Сигурда Нильсена. Но, уже после второго рейса (в 1947 году) от их помощи пришлось отказаться. Нильсен оставил такое письменное свидетельство в норвежской газете «Санде фиорд блад» от 21 июля 1948 года:

«Возможно, русская китобаза справится сама, но значительно хуже дело обстоит с командами на китобойцах, особенно с гарпунерами. Из года в год, особенно в последние годы, киты становятся редкими, искать их очень трудно. Норвежские китобои в течение десятков лет учились определять местонахождение китов, и этот опыт является тем обстоятельством, от которого все зависит. Русские за эти годы кое-чему, конечно, научились, но вряд ли они приобрели достаточный опыт».

Но, что самое интересное, советские китобои, выходя на промысел в антарктические воды, твердо знали, что «они идут потушить пожар войны, который раздувают империалисты, и нести в Антарктике вахту мира…»

И странное дело – большинство советских торговых судов, выгрузившись в аргентинских портах транзитными грузами, уходили из этих портов в балласте, ночью, и где пролегал их дальнейший путь, одному Богу было известно…

Кроме того, что на аргентинских военно-морских базах проходили всяческий ремонт корабли «антарктического военно-морского флота СССР», Аргентина взяла на себя также политическое прикрытие некоторых операций этого самого флота в антарктических водах. В июне 1946 года три наших эсминца проходили мелкий ремонт на аргентинской военно-морской базе Рио-Гранде на Огненной Земле. Затем один из эсминцев в сопровождении подводной лодки (многие исследователи полагают, что это была К-103 под командованием знаменитого подводного аса Северного флота А. Г. Черкасова) видели у берегов французского острова Кергелен, расположенного в южной части Индийского океана…

Архипелаг Кергелен был назван именем французского исследователя Ива де Кергелена — Тремарека, который открыл его 12 декабря 1772 года во время плавания по Индийскому океану. Обращенные к открытому морю берега главного острова (является самым крупным участком суши среди 300 островков и скал. — Прим. авт.) обычно неприступны; к тому же подход к ним чрезвычайно опасен из-за многочисленных подводных скал, большинство из которых не нанесено на карту и скрыто громадными подводными лугами гигантских водорослей. И только восточная часть полуострова Жоффр, находящегося в восточной части главного острова, представляет собой почти ровный песчаный пляж. К началу 1940-х этот остров стал единственным пристанищем для европейских китобоев и зверобоев в приполярной зоне Индийского океана. Это гористая, покрытая многочисленными ледниками и торфяными болотами земля всегда был безлюдна, зверобои жили только на побережье обширной бухты.

Еще в начале XX века на одном из кергеленских полуостровов, Обсерватуар, германские исследователи создали зимовочную станцию. Кто они, узнать не удалось, но через 50 лет изрядное количество досок с этой станции были успешно использовано Э. Обером де ла Рю для строительства зимовочного домика в Порто-о-Франсе.

В советской литературе существуют многочисленные упоминания о созданной здесь гитлеровцами некой базе, но ее конкретное место никогда не указывалось. И только сегодня появилась возможность узнать об этой базе практически из первоисточника, то есть — от нацистских моряков.

Секретная база на Кергелене была создана нацистами летом 1940 года, сразу же после поражения Франции. Но первый рейдер пришел сюда только через полгода (9 декабря). Им стал вспомогательный крейсер «Атлантис» (№ 16, бывший пароход «Гольденфельс»). Фашистский экипаж с 8 декабря 1940 года по 15 января 1941 года произвел в бухте Газел-Бей небольшой ремонт (при входе в бухту рейдер сел на подводные камни). Этот факт был подтвержден одним из моряков крейсера «Атлантис» уже в 1943 году, который в одном из номеров «Berliner Illustrierte Zeitung» он опубликовал фотографии, сделанные в бухте Газел. Естественно, это была хорошо продуманная акция, и нацистское руководство стремилось добиться какой-то цели. Но какой? Неизвестно!

Фрегаттен-капитан Бернхард Рогге дал своим морякам возможность отдохнуть на берегу, а также заменил запасы пресной воды в корабельных цистернах. С 14 декабря 1940 года по 11 января 1941 года у восточной части острова (скорее всего также в бухте Газел-Бей), состоялась встреча «Атлантиса» с неким германским кораблем снабжения.

Бухта Газелл — одно из лучших убежищ для судов в районе острова Кергелен. Здесь водится много кроликов и гнездится большое количество морских птиц.

В бухте можно принять пресную воду; она поступает по трубопроводу от водопада, который находится в 5 кабельтовых от берега. На северном берегу бухты Газел, у каменистой пирамиды высотой 3,7 метра, был оставлен запас продовольствия для потерпевших кораблекрушение, но в 1941 году никаких признаков этого запаса не обнаружено.

И это не удивительно: ведь за «Атлантисом» к архипелагу Кергелен пришел рейдер «Комет», который возвращался из более чем полугодового океанского плавания, во время которого немцы обследовали море Росса и море Дэвиса (примерно 71 градус 36 минут южной широты, 170 градусов 44 минуты западной долготы). 28 февраля 1941 года в восточной части главного острова архипелага, на полуострове Жоффр, с «Комета» был высажен десантный отряд. По сведениям германского Штаба руководства войной на море, неприятеля на острове не было. И действительно, в ближайшей бухте, в брошенном поселке Пор-Жанн-Де-Арк (основан в 1909 году кейптаунской компанией «Сторм Балл»), немцам удалось найти следы быстрого оставления его англичанами.

В поселке, хорошо защищенном от западных ветров высокими холмами, сооруженном у подножия пикообразных гор Эванс и Тизар, был найден вместительный продовольственный склад с консервами норвежского и датского производства. Здесь же протекал красивый поток с чистой ледяной водой. Как и на Новой Земле, нацисты высаживались на побережье острова в несколько смен. Последняя, уходя из поселка, оставила на стене одного из зданий надпись «10 марта 1941 года. Экспедиция Рооке».

В поселке Пор-Жанн-Де-Арк еще до войны было сооружено несколько причалов и слипов для небольших промысловых судов. На берегу находились цеха различных компаний, перерабатывающие китовый жир и склады с большими запасами консервов. Основу каждого поселка зверобоев составляли китобойни. Чаще всего это были достаточно большие здания, вроде сарая в два этажа, хорошо и прочно устроенные. На нижних этажах стояли шесть и более железных цилиндров с кранами у самого дна. Они были соединены между собой трубой, через которую проходил пар. Посредством лебедки на специальный лоток втаскивался кит и разделывался здесь на части. Сало и язык сбрасывали в цилиндры, где с помощью пара вытапливался первосортный китовый жир. Мясо и кости поступали в другое помещение. В особом здании находился завод для выварки китового уса.

Возле каждой китобойни находились амбары или склады для хранения сала, а также казарма, на 30 и более рабочих (в зависимости от возможностей компании). Здесь же располагались мастерские — столярная, токарная, бондарная, кузнечная и слесарная.

Если разделочный цех по какой-либо причине не удавалось разместить у самого уреза воды, то к заводу были проложены рельсовые пути для доставки китовых туш. С китобоями все ясно, но зачем к безлюдным островам Кергелена так стремились рейдеры нацистов?

Известно, что в прошлом архипелаг посещало огромное количество зверобойных и китоловных судов. Здесь повсюду и сегодня можно встретить заброшенные базы, где долгие годы жили промышленники со всего мира. Вероятнее всего, запасы продовольствия, созданные китобоями, немцы заметно увеличили в первые военные годы. На складах новых секретных баз стало достаточно продовольствия, чтобы заметно улучшить рацион экипажей океанских рейдеров и подводных лодок. Скорее всего, здесь было создано большое продовольственное депо.

В своих притязаниях на собственный кусок побережья Антарктиды СССР был совсем не одинок – Сталина, неожиданно для Штатов, полностью поддержали Франция и Аргентина.

Насчет Франции тут удивляться особенно нечему. Невзирая на принадлежность этой страны к так называемому капиталистическому лагерю, в тот момент в ее правительстве вовсю заправляли коммунисты во главе с Морисом Торезом, и даже когда впоследствии права коммунистов значительно урезали, у Франции с Советами отношения все равно оставались если не приятельские, то доверительные – в любом случае.

Группа принадлежащих Франции островов – Кергелен, Крозе и Сен-Поль. Все острова необитаемы, а на последнем кроме всего прочего имеются очень удобные бухты со спокойными водами, как нельзя лучше пригодные для стоянки океанских кораблей. После войны и американцы, и англичане неоднократно обращались к Де Голлю с предложением предоставить им эти острова для создания своих военных баз, но коммунисты, прочно засевшие во французском Временном Правительстве, а затем и в правительстве новообразованной Четвертой Республики, эти предложения отвергали сходу. Официально неизвестно, делал ли со своей стороны подобные предложения Иосиф Виссарионович Сталин, но советские корабли вплоть до самой его смерти в 53-м очень часто можно было наблюдать в различных базах ВМС Франции по всему свету, а особенно в Хайфоне, на Новой Каледонии и в Карибском море. Так что ничего удивительного мы не обнаружим и в том сообщении, что в 1946 году один из новых эсминцев «антарктического военно-морского флота СССР» наблюдали и в водах французского острова Кергелен…

Для того, чтобы осознать этот факт, достаточно отметить, что когда в 1966 году (даже через целых два года после смерти Тореза – бессменного депутата парламента) Франция вышла из НАТО, Линдон Джонсон в приватной беседе со своим специальным помощником по вопросам национальной безопасности М. Банди заявил буквально следующее:

«Невзирая на все минусы, в этой истории имеется все же один прекрасный момент: теперь наши военные секреты, которыми мы делились с этими французами, перестанут попадать прямиком к русским…»

Советские эсминцы проекта 45, впоследствии получившие имена «Высокий», «Важный» и «Внушительный», были построены в Комсомольске-на-Амуре на заводе 199, достроены и прошли испытания на заводе 202 во Владивостоке. В декабре 1945-го все три корабля побывали с краткими визитами в Циндао и Чифу (Китай)… А дальше начинаются сплошные загадки. Нет ни одного достоверного изображения ни одного из этих кораблей, хотя все они базировались на Владивосток, где во все годы (даже те!) не было недостатка в желающих запечатлеть корабль на пленку, но, тем не менее, реалистичных изображений «Высокого», «Важного» и «Внушительного» у нас нет.

Изучая некоторые моменты истории отечественного военно-морского флота, на каком-то этапе можно столкнуться с довольно интересными вещами, касающимися некоторых кораблей, в частности 5 флота, которые хоть и числились в составе этого самого флота, однако начиная с 1946 года в водах «метрополии» появлялись так редко, что возникал вполне законный вопрос о местах их истинного базирования. Впервые этот вопрос поднял «на щит» в 1996 году в альманахе «Судостроение в СССР» известный писатель-маринист из Севастополя Аркадий Заттец. Речь шла о трех эскадренных миноносцах проекта 45 – «Высокий», «Важный» и «Внушительный». Эсминцы были достроены в 1945 году с использованием трофейных технологий, применявшихся японцами при проектировании своих эсминцев типа «Фубуки», предназначавшихся для плавания в суровых условиях северных и арктических морей.

«…Над многими фактами из совсем недолгой жизни этих кораблей, – пишет Заттец, – вот уже более полувека стоит непробиваемая завеса молчания. Ни у кого из знатоков истории отечественного флота и ни у кого из известных коллекционеров военно-морской фотографии нет ни одного (!) фото или схемы, где эти корабли были бы изображены в снаряженном варианте. Более того, в ЦГА (Центральном Государственном Архиве) ВМФ нет никаких документов (например, акта об исключении из состава флота), подтверждающих сам факт прохождения службы. А между тем и в отечественной, и в зарубежной военно-морской литературе (как общедоступной, то есть популярной, так и официальной) упоминается о зачислении этих кораблей в состав Тихоокеанского флота…

Эсминец «Внушительный» с 18.4.1958 г,- ЦЛ-32, с 14.9.1959 г. -УТС-90 (заводской № 3). 25.9.1940 г. зачислен в списки кораблей ВМФ и 16.10.1940 г. заложен на заводе № 199, спущен в 1942 г.

Эсминец «Важный» (заводской № 12) с 23.4.1953 г. входил в состав ТОФ.

Все три эсминца вполне могли входить в так называемый 5-й флот ВМФ СССР – Антарктический. И лучшей кандидатуры на пост командующего этим флотом, чем контр-адмирал (дважды Герой Советского Союза, доктор географических наук, член ЦРК партии) Иван Дмитриевич Папанин Сталину найти было просто невозможно…

Отыскались документы, проливающие свет на некоторые моменты первой официальной (скорее полуофициальной, замаскированной под изучение промысловой обстановки в Антарктике) советской антарктической экспедиции 1946-47 г.г., прибывшей к берегам Земли Королевы Мод на китобойной базе «Слава». На свет неожиданно всплыли такие знаменитые фамилии, как Папанин, Кренкель, Фёдоров, Мазурук, Каманин, Ляпидевский. Все лица, фигурирующие в секретных документах относительно волнующей нас экспедиции 1946-47 г.г., получили свои генеральские погоны именно в 1946 году, как раз перед началом трансокеанского похода к Южному полюсу – это только подчеркивает важность этой экспедиции лично для Сталина. ЧТО понадобилось Сталину в далекой Антарктиде в первые послевоенные годы – это уже другой вопрос, но наверняка эти нужды были не менее значительны, чем для американского президента Трумэна, пославшего в аналогичный поход своего собственного полярного волка – контр-адмирала Ричарда Бёрда. Если кому-то хочется верить в то, что американский флот потерпел в этом походе поражение от каких-то «неизвестных сил» то проще всего предположить, что этими «неизвестными силами» были именно военно-морские силы Папанина. Ему довелось выиграть единственное в истории сражение между ВМФ СССР и ВМС США в самом начале четко наметившейся «холодной войны» и не привести при этом к новой мировой бойне. И случилось это именно в первых числах марта 1947 года на 70-й параллели вблизи антарктической советской военно-морской базы, которая впоследствии получила название «Лазаревская» и во всех справочниках мира обозначается не иначе как «научно-исследовательская».

В издательстве «Гидромет» вышли в свет воспоминания Владимира Кузнецова, одного из членов первой советской антарктической инспекции под эгидой Госкомгидромета СССР, совершавшей в 1990 году инспекционный рейд по всем научно-исследовательским антарктическим станциям с целью проверки выполнения статей 7-го Международного Договора по Антарктиде. В главе, описывающей посещение советской станции Новолазаревской имеются такие строки:

«…Оазис Ширмахера, где находится Новолазаревская – узкая вереница обледеневших сопок, похожих на верблюжьи горбы. В понижениях между сопками – многочисленные мелкие озера, в солнечный день отражающие безмятежное на первый взгляд антарктическое небо. Новолазаревская, думаю, самая уютная и самая обжитая из всех наших станций в Антарктиде. Крепкие каменные здания на бетонных сваях живописно расположились на коричневых холмах и радуют глаз своей фантасмагорической раскраской. В домах очень тепло. Кроме дизельной, энергию дают многочисленные ветряки. Зимовщиков тут около четырехсот, летом – до тысячи и более, очень многие с семьями. На станции оборудован прекрасный аэродром – самый старый аэродром в Антарктиде и единственный, имеющий полосы с металлическим покрытием и бетонированные ангарные стоянки. На каменистом холме, расположенном меж двух особо крупных озер – кладбище полярников. Давно списанный вездеход «Пингвин», загнанный озорным механиком на вершину холма, стал памятником, который даже изобразили на почтовой марке. Я поднялся на холм. По мемориальности кладбище не уступает многим знаменитым кладбищам мира, Новодевичьему, например, или даже Арлингтонскому. С удивлением вижу на могиле летчика Чилингарова залитый в бетонный постамент четырехлопастный пропеллер и дату захоронения: 1 марта 1947 года. Но мои расспросы остаются без ответов – нынешнее руководство Новолазаревской и понятия не имеет о деятельности станции в том далеком году. Это, как видно, уже дело историков…»

Ключевым вопросом успеха всех атомных проектов было наличие у разработчика ядерных материалов – урана. В поверженной Германии американцы старались опередить нас, и чаще всего это им удавалось. Но кое-что удалось и нам. Курчатов в начале 1946 года сделал такое признание:

«До мая 1945 года не было надежд осуществить уран-графитовый котёл, так как в нашем распоряжении было всего 7 тонн окиси урана и не было надежды, что нужные 100 тонн урана будут выработаны ранее 1948 года. В середине прошлого года т. Берия направил в Германию специальную группу работников Лаборатории № 2 и НКВД во главе с т.т. Завенягиным, Махнёвым и Кикоиным для розыска урана и уранового сырья. В результате большой работы посланная группа нашла и вывезла в СССР 300 тонн окиси урана и его соединений, что серьезно изменило положение не только с уран-графитовым котлом, но и со всеми другими урановыми сооружениями».

Курчатов в Москве своими руками собирает первый в Европе атомный реактор, который пока не имеет системы отвода тепла. На пуске реактора присутствует Л.П.Берия и Н.И.Павлов. Реактор был пущен в Москве, а рядом с реактором появилась «Хижина лесника» – квартира Курчатова.

Для ликвидации атомной монополии США и быстрейшего создания своего атомного оружия Советскому Союзу требовалось много высокообогащённого урана. Из Германии в 1945 году было вывезено порядка 100 тонн урановой руды. Но этого было явно недостаточно. Единственное доступное для СССР место, откуда можно было быстро доставить уже добытую руду – это антарктическая «база 211». Туда и направилась экспедиция на китобойной базе «Слава». Прикрывал «Славу» отряд эсминцев и подводных лодок. В начале антарктического лета 1946 – 47 года «Слава» благополучно разгрузилась в удобной бухте на побережье Земли Королевы Мод. Самолёты быстро собрали. Аэродром Нового Берлина был в хорошем состоянии, взлётно-посадочная полоса укреплена металлической арматурой, капониры для самолётов и топливозаправочная аппаратура сохранилась полностью. Начались регулярные полёты разведчиков и дежурство воздушных патрулей. Так покинутая немцами база обрела новых хозяев.

4-я экспедиция адмирала Бёрда, опираясь на внушительную для простой экспедиции эскадру, высадилась в Антарктиде примерно в то же время, и принялась за детальное изучение прилегающей к океану территории. После выгрузки на берег новая база «Литл-Америка-IV» была развернута в трех километрах к югу от базы 1940 года «Литл-Америка-III». Группа американских полярников во главе с географом Сайплом, участником прежних экспедиций Бёрда, прорыла лаз и проникла в подснежные здания «Литл-Америки-III».

«Они очутились в помещении, похожем на тронную залу дворца с хрустальными стенами и хрустальными люстрами, — пишет Бёрд. — Свет их электрических фонарей падал на стены, покрытые ковром белых ледяных кристаллов, образующих фантастические узоры — блестящие белые звезды, драгоценности и длинные белые перья. Когда они покинули шесть лет назад это помещение, стены были совершенно гладкими… Бифштексы, хлеб, масло и конфеты, оставленные прошлой экспедицией, находились в прекрасном состоянии после шестилетнего пребывания в этом помещении, и участники исследовательской группы сделали из них отличный завтрак». После возвращения береговой партии вся эскадра была разделена на три группы.

В центральную оперативную группу под командованием контр-адмирала Крузена, направленную в район «Литл-Америки», вошли авианосец «Филиппин Си», ледокол «Нордвинд», подводная лодка «Сеннет», один из эсминцев и один из гидротранспортов.

В районе острова Скотта центральная группа еще раз разделилась. Отделившаяся от основного ядра группа получила название восточная, и в составе гидротранспорта и эсминца направилась в сторону моря Беллинсгаузена к острову Петра I. Оставшиеся корабли сначала направились к островам Баллени, где Центральная группа была усилена «Маунт Олимпусом» и еще одним ледоколом. Командование Восточной группой принял давний коллега Бёрда по антарктическим плаваниям кептен Джордж Дуфек (в 1940 году он приходил в Антарктиду лейтенантом и штурманом на исследовательском судне «Бэр оф Окленд»). Через несколько лет адмирал Дуфек будет руководить операциями «Глубокое вмерзание-1» и «Глубокое вмерзание-2» («Дипфриз-1» и «Дипфриз-2»).

Авианосная группа в сопровождении двух ледоколов 31 декабря 1946 года попыталась пробиться в район острова Скотта. При этом в соответствии с программой работы подводная лодка «Сеннет» должна была изучать толщину и форму здешних льдов, а также глубины в районе барьера Росса, в том числе взять пробы грунта и морской воды на различных глубинах у кромки льдов. Но при этом здесь же еще и произвести стрельбу двумя торпедами и из бортовых орудий по айсбергам.

Ледоколы не смогли провести авианосец и подводную лодку в назначенный район, «Сеннет» во льдах получила (тоже по официальной версии) серьезные повреждения корпуса, и на буксире «Нордвинда» ее срочно отвели в Веллингтон. Одновременно самолеты с авианосца пришлось перебазировать на ледовый аэродром Китовой бухты. Все эти подробности взяты не из желтой прессы XX века, а из официального журнала советского ВМФ «Морской сборник», с которым тогда могли знакомиться лишь советские генералы, адмиралы и флотские офицеры.

Новый штурм берегов Антарктиды американская эскадра начала в январе 1947 года, на этот раз — в районе Земли Королевы Мод, и нашли они здесь нечто интересное и важное. Корабельные самолеты из района залива Уэльса, начиная с 18 января, в течение двух недель искали так называемые оазисы и совершили почти 30 вылетов (удачными были только 20), в том числе 15 февраля два самолета слетали в район Южного полюса (на 100 миль в направлении «полюса недоступности»).

В то же время западная группа вела фотосъемку побережья в районе острова Баллени, а также облетела Берег Отса, Землю Адели и Землю Уилкса. И даже — вылетала в район Южного магнитного полюса. Во время этой экспедиции впервые сквозь толщу льда производилось исследование горных пород (по отклонению в напряжении магнитного поля). Для этого американцы использовали ранее секретный самопишущий прибор — магнитометр, который выпускался с самолета на кабеле длиной 30 метров. С магнитометром было сделано четыре полета над Антарктидой.

Одним из примечательных открытий западной группы было обнаружение свободного ото льда района на Берегу Королевы Мэри, сразу же за шельфовым ледником Шеклтона. Как это было?

В тот день гидросамолет под командованием Дэвиса Э. Бангера, взлетевшего с плавбазы гидроавиации «Карритук», пролетел над коричневыми холмами, между которыми лежали незамерзшие голубые и зеленые озера, наводившие на мысль о богатой органической жизни, существующей в их глубинах. Через несколько дней все тот же Бангер на короткое время посадил свой гидросамолет на свободный ото льда морской залив, вдающийся в оазис. Впоследствии этот район стали называть оазисом Бангера.

Оазис расположен на побережье и на уровне моря. Он представлял собой вытянутую с востока-северо-востока на запад-юго-запад темную полосу суши, вокруг которой со всех сторон тянулись то белоснежные, то голубовато-зеленые антарктические льды. Полоса темной суши оказалась вытянута километров на 50; ее ширина была примерно вдвое меньше длины. Точные размеры оазиса даже летом 1955 года так и не были определены из-за отсутствия географической карты оазиса. С запада к оазису подходят отдельные ледниковые потоки: ледники Денмана, Скотта и Московского университета. Здесь ледник стекает в океан, и далее к северу он переходит в огромную низкую ледяную равнину. Самые крупные озера оазиса оказались фьордами, выходящими из-под прибрежного льда. Мелкие озера были образованы таянием льда. Соленость воды в разных озерах меняется от океанической до пресной.

Северная и восточная части оазиса окаймлены полосой морского льда, который в летнюю пору растаивает. Южная граница оазиса достаточно резко выражена. Собственно оазис поднимается над уровнем моря не выше 200 метров, а высота отдельных холмов и того меньше. Склоны холмов и в особенности впадины между ними открыты многочисленными каменными глыбами, валунами, каменными россыпями. Когда-то эти скалы были покрыты ледяным панцирем. К северо-востоку от оазиса простирается свободная ото льдов поверхность океана. К северу и к северо-западу от оазиса существовало множество аванпостов оазиса, два из которых были довольно велики. Имелось также множество скал, поднимавшихся над белой поверхностью ледника Шеклтона.

Неожиданно для американских налогоплательщиков через десяток лет этот оазис был передан… советской стороне. К началу 1959 года здесь были открыты сразу семь советских полярных станций («Мирный», «Оазис», «Пионерская», «Восток-I», «Восток», «Комсомольская», «Советская» и «Полюс Недоступности») и одна польская полярная станция («Добровольский»). На карте Антарктиды, изданной… в Западной Германии незадолго до начала советской комплексной антарктической экспедиции, этот оазис был обозначен у полукруглого ледника Шеклтона, ранее хорошо известного географам.

А вот в районе скал Центрального Вольтата, то есть в предполье Новой Швабии, советской стороне удалось открыть лишь одну антарктическую станцию — «Лазарев». Позже здесь же, на Берегу Принцессы Астрид, вместо «Лазарева» была создана станция «Новолазаревская» и восточногерманская станция «Георг Форстер». Но в отличие от восточного оазиса, в своеобразный противовес, неподалеку (по меркам Антарктики) от советской и восточногерманской станций, на Берегу Принцессы Марты, были открыты антарктические станции: западногерманская «Георг фон Ноймайер» и южноафриканская «Санаэ». Похоже, что кто-то постарался отодвинуть Советский Союз от районов Новой Швабии и направил нас на восток Антарктиды даже за счет передачи большого сектора антарктической территории. Возникает вопрос: «Почему американцы были столь щедры со своим противником в холодной войне?»

Эту щедрость можно объяснить лишь тем, что американцы не нашли здесь того, что искали, а потому и «толкнули» оазис Бангера СССР. Естественно, чем-то нас заинтересовав. Может, еще одним мертвым городом? Либо «Базой-211»? Основным ориентиром здесь был назван некий оазис, который в 1939 году увидели нацистские летчики. Правда, нам забыли сказать, что немцы нашли тот оазис у скал Центрального Вольтата, а совсем не на востоке Антарктиды. После не особо результативных исследований в морях Росса и Дейвиса эскадра Бёрда, имея в авангарде группу Дюфека, посетила район станции «Хорст Вессель» и, обогнув Землю Греэма, пришла в море Уэдделла. Если не считать событий 31 декабря 1946 года, то все шло своим чередом.

За месяц было сделано 49563 фотографии (данные взяты из геофизического ежегодника «Брукер Каст», Чикаго). Аэрофотосъёмкой было охвачено 60% заинтересовавшей Бёрда территории, исследователи открыли и нанесли на карты несколько ранее неизвестных горных плато и основали полярную станцию. «На краю нашей планеты лежит, как спящая принцесса, земля, закованная в голубой лёд. Зловещая и прекрасная, она покоится в морозной дремоте, в складках мантии снега, светящегося аметистами и изумрудами льдов. Такова Антарктида — материк, по площади почти равный Южной Америке, внутренние области которого известны нам меньше, чем освещённая сторона Луны». 
Вот здесь-то и произошло что-то необыкновенное, что заставило Бёрда уже 23 февраля 1947 года свернуть антарктические исследования и начать движение домой. На «Бертон Айленде» под командованием капитана Мак-Дональда (по другим данным — Джеральда Кетчума) вернулась вся группа полярников из «Литл-Америки-IV», которые не проработали в Антарктике и трех месяцев. Почему?

Установить не удалось Последними в обеспечении ледоколов 7 марта 1947 года в Веллингтон вернулись суда центральной группы во главе с «Маунт Олимпус».

Сразу же по приходе в порт «Филиппин Си» был поставлен к заводскому причалу для проведения серьезного ремонта. По официальной версии — из-за полученных во льдах повреждений.

Конечно, в ледовых полях авианосец мог получить серьезные повреждения. Правда, в основном в подводной части. Но тогда бы еще неизвестно, пришел бы он в базу практически через весь Индийский океан. Есть сомнения! Выходит повреждения были выше его ватерлинии.

Известно, впрочем, что американцы понесли серьёзные потери в людях и технике (потеряли даже несколько боевых кораблей), а некоторые участники экспедиции по возвращении рассказывали о боях с нацистами среди ледяных полей Антарктиды.

Всех этих рассказчиков власти отправили в психиатрические лечебницы. Туда же угодил и сам адмирал Бёрд. 11 марта 1947 года он изложил в Пентагоне все, что с ним произошло. Все было должным образом задокументировано и доложено Президенту. После чего его взяли под стражу и внимательно, с пристрастием опросили. Бригада врачей проверила его на вменяемость. «Это было испытанием!! Меня поместили под жесткий контроль Национальной Службы Безопасности! Мне приказано было молчать обо всем, что я узнал. Невероятно! Мне напомнили, что я военный и должен подчиняться приказам».

Только из отдельных высказываний (!) участников экспедиции, опубликованных в американской прессе, стало известно, что за время похода было открыто: три залива у Земли Уилкса, 20 островов и три полуострова здесь же, девять горных цепей высотой до 4500 метров, а также четыре горные группы. Самолеты западной группы обнаружили среди гор некий рудный район и несколько больших озер с незамерзающей пресной водой зеленого цвета, которые, возможно образованы теплыми источниками. А самолеты центральной группы нашли гору «Х-лучи» высотой в 4,5 тысячи метров с залежами… радиоактивного вещества (скорее всего — урана).

В «Морских сборниках» за 1947 и 1948 годы не так сложно отыскать весьма интересную и полезную информацию: в феврале 1947 года западная группа эскадры Бёрда отыскала некий антарктический оазис. Ясно одно — это не оазис Бангера!

Благодатный район площадью в 800 квадратных километров был найден в глубине Берега Принцессы Астрид (предполье Земли Королевы Мод, между Берегом Принцессы Марты и Берегом Принцессы Ранхильды), почти соприкасающегося с Землей Новая Швабия. Здесь были обнаружены приграничная линия горных пород полезных ископаемых, а также три глубоких и более 20 мелких незамерзающих пресноводных озер. Одно из них даже получило собственное название — озеро Ванда. Самым удивительным здесь оказалось то, что хотя озеро покрыто толстым слоем льда, у его дна на глубине 60 метров, вода оказалась прогретой до плюс 26 градусов Цельсия.

Выступая на пресс-конференции, после возвращения из экспедиции Бёрд заявил:

«Антарктика обладает большими минеральными запасами, которые можно использовать уже сейчас. Для этого следует организовывать механизированные отряды, перебрасываемые на самолетах к местам разработок. Бурить нефтяные скважины во льду возможно.

Когда мы сможем снять часть ледяного покрова, мы найдем ископаемые, которые можно будет отлично использовать для атомной бомбы. Америка должна построить восемь постоянных баз на Антарктическом континенте для дальнейших научных экспериментов, изучения природных богатств и метеорологии. Это необходимо сделать как можно быстрее, ибо мы находимся на перекрестке военных дорог с двух полюсов. Отсрочка подобна смерти.»

Имеются и вполне прямые свидетельства очевидцев о том, что происходило во время Четвёртой антарктической экспедиции США 1946-1947 годов. Для того чтобы придать правдоподобность версии об исключительно научных целях этой экспедиции Ричарда Бёрда, в её состав была включена небольшая группа журналистов из разных стран. Среди них был корреспондент чилийской газеты «El Mercurio», выходившей в Сантьяго, Ли Ван Атта (Lee Van Atta). В номере от 5 марта 1947 года за подписью Ван Атта была опубликована небольшая статья, в которой были процитирована слова контр-адмирала.

В первых же абзацах статьи её автор писал: «Сегодня адмирал Бёрд сказал мне, что Соединённые Штаты должны принимать эффективные меры защиты от вражеских самолётов, прилетающих из полярных областей. Далее он объяснил, что у него нет намерения никого пугать, однако горькая реальность состоит в том, что в случае новой войны Соединённые Штаты подвергнутся нападению летательных аппаратов, перелетающих с фантастической скоростью с одного полюса на другой.

Что же касается недавнего прекращения экспедиции, Бёрд заявил: наиболее важным её результатом является выявление потенциального эффекта, который будут иметь для безопасности Соединённых Штатов сделанные в её ходе наблюдения и открытия».

В мае 1978 года британский журнал «Бризант» опубликовал статью «Неведомые силы в Антарктиде», в которой пытался ответить на вопрос: что же нашла экспедиция Берда? Журналисты обратили внимание на еще несколько странных фактов: на то, что со всех участников экспедиции была взята строжайшая подписка о неразглашении; что отправилось в полярные широты 14 кораблей, а вернулось только 13; что новенький авианосец «Филиппинское море» встал сразу после своего возвращения на длительный капитальный ремонт, и рабочие с верфи рассказывали о серьезных повреждениях корабля, как если бы он побывал в морском сражении.

Больше года никто не имел абсолютно никакого представления об истинных причинах столь поспешного бегства Ричарда Бёрда из Антарктиды, более того, никто в мире тогда даже не подозревал о том, что в самом начале марта 1947 года экспедиции пришлось вступить в самый настоящий бой с противником, присутствия которого в зоне своих изысканий якобы никак не ожидала. С момента своего возвращения в США экспедиция была окружена такой плотной завесой секретности, какой не была окружена ни одна научная экспедиция подобного рода, однако некоторым наиболее пронырливым газетчикам все же удалось выведать, что эскадра Бёрда вернулась далеко не в полном составе – у берегов Антарктиды она потеряла минимум один корабль, 13 самолётов (в том числе и три «скиммера») и около пятисот сорока человек личного состава, в большинстве своем это были морские пехотинцы разгромленного десантного отряда и моряки с потопленного эсминца, включая капитана Сайруса Лафарга и его старшего офицера.

Что же произошло?

Когда 4-я антарктическая экспедиция адмирала Бёрда в начале 1947 года с присущей всем американцам бесцеремонностью вторглась в пределы советской зоны в районе Лазаревского месторождения антарктического урана, чтобы разобраться «кто в доме хозяин», самолет, на котором адмирал Бёрд летел на восток, чтобы отыскать и сфотографировать аэродром, на который базировались советские самолёты, подвергся внезапной атаке двух истребителей П-63 с красными звездами на крыльях.

Прострелив адмиральскому «тайгеркэту» один двигатель, они вынудили его к посадке на ледяное поле, а подоспевшие на транспортном Ли-2 десантники самым натуральным образом взяли прославленного адмирала в плен. Как свидетельствует в своих недавно «расшифрованных» дневниках сам Бёрд, русские отнеслись к нему со всем благодушием и добросердечностью, на какую только были способны по отношению к достойному противнику. Красная и черная икра, «Столичная водка», любимые самим Сталиным первоклассные папиросы «Герцеговина-Флор» – все это было предоставлено американцу в избытке, но он также честно был предупрежден и о том, что если президент Трумэн не пойдет на мирные переговоры, то адмирала придётся самым натуральным образом ликвидировать… да так, что б все концы в воду. В своих записках адмирал приводит и некоторые фамилии своих высокопоставленных русских «приятелей», такие как Петров, Иванов, Сидоров, но и так ясно, каких именно людей он имеет в виду. По крайней мере, личности контр-адмирала Папанина и генералов Каманина и Ляпидевского угадываются настолько четко, что во всякой дополнительной расшифровке не нуждаются никоим образом…

Группа американских рейнджеров спецбатальона морской пехоты около 500 человек, разыскивавшая Бёрда была сначала рассеяна огнем наших штурмовиков под командованием Мазурука, затем немногие уцелевшие были добиты группой лыжников.

Еще до того, как американцы поняли, что с их десантом творится нечто ненормальное, в частоты связи эскадры вклинился неизвестный передатчик. На чистом английском языке незнакомый голос заявил, что адмирал Бёрд приглашен для переговоров. Срок на раздумья – два часа. Если по истечении этого срока согласие на уход экспедиции не будет дано, всю эскадру уничтожат. В доказательство серьезности этих намерений сейчас будет потоплен один из эсминцев.

Вскоре наша подводная лодка К-103 точным торпедным ударом отправила на дно моря американский эсминец «Мэрдок», а «кингкобры» Ильи Мазурука наполовину сократили численность палубной авиагруппы авианосца.

Бёрд всё сразу понял и быстро ретировался с остатками экспедиции.

Участник экспедиции Джон Сайерсон много лет спустя вспоминал: «Они выскакивали из-под воды как угорелые и проскальзывали буквально между мачтами кораблей с такой скоростью, что потоками возмущенного воздуха рвало радиоантенны. Несколько «корсаров» успели взлететь с «Касабланки», но по сравнению с этими странными летательными аппаратами они выглядели как стреноженные.

Я не успел и глазом моргнуть, как два «корсара», сраженные какими-то неведомыми лучами, брызнувшими из носовых частей этих «летающих тарелок», зарылись в воду возле кораблей… Эти объекты не издавали ни единого звука, они безмолвно носились между кораблями, словно какие-то сатанинские, иссиня-черные ласточки с кроваво-красными клювами, и беспрерывно плевались убийственным огнем.

Внезапно «Мэрдок», находившийся от нас в десяти кабельтовых, полыхнул ярким пламенем и стал тонуть. С других кораблей, невзирая на опасность, немедленно были посланы к месту катастрофы спасательные шлюпки и катера. Когда в район боя прилетели наши «блинчики», незадолго до этого перебазированные на береговой аэродром, то и они ничего поделать не смогли. Весь кошмар продолжался около двадцати минут. Когда «летающие тарелки» снова нырнули под воду, мы стали подсчитывать потери. Они были ужасающими…»

К концу этого трагического дня погибли около 400 американцев, было сбито около 20 самолетов и вертолетов, повреждения получили один авианосец и два эсминца.

После поспешного бегства экспедиции, рассчитанной не менее как на 8-месячное пребывание в суровых условиях низких широт, и потому оснащенной сверх всякой меры, Америка в экстренном порядке начала неофициальные переговоры с правительствами Аргентины, Чили, Норвегии, Австралии, Новой Зеландии, Великобритании и Франции. Аргентинский президент, правда, пригрозил Гарри Трумэну, что б не вздумал поднимать шума.

Тогда в Штатах начинается осторожная, но настойчивая кампания в прессе. В одном из центральных американских журналов – «Форин Афферс», бывший советник-посланник США в СССР Джордж Кеннан опубликовал статью, в которой весьма недвусмысленно высказал свою идею о «необходимости скорейшей организации отпора непомерно выросшим амбициям Советов, которые после успешного окончания войны с Германией и Японией торопятся воспользоваться своими военными и политическими победами для насаждения вредных идей коммунизма не только в Восточной Европе и Китае, но и в …далёкой Антарктиде!»

В ответ на это заявление, как бы носившее характер официальной политики Белого дома, Сталин обнародовал свой собственный меморандум о политическом режиме Антарктиды, где в довольно резкой форме отозвался о намерениях правящей верхушки США «…лишить Союз Советских Социалистических Республик своего законного права, основанного на открытиях в этой части света русскими мореплавателями, сделанных еще в начале XIX века…»

О том, что для СССР предпочтительным было заключение международного соглашения по Антарктике и то, что антарктические сектора (владения) формально не отрицались в России, а затем и в Советском Союзе на протяжении длительного периода времени, свидетельствует упоминание в докладе академика Л.С. Берга на собрании в Географическом обществе 11 февраля 1949 г. Л.С. Берг упоминал об «открытиях в Антарктике», о том, что Ф.Ф. Беллинсгаузен «посетил Антарктику и сделал там замечательные открытия». Наконец, о том, что «весьма вероятно, что описываемые Беллинсгаузеном бугристые льды, простиравшиеся с востока на запад, представляли собою именно окраину антарктического материка». С правовой точки зрения важным является следующее заключение Л.С. Берга: «Мировая наука признает факт географических заслуг Беллинсгаузена и Лазарева. Но при этом не надо забывать, что исторически за Россией и по преемству за СССР остается право приоритета открытия ряда земель Антарктики. Россия никогда не отказывалась от своих прав, и советское правительство никогда и никому не давало согласия распоряжаться территориями, открытыми русскими моряками». Сразу после окончания Великой Отечественной войны в работе, посвященной столетию Русского Географического общества, Л.С. Берг писал, что Ф.Ф. Беллинсгаузен и М.П. Лазарев «увидели берег, которому дали название Земли Александра I; это был антарктический материк, часть которого впервые положена на карту нашими мореплавателями». Вместе с М.П. Лазаревым на шлюпе «Мирный» плавал мичман П.М. Новосильский, оставивший очень интересные записки «Южный полюс. Из записок бывшего морского офицера», изданные анонимно в 1853 г. в Петербурге. В апрельской книжке «Морского сборника» за 1855 г. в разделе «Библиография» был произведен обзор русской морской литературы за 1854 г. Автор обзора, разбирая работу «Шестой Континент, или Краткое обозрение плаваний к югу, от Кука до Росса. С двумя картами, 3-е издание», писал: «Эта брошюра составляет необходимое дополнение к другой книжке того же автора (Новосильского): Южный полюс… Показаны в последовательном порядке все открытия, сделанные в позднейшее время и заставляющие предполагать, что все… разорванные острова составляют один материк. Эту-то мысль и старается доказать автор в своей брошюре… Для большей же очевидности автор изобразил на карте все открытия у южного полюса, сделанные через двадцать лет после русских мореходцев Дюмон-Дюрвилем и Россом…» После всех этих путешествий» говорит автор в заключении своей брошюры, «существование огромного южного материка не подлежит более сомнению. Честь первого открытия его по справедливости должна принадлежать русскому мореплавателю Беллинсгаузену».

При обсуждении доклада академика Л.С. Берга профессор Д.Г. Панов в заключение своего выступления подчеркивал: «Среди продолжающихся и по настоящее время споров о принадлежности отдельных пространств Антарктики различными государствами забывается, что этот материк был впервые открыт русскими, что основа его научному исследованию тоже была положена работами русских исследователей. Поэтому не может возникать сомнений в том, что Советский Союз имеет полные основания для участия в разделении территории Антарктики. Советскому Союзу должны принадлежать в Антарктике пространства земель, которые стали известны человечеству благодаря их открытию русскими мореплавателями. Мы не можем мириться с отрицанием великих заслуг русских людей в открытии и исследовании нового материка Антарктиды. Утверждением их приоритета должно явиться выделение антарктических земель, принадлежащих Советскому Союзу».

Контр-адмирал, проф. Е.Е. Шведе стоял на аналогичной позиции, когда призвал собрание «выразить громкий протест против всех и всяких посягательств на антарктические земли, открытые русскими мореплавателями, и против всяких попыток раздела Антарктиды без участия Советского Союза».

Эта же точка зрения фактически была отражена в самом докладе Л.С. Берга. В частности, он сказал: «…Советский Союз имеет, во всяком случае, не меньше прав на Антарктические земли, открытые русскими, чем, например, Франция, которая претендует на суверенитет над «Землей Адели» на том основании, что эту землю открыл (и назвал именем своей жены) в 1840 г. французский мореплаватель Дюмон-Дюрвиль. Между тем русские мореплаватели Беллинсгаузен и Лазарев за 20 лет до Дюмон-Дюрвиля впервые доказали ошибочность господствовавших тогда представлений, что за южным полярным кругом нет земли, и открыли существование Антарктиды… Исторически за Россией и, по преемству, за СССР остается право приоритета открытия ряда земель Антарктики… Россия никогда не отказывалась от своих прав, и Советское правительство никогда и никому не давало согласия распоряжаться территориями, открытыми русскими моряками».

Государственный секретарь Трумэна – Джеймс Бирнс, выступавший всегда, как известно, за самые жёсткие санкции против СССР, вынужден был уйти в досрочную отставку, явно принужденный к этому Трумэном. Последними словами Бирнса на государственном посту были такие:

«Проклятых русских оказалоcь невозможно испугать. В этом вопросе (имеется в виду Антарктида) они победили».

Достоянием гласности стали слова самого Ричарда Бёрда, когда он давал длительные объяснения на заседании срочно учрежденной президентской комиссии, и эти слова в сенсационном материале, напечатанном в журнале «Фрэй», были такие:

«Прекращение экспедиции было вызвано действиями вражеской авиации…»

И уж потом идет цитата о необходимости отпора американцами какому-то непонятному врагу, обладающему сверхъестественными «летательными тарелками»… типа корабли и самолеты Четвертой антарктической экспедиции подверглись нападению… странных «летающих тарелок», которые «…выныривали из-под воды, и двигаясь с огромной скоростью, нанесли экспедиции значительный урон». Ну и дальше: эти удивительные летательные аппараты наверняка были произведены на замаскированных в толще антарктического льда авиастроительных заводах нацистов, конструкторы которых овладели какой-то неведомой энергией, применявшейся в двигателях этих аппаратов… Помимо всего прочего Бёрд заявил высокопоставленным лицам следующее:

«США необходимо как можно быстрее принять защитные акции против истребителей противника, совершающих вылеты из полярных районов. В случае новой войны Америка может подвергнуться атаке врага, обладающего способностью летать с одного полюса на другой с невероятной скоростью!»

Итак, мы прекрасно видим, что «летающие тарелки» появились впервые именно в Антарктиде, и тут некоторые документы, вообще никак не связанные с проблемами НЛО, самым непосредственным образом обращают наше внимание на тот факт, что именно в то самое время, когда корабли адмирала Бёрда бросили якоря в море Лазарева у берегов обледеневшей Земли Королевы Мод, там уже находились и …советские военные корабли!

Вопреки предостережениям Трумэна, новоизбранный президент Аргентины Хуан Перон с большой помпой и без всякой оглядки на Вашингтон отправил в Москву своих самых лучших дипломатов и послов, восстановив с СССР прерванные еще «в доисторические времена» дипломатические отношения. Тотчас за этим актом, словно все было договорено заранее, в Страну Советов хлынули миллионы тонн аргентинской пшеницы, хлопка и важного стратегического сырья в виде так необходимых тогда Сталину вольфрамовых и бериллиевых руд. Трумэну ничего не оставалось делать, как усмирить свои «непомерные» амбиции до поры до времени и отозвать свою антарктическую эскадру домой. Он прекрасно понимал, что является человеком, от которого, без преувеличения, зависит если не все в мире, то многое, но размахивать «атомной дубиной» время еще не подоспело – Сталин был явно не из пугливых, на элементарный блеф не купится ни за что, в случае «атомной атаки» на его сторону станут не только Франция и Аргентина, а «мочить всех подряд» запрещал не только здравый смысл, но и кое-какие соображения по вопросам военной стратегии и тактики, предоставленные к сведению Трумэна Дуайтом Эйзенхауэром.

Надо полагать, что в 1947 году высшее американское  руководство отнеслось к докладу адмирала Бёрда с должным вниманием, поскольку в 1948 году в этот район Антарктиды было отправлена экспедиция ВМС США для выполнения задач операции «Ветряная мельница» («Windmill»). Основой экспедиции было 39-е оперативное соединение американских ВМС, флагманом которого стал военный транспорт специального назначения «Порт Бомонт». Руководил экспедицией кептен Джеральд Кетчум, ранее командовавший ледоколом «Бертон Айленд». На этот раз экспедицию сопровождали два ледокола типа «Атка»: «Бертон Айленд» и «Эдисто». Свой поход экспедиция Кетчума начала с посещения моря Дейвиса и побережья у ледника Шеклтона. Во время ее проведения корабельные вертолеты в очередной раз обследовали оазис Бангера. Здесь было задумано создать военно-морскую базу США, о чем кептен Кетчум даже получил специальную инструкцию. Для детального осмотра на оазис Бангера были доставлены шесть американских астрономов-геодезистов и геолог Эрл Апфел. Они работали здесь больше двух суток. Неожиданно за полярниками прилетел вертолет, командир которого имел предписание немедленно эвакуировать высаженную в оазис группу. Неясно, опираясь на какую информацию (радиостанции у группы Апфела не было), военное командование экспедиции пришло к заключению, что оазис Бангера мало подходящее место для военной и исследовательской базы, а потому не сочло нужным дальше обследовать оазис. А может, группе угрожала некая опасность? Тогда — от кого? Может, именно здесь нужно искать причины чрезвычайной «щедрости» американцев в последующей передаче Советскому Союзу восточных районов Антарктиды? По странному стечению обстоятельств, примерно в это же время в район острова Кергелен пришла советская китобойная флотилия «Слава»…

Советский ветеран-полярник, который предпочел остаться анонимным, обращал внимание своих гостей на участок Смоленского кладбища в Санкт-Петербурге, где в конце 1940-х годов было похоронено больше сотни мужчин (примерно тот же период, что и время экспедиции адмирала Бёрда). Одинаковые надгробия, славянские фамилии и средний возраст умерших наталкивают на мысль о военных захоронениях того далёкого антарктического сражения.

Испытание первой советской атомной бомбы РДС-1 на основе плутониевого заряда и нейтронного запала было проведено 29 августа 1949 года. Всё шло на основании проекта Постановления СМ СССР, принятого Специальным комитетом 26 августа 1949 года.

На следующий день после испытания, 30 августа 1949 года Л.П.Берия и И.В.Курчатов подписали рукописный доклад на имя И.В.Сталина, в котором были изложены данные предварительной обработки результатов испытания. В докладе говорилось:

«Докладываем Вам, товарищ Сталин, что усилиями большого коллектива советских ученых, конструкторов, инженеров, руководящих работников и рабочих нашей промышленности, в итоге 4-летней напряженной работы, Ваше задание создать советскую атомную бомбу выполнено. Создание атомной бомбы в нашей стране достигнуто благодаря Вашему повседневному вниманию, заботе и помощи в решении этой задачи…

Атомный взрыв зафиксирован с помощью специальных приборов, а также наблюдениями непосредственно участвовавших в проведении испытания членов Специального комитета т.т. Берия, Курчатова, Первухина, Завенягина и Махнёва…». Монополия США на ядерное оружие безславно закончилась.

8 января 1956 года американский полярный ветеран адмирал Ричард Бёрд выполнил последний свой полет над Южным полюсом. Вслед за тем американские летчики полковник Колп и лейтенант Джордж совершили два полета из Мак-Мёрдо в центральный район Антарктики и… словно поставили «точку» в каком-то исследовании.

18 января 1956 года все четыре тяжелых самолета ВВС США вернулись на свою базу в Новой Зеландии. После этого Бёрд послал из пролива Мак-Мёрдо в адрес советской антарктической экспедиции телеграмму следующего содержания: «Добро пожаловать на Землю Уилкса. Надеюсь, что вы подыскали хорошее место для вашей МГТ. Мы недавно пролетали над местами планируемых вами внутриконтинентальных баз. Поверхность там спокойная, но высота ледникового плато колеблется от 11 000 до 13 000 футов. Мы хотели бы обмениваться информацией о погоде. Сайпл (американскому исследователю Полю Сайплу было предложено возглавить очередную зимовку американцев) присоединяется ко мне в пожелании успехов в наших международных усилиях в науке».

В эти же дни в районе пролива Мак-Мёрдо американцы начали сооружение сухопутного аэродрома, который в дальнейшем будет назван «Сухой Долиной», а также обследовать район мыса Адэр с целью поиска нового места для создания американо-новозеландской станции. На Адэре они неожиданно наткнулись на остатки домиков Борхгревинка и Скотта, которые, правда, уже годились только на дрова. Позднее эта группа обследовала мыс Халлет и провела здесь детальную топографическую съемку. На «Литл-Америке V» в тот сезон осталось зимовать 73 человека, в основном военный персонал и небольшая научная группа.

В начале февраля 1956 года Ричард Бёрд покинул Антарктику на борту судна «Арнеб».

30 декабря 1956 года Бёрд сделал в дневнике последнюю запись: «Я честно хранил свою тайну все эти годы, хотя это противоречило моим желаниям и моим ценностям. Сейчас я чувствую, что мои дни сочтены, однако эта тайна не уйдет со мной в могилу…

Это может оказаться единственной надеждой Человечества. Я видел правду, и она укрепила мой дух и освободила меня! Я отдал должное чудовищной машине военно-промышленного комплекса. Сейчас приближается длинная ночь, но это будет не конец. Как только она закончится, ослепительный бриллиант Истины заблистает и те, кто во тьме, утонут в его свете… Потому что я видел ту землю за полюсом, центр великого, неизведанного.»

Советская антарктическая станция «Оазис», начала работу 15 октября 1956 года в оазисе Бангер-Хилз.

В 1958 году США произвели три ядерных взрыва в атмосфере южного полушария, почти над Антарктидой. Ядерные заряды были взорваны ими в рамках операции «Argus» к юго-западу от Кейптауна. Цель — изучить эффект ядерных взрывов за чертой атмосферы, в частности, как заряженные частицы и радиоактивные изотопы будут взаимодействовать с магнитным полем Земли.

Испытания проводились на высоте 160 км 27 августа (38° ю. ш., 12° з. д.), на высоте 290 км 30 августа (50° ю. ш., 8° з. д.) и на высоте 750 км 6 сентября (50° ю. ш., 10° з. д.). То есть первый взрыв был произведен в 3500 км к северу от Земли Королевы Мод, близ острова Тристан-да-Кунья, второй взрыв в 2280 км и третий — в 2390 км.

10 марта 1959 года на шельфовом леднике у мыса Седова (Берег Принцессы Астрид) была официально открыта советская полярная станция «Лазарев». Рядом с ней была создана бельгийская станция «Король Бодуэн». Обе станции как бы примыкали к правой стороне Земли Новая Швабия. Со станции «Лазарев» советские геологи под руководством М. Равича впервые исследовали центральную и восточную части гор Земли Королевы Мод.

В 1961 году советская полярная станция «Лазарев» была оставлена советскими учеными, а ее жильцы переселились на твердую землю… в оазис Ширмахера. Новая станция получила название «Новолазаревская». Тогда же, именно в районе «Новолазаревской» впервые в истории изучения Антарктики были выполнены глубинные сейсмические зондирования. Советские полярники имели в своем распоряжении аэрофотоснимки этого оазиса, сделанные еще нацистскими летчиками в 1939 году.

 

С тех пор прошло немало лет, и разработка полезных ископаемых в Антарктиде запрещена положениями знаменитого Договора 1959 года.

РУССКИЕ БЬЮТСЯ ДО ПОСЛЕДНЕГО – ПОКА ЖИВЫ…

Из дневника убитого под Мценском немецкого офицера.

“Неделю назад из плена сбежали 15 русских солдат.

Погоня загнала их в полуразрушенный дот.

На предложение поднять руки и сдаться они ответили

пулеметным огнем – в доте еще оставались пулеметы

и боеприпасы.

До вечера наши солдаты пытались уничтожить

русских, но те оказались слишком живучи, а дот – еще крепким.

Утром артиллеристы подвели на прямую наводку зенитное орудие,

но это не принесло большой пользы – дот устоял, а русские

огрызались огнем. Мы понесли большие потери.

Только к вечеру второго дня двое наших саперов подобрались

поближе и огнеметами выжгли внутренности блиндажа.

И тут оттуда выскочили два огненных факела,

двое русских солдат, горевших заживо, –

с винтовками наперевес они пошли на нас, стреляя на ходу,

они сделали всего несколько шагов и упали.

Воевать с таким врагом невозможно –

русские бьются до последнего, пока еще живы. “

Поединок в снежной пустыне

История А. Маресьева, в «Повести о настоящем человеке», переиздавалась в СССР более 80 раз. Мне же представляется необходимым рассказать о человеке, чья боевая судьба гораздо насыщеннее, а несомненный литературный дар рассказывает свои захватывающие подлинные подробности тех далёких и суровых лет.

А.Н. Крылов.

Мой герой – Захар Артёмович Сорокин.

Родился Захар в 1917 году на станции Глубокое, что в Новосибирской области в семье печника Артема Яковлевича Сорокина. Семья была большая – шесть человек. Маленький Захар ходил с отцом по селам и помогал ему класть печи. Но вскоре отец заболел, и им пришлось уехать из Сибири на Кавказ в Тихорецк.
Первый увиденный самолет поразил воображение мальчика. Он записался в школьный авиационный кружок, где сделал первую модель планера. После школы, посоветовавшись с мамой, Ириной Яковлевной, Захар поступил в ФЗУ, и был зачислен в аэроклуб, там он и научился летать. Читать Захар Артёмович научился сызмала, а вот по – настоящему подружился с литературой гораздо позднее – уже на пороге зрелости. Глотая книгу за книгой, ругал себя за упущенное время. Но так ли уж был он виноват перед самим собой?!
Таёжное, далёкое от города село, где родился и вырос Захар, библиотеки не имело. Избу – читальню и ту открыли лишь в 1930 году. Позже, когда, перебравшись из Сибири на Кубань, стал работать на локомотиве помощником машиниста, не хватало времени. Жизнь в ту пору проходила на колёсах – из рейса в рейс.
В лётном училище Сорокин впервые явственно ощутил, сколь бедна его речь. Хотя всё, что преподавалось на занятиях, понимал, показать это в своих ответах не мог – говорил сбивчиво, коряво.
– Надо бы тебе, Захар, к книгам обратиться, – советовали друзья.
Ту же мысль, только в категорической форме, высказал командир.
Зачастил Сорокин в училищную библиотеку. Поначалу как бы “во исполнение приказа”, но вскоре – по зову души. Книги увлекли, захватили, поглощали почти весь недолгий курсантский досуг. Их хозяйка, пожилая, хрупкая женщина, взяв на себя роль доброго и чуткого проводника в безбрежном мире “изящной словесности”, сделала всё, чтобы он не сбивался с верного курса. Завидев Сорокина, выкладывала перед ним произведения о мужестве, о человеческой стойкости и благородстве.
Однажды предложила сборник рассказов Джека Лондона. Раскрыл Захар небольшой томик, который, судя по потрёпанному внешнему виду, перебывал уже у многих читателей, – и не смог оторваться, пока не перелистнул последнюю страницу. Особенно взволновал его рассказ “Любовь к жизни”. В воображении сразу возникла картина, как через бескрайнюю снежную пустыню пробирается больной, умирающий человек. Из последних сил пытается доползти до большой реки, где должны быть люди. Его преследует волк, тоже погибающий от голода. Человек побеждает волей к жизни.
Рассказ этот Сорокин прочитал дважды. После отбоя долго не спал. Перед мысленным взором, как в калейдоскопе, сменяли друг друга наиболее яркие эпизоды. Мог ли Захар представить в тот вечер, что военная судьба уготовит ему испытание, которое окажется ещё труднее, ещё опаснее ?!
…Война застала Сорокина в Крыму. Наравне с опытными пилотами Черноморского флота ему доверили прикрывать корабли и их стоянки от возможных налётов вражеской авиации. Всё, что требовалось, исполнял в точности. Удовлетворения, однако, не чувствовал. Боевые вылеты, хотя и назывались боевыми, ничем не отличались от обычных учебных: в районах, которые патрулировал Сорокин, немцы не появлялись. Так продолжалось до тех пор пока, в июле 1941 года, Захара в составе группы лётчиков не направили в далекое Заполярье, где уже вовсю кипела битва в небесах и на воде.
Из Москвы они вылетели на Север на стареньком Ли-2. Не отрываясь от иллюминаторов, следили за открывающимися под крылом картинами. Под крылом проплывали невысокие сопки, покрытые бледненьким редколесьем, рыжеватые болота, разной величины и формы озера и озерца — все это вместе походило на блеклый, выгоревший ковер.
На земле все выглядело иначе.
Конец июля. Редкостная жара. Полярный день давно вступил в свои права, солнце почти круглосуточно ходило над головой и жгло немилосердно. А на вершинах гранитных скал лежал снег. Его белизна резко контрастировала с сочной травой, пестревшей крупными золотисто-желтыми цветами. Ярко зеленели низкорослые деревья: их корни не могли уйти в глубину, там вечная мерзлота. Причудливо изогнутые стволы стлались по земле, чтобы удержаться под свирепыми зимними ветрами.
Заполярье по-своему было прекрасно.
Если на войне случалось везение, оно не миновало Сорокина. Он попал в эскадрилью Бориса Феоктистовича Сафонова.
Лучшего наставника и пожелать нельзя. Первый боевой вылет Сафонов совершил 22 июня 1941 года над полуостровом Рыбачьим, атаковав вместе с В. Воловиковым бомбардировщик Не-111. Лётчики вели огонь до полного израсходования боекомплекта, однако задымившему “Хейнкелю” удалось скрыться в облачности.
Свою первую победу Сафонов одержал вечером 24 июня 1941 года. Вылетев на своём И-16 для перехвата разведывательного Ju-88 (опознанного как Не-111), он после долгой погони атаковал его. Вначале Сафонов убил стрелка и повредил самолёт, а потом длинной очередью с дистанции около 100 метров практически отрезал ему хвостовое оперение. Машина упала в бухте Зеленцы, и обломки её подобрал подошедший катер. Это был первый немецкий самолёт, сбитый лётчиками североморской авиации.
Уже через 3 дня, 27 июня 1941 года, Сафонов одержал вторую победу – отправив вместе с товарищами на землю немецкий разведывательный самолёт “Хеншель” Hs-126, прозванный позднее нашими пехотинцами “Костылём”.
Но особенно ярко талант пилота, как отличного воздушного бойца, раскрылся в последующие 2 месяца, когда немцы предприняли массированные налёты на советские аэродромы и порт Мурманска.
7 июля 1941 года Сафонов во главе девятки И-16 прикрывал военно – морскую базу Полярное, когда в воздухе появилась группа Ju-87, сопровождаемая истребителями Ме-109. Советские лётчики атаковали пикировщики и уничтожили 4 самолёта, а затем, перейдя в преследование, сбили ещё 3 машины. Все наши лётчики вернулись на базу.
10 июля 1941 года Сафонов получил звание капитана и был назначен командиром истребительной авиационной эскадрильи. Молодому комэску вручили новую машину: И-16 тип 17 с заводским номером 28213-95. На другой день начальник политотдела авиабригады полковой комиссар Сабадырь докладывал политуправлению Северного флота: “…Получив в свои руки машину, капитан Сафонов написал на её фюзеляже боевой лозунг: “За Сталина!”


Сафонов любил свой самолёт и лично следил за его состоянием. Не было случая, чтобы он не присутствовал при зарядке боекомплекта. Проверял, как и какими снарядами набита лента, правильно ли она установлена. Борис Феоктистович предпочитал стрелять бронебойными снарядами. Однажды моторист Колпаков спросил у него: “Почему вы не берёте трассирующих ?” Тот ответил: “Оружие у меня пристреляно. А от бронебойного никакой Ганс не уйдёт”.
На своём И-16 Б. Ф. Сафонов произвёл 109 боевых вылетов и сбил 17 немецких бомбардировщиков и истребителей. За всё время боевых действий на его самолёте сменили 3 мотора. Равняясь на лётчика, образцово выполняли свои обязанности техник самолёта Семёнов и моторист Колпаков. Сафонов не раз говорил: “Половина сбитых мной самолётов я отношу за счёт техника Семёнова и моториста Колпакова”. В настоящее время этот самолёт хранится в Ленинградском Военно – Морском музее.
14 июля 1941 года Борис Сафонов был награждён первым орденом Красного Знамени, в этот же день он записал на свой боевой счёт 2 бомбардировщика. 27 июля сбил ещё 2 пикировщика Ju-88. 6 августа в паре с Максимовичем сбил истребитель Ме-109. 9 августа одержал сразу 3 победы. К концу лета на его счету было уже 10 лично сбитых самолётов (Не-111, 5 Ju-88, 2 Hs-126, Ju-87 и Ме-109) и вскоре его представили к званию Героя Советского Союза.
К 28 августа он совершил 130 боевых вылетов, провёл 32 воздушных боя и лично сбил 11 самолётов противника. Только за 5 дней августа он одержал 5 личных побед. 15 сентября 1941 года семёрка истребителей под командованием Бориса Сафонова, вступив в схватку с превосходящими почти в 8 раз силами противника, уничтожила 13 вражеских самолётов, не потеряв ни одного своего. Сафонов лично сбил 3 машины (в том числе: Ju-88 и Hs-126). Его успехи основывались на гибкой тактике, знании особенностей самолётов противника, а также на слётанности его группы в воздухе. В одном из своих выступлений, он говорил:
– Ju-88 и Me-110 самолёты довольно живучие, поэтому стрелять по ним с расстояния более 300 метров – занятие безполезное: огонь рассеивается, и вероятность попадания уменьшается. Поэтому я прежде всего сокращаю дистанцию до 200 метров, а иногда и меньше. Куда целить ? Раньше я начинал бить по пилоту, а он маневрировал с таким расчетом, чтобы я сам был мишенью для его стрелка. Тогда я стал вначале бить по стрелку. Стрелок – то ближе к хвосту, и его легче достать. А замолчал стрелок – машина, считай, на твоём боевом счету.
Когда неподалёку от их аэродрома совершил вынужденную посадку немецкий истребитель Ме-109, Сафонов не преминул тщательно осмотреть и изучить его, определив слабые стороны вражеской машины, в частности, плохой обзор назад из кабины пилота. Когда был сбит Ме-110, с него сняли броню и притащили в своеобразный тир на краю аэродрома, где лётчики упражнялись в стрельбе по ней с различных дистанций и под различными углами.


В воздухе для Сафонова не было мелочей – всё было подчинено достижению победы. Для сокращения времени взлёта по тревоге он даже срезал пряжки со шлема, пришив вместо них кнопки от парашютных ранцев, и то же самое заставил сделать своих товарищей. В небе он никогда не летал по прямой. Юркий И-16 то уходил вниз, лавируя между сопками, то круто взмывал вверх. Такие же пируэты приходилось выписывать и его ведомым. С каждым боем он продолжал совершенствовать истребительную тактику. Его группа, как правило, делилась на две части, одна из которых атаковала бомбардировщики, а другая связывала боем вражеские истребители. Каждый пилот подразделения знал свои обязанности в воздухе. В одной из газет Сафонов писал:
“Взаимодействие между звеньями, слаженность в бою имеют решающее значение. Когда моё ведущее звено врезается в строй бомбардировщиков, мы абсолютно спокойны: если нас попытаются атаковать вражеские истребители, то звено Коваленко не допустит этого. Поэтому так и получается, что на мою долю в основном приходятся сбитые вражеские бомбардировщики, а на долю Коваленко – истребители…”
В схватку Сафонов никогда не бросался сломя голову – бессмысленная храбрость могла дорого стоить в бою. Например, однажды пятёрка И-16 встретила в небе около 20 немецких бомбардировщиков, но, несмотря на выгодную позицию, Сафонов не отдал приказа об атаке. И он оказался прав – вскоре сверху была замечена группа Ме-109 сопровождения. Тогда Сафонов увёл свою пятёрку назад, а потом неожиданно атаковал бомбардировщики со стороны солнца. Три самолёта сразу же были сбиты, и пока враг не опомнился, сафоновцы произвели второй заход, отправив к земле ещё один “Юнкерс”. Когда в бой вступили Ме-109, они были встречены лобовой атакой, после чего И-16 выстроились в оборонительный круг, который немцы уже не смогли разорвать.
В бою с истребителями Ме-109 Борис Сафонов пользовался как приёмами обороны, так и агрессивными методами, имевшими целью ошеломить врага. Он мог имитировать паническое бегство, а когда немецкий пилот уже предвкушал победу, вдруг неожиданно сбрасывал скорость, и проскочивший вперед обескураженный враг сам оказывался в прицеле. С другой стороны, сбив однажды бомбардировщик, Сафонов немедленно атаковал Ме-109. Немец, принявший вызов, открыл огонь с расстояния 400 – 500 метров, но советский ас быстро сократил эту дистанцию вдвое и, в свою очередь, ударил из пушек и пулемётов. “Мессер” шарахнулся в сторону и, не рассчитав, врезался на малой высоте в сопку.
Осмотрительность, взаимопомощь и взаимовыручка в бою составляли главное правило Бориса Сафонова. И он свято ему следовал, не жалея жизни для спасения товарища. Когда в одном из поединков младший лейтенант Максимович, атакуя бомбардировщик Ju-88, не заметил в хвосте Ме-109, Сафонов немедленно бросился ему на помощь, несмотря на то, что к этому моменту у него не было ни единого патрона. Испуганный немецкий лётчик вышел из боя, а Сафонов продолжал прикрывать Максимовича и на обратном пути, готовый совершить таран в случае крайней необходимости.
16 сентября 1941 года, за героизм, мужество и отвагу, проявленные в боях, командиру эскадрильи 72-го смешанного авиаполка (ВВС Северного флота) капитану Б. Ф. Сафонову было присвоено звание Героя Советского Союза. К моменту опубликования этого Указа, на счету лётчиков эскадрильи было около 50 воздушных побед, из них 16 – на счету комэска.
Осенью 1941 года в трудном поединке Сафонов “завалил” известного немецкого аса. Тогда нападениям вражеских истребителей подверглись несколько самолётов 72-го авиаполка. Особенно часто обнаруживали “Мессера”, которого на аэродроме прозвали “рыжим”. На фюзеляже немецкого самолёта был нарисован большой рыжий пёс с краснозвёздным истребителем в зубах. Лётчик самолёта держался крайне нагло, но открытого боя старался избегать. Когда же это не удавалось, он улучшал момент и удачным маневром отрывался от преследования.
Сафонов досадовал, что ему не доводилось встретить в воздухе этого наглеца. Но, наконец, такой случай представился. При возвращении с задания Сафонов заметил “рыжего” и навязал ему бой. По первым же маневрам противника стало ясно – помериться силами придётся с очень опытным воздушным волком…
Противник, выбирая выгодные для атаки позиции, выполнял сложные пилотажные фигуры. Но через пару минут ему самому пришлось туго – Сафонов всё сильнее и сильнее наседал на него. “Ястребок” наконец зашёл “Мессеру” в хвост, однако тот тут же вывернулся и почти вертикально ушёл вверх. За ним устремился и наш истребитель. Противник явно пытался оторваться, но это ему не удавалось. Сафонов плотно шёл следом и ждал момента для точного удара. И этот момент наступил. Когда немецкий лётчик, пытаясь снова зайти истребителю Сафонова в хвост, начал делать переворот, прогремели меткие очереди. “Мессер” загорелся и камнем сорвался в отвесное пике, оставляя чёрный дымный шлейф. Воздушный пират успел оставить пылающую машину и, раскрыв парашют, приземлился на позиции советских зенитчиков. Пленный оказался матерым асом Вилли Френгером. На его счету было 900 боевых вылетов и 36 сбитых над Ла – Маншем самолётов. При задержании он сорвал с груди свои награды – два Железных Креста и один в золотой оправе…

Человек несгибаемого мужества, большого личного обаяния, Борис Феоктистович обладал ещё и педагогическим даром. Его взгляд, подобно рентгену, высвечивал в подчинённом все грани, все изгибы характера. Он сразу распознал в Сорокине честного, храброго бойца. Настораживала лишь чрезмерная горячность новичка. Чтобы приучить молодого пилота к выдержке, к точному расчёту, взял его на своё крыло. Что ни вылет – обязательно вместе. Ведущим – Сафонов, ведомым – Сорокин, который стремился во всём подражать командиру. Оттого действия Захара в воздухе обретали строгую отточенность, раз от разу становились увереннее и одновременно осмотрительнее.
Первый бой, первая схватка с ненавистным врагом. “Мессеры” наглы, самонадеянны – их ведь вдвое больше. Идут клином, как предки – тевтонцы на льду Чудского озера.
У Сафонова решение уже созрело. Набрав высоту, эскадрилья развернулась в полукружие и разом атаковала врагов с трёх сторон. Неприятельский строй смешался. Увидев в прицеле “Мессер”, Захар не прозевал момента – сразил противника меткой очередью. Боевой счёт открыт. (Bf-110 принадлежавший 1-ому отряд 77-й истребительной эскадры (серийный №3588, тактический номер LN + DR). Сбит в районе посёлка Кола, экипаж, – лейтенант Dietrich Klappenbach и ефрейтор Rudolf Methke, – считаются пропавшими без вести.)
Но Сафонов строго выговаривает:
— Забыли, что ваша главная обязанность охранять ведущего? Что вас обоих не сбили — чистая случайность. Ну, а теперь — с первой победой! За то, что сбили самолет противника, благодарю. А за то, что нарушили устав, — пять суток ареста. Обдумайте свои действия и сделайте должные выводы.
«Да, пораздумать было о чем. Как же, действительно, так получилось, что я оторвался от ведущего? Стремление сбить «мессер» — не оправдание. Не менее досадно было услышать замечание о стрельбе с дальней дистанции. Ведь когда я обучался в Ейске и затем служил в полку, меня как раз много ругали за то, что во время учений открывал огонь с чересчур близкого расстояния — пятьдесят, даже сорок метров, хотя по инструкции требовалось сто пятьдесят —двести. А вот в настоящем бою выдержки не хватило…»
В воздушных схватках мужал характер Сорокина, совершенствовалось лётное мастерство. Когда он сбил 4-й самолёт, удостоился ордена Красного Знамени. Первая награда… Получив её, Захар не сразу поверил своему счастью. Неужели на его груди засверкал боевой орден, который в детстве видел у прославленных героев гражданской войны? Вот бы сейчас очутиться хоть на несколько минут в отчем доме, предстать перед родными, земляками не озорным пареньком Захаркой, а заслуженным лётчиком…
В сентябре 1941 года на аэродроме, где находилась эскадрилья Сафонова, обосновались английские истребители. Это были “Харрикейны” с авианосца, прилетевшие для усиления истребительного прикрытия конвоев. Группа получила кодовое название “Бенедикт”. Командовал ею полковник Шервуд. Английские лётчики любезно подарили две свои машины нашим пилотам, в ответ наше командование преподнесло им наши И-16 и И-153 “Чайка”.

Отличная лётная подготовка позволила Сафонову первым на Северном флоте освоить новый истребитель всего после дня его изучения вместе с британским комэском Миллером. А спустя всего 10 дней эти машины освоили и другие лётчики эскадрильи.
Англичанин Хуберт Гриффит вспоминал позднее:
“Это был более чем способный пилот, выдающийся стрелок, как позднее выяснилось в соревнованиях по стрельбе из пистолета. Сафонов был типичным русским, коренастым, солидным, методичным и неторопливым…
Когда Сафонов взлетел на “Харрикейне”, всё перед этим проверив, он продемонстрировал прямой взлет, набрал высоту 1500 футов и начал первый разворот. Его посадка была соответствующей – сделал 2 или 3 аккуратных круга и показательно приземлился…”
Английские лётчики совместно с североморцами выполняли боевые задачи – патрулировали в воздухе, дрались с противником. Они сбили 15 вражеских самолётов. Особо отличились капитан Рук и сержант Г. Хоу, сбившие по 3 самолёта. Наше правительство высоко оценило подвига английских лётчиков. Пятеро из них были награждены орденом Ленина (один из них – Чарльстон Хоу, уже вернувшись на Родину, назвал Бориса Сафонова “великим лётчиком своего времени”).
24 октября 1941 года Сафонову было предложено сформировать из числа лучших лётчиков и возглавить 78-й истребительный авиаполк. Его вооружение составили 27 “Харрикейнов”, переданных советским ВВС английскими лётчиками 151-го авиакрыла, убывшими к себе на Родину.
Наверно, у каждого летчика есть его главный, памятный бой. Вот, как его описывает Сорокин:
«Когда утром 25 октября сорок первого года я по оче¬редной тревоге садился в кабину, техник Миша Дубровкин всыпал в карман моей кожанки горсть пистолет¬ных патронов.
— Зачем? — удивился я.— Садиться не собираюсь!
Миша крикнул что-то, махнул рукой. Я поднял в воздух машину, на белом поле аэродрома остался глу¬бокий синеватый след. Тут же поднялся мой ведомый, старый друг, черноморец Дмитрий Соколов. Мы понеслись над сопками. Было холодно. Ветер достигал такой силы, что сдувал снежный покров со скал, они мрачно чернели на фоне белой пустыни. Кое-где оголенный зеленоватый лед рек и озер, пятна беспорядочно разбросанных валунов. Привычная уже картина…
Вскоре все исчезло, вошли в облачность. Пробив первый ярус сумрачных кучевых облаков, оказались на вы¬соте более шести тысяч метров. Вдали неожиданно возникли контуры четырех вражеских самолетов. Они летели по направлению к Мурманску. Мы немедленно пошли на сближение. Это были «Мессершмитты-110». Вот уже виден их желтый камуфляж..,
— Дима, за мной, в облака! — Понял…
— Иду в атаку! Прикрой!
— Есть!
С высоты устремился на ведущего. Вот он в рамке оптического прицела. Нажимаю на гашетку — длинная пулеметная очередь пронизает правую плоскость, мотор, кабину вражеской машины. Она загорается, стремительно теряет высоту…
— Есть один!
Рванулся влево, пристроился ко второму. За третьим погнался Соколов. В тот момент, когда враг оказался в моем прицеле, из облаков вынырнул четвертый гитлеровец. Я дал очередь по одному, по другому… Не достал! Зашел снова, нажал на гашетку… Пулемет грохотнул и смолк. Кончились патроны!
И тут град пуль хлестнул по плоскости, по кабине. В правом бедре возникла острая боль…
«Таранить!» Решение созрело в долю секунды. Даю полный газ, изрешеченный «миг» с ревом устремляется наперерез врагу. Мгновение — удар! Резкий толчок чуть не выбрасывает из сиденья. Мелькают срезанные рули «мессершмитта», враг, кувыркаясь, летит вниз, ни скалы…
Винт моего самолета поврежден, машина лихорадочно дрожит, все больше забирает влево. Наконец срывается в штопор. С величайшим трудом выхожу из опасного вращения, но земля летит навстречу еще быстрее! Уже ясно видны очертания сопок, острые зубцы скал…
На дне длинного извилистого ущелья разглядел зеленоватые проплешины льда. Озеро! Небольшое, но другой площадки уже не найти. Чтобы предупредить пожар при ударе, выключил зажигание, перекрыл бензопроводы. Поднял очки на лоб, левой рукой изо всех сил упер¬ся в переднюю стенку кабины. Кажется, сделал все, что возможно. Не выпуская шасси, направил машину на лед. Пропахав в снежной целине гигантскую борозду, самолет остановился, В кабину ворвался горячий пар из водяного радиатора, помятого при посадке.
Сдвинув колпак кабины, глубоко вдохнул чистый мо¬розный воздух и тут же услышал рокот мотора: над озе¬ром на бреющем пронесся самолет Соколова. …- Спасибо, дружище!
Дмитрий старался подбодрить меня, давал одну за другой короткие пулеметные очереди, а может быть, предупреждал о чем-то? Он не оставлял меня до тех пор, пока на ущелье не надвинулась туча. Покачав на прощанье крыльями, улетел за сопки. Я долго смотрел ему вслед, хотя за вихрями колючей пыли, ничего уже не мог видеть…
Я остался один в кабине покалеченной машины, Пурга утихла так же неожиданно, как началась. Это был всего-навсего снежный заряд. Вероятно, за ним по¬следует второй, третий… Надо использовать минуты за¬тишья. Отстегнув лямки парашюта, начал выбираться из кабины, и вдруг услышал заливистый собачий лай. Значит, близко населенный пункт? К самолету несся огромный пес. Я инстинктивно задвинул фонарь кабины.
Сквозь плексиглас на меня уставилась клыкастая морда дога. На ошейнике из желтой кожи — тисненые медные бляхи. Что за черт? Лишь через минуту вспом¬нил: некоторые немецкие летчики летают со служебными собаками. Вытащив из кобуры пистолет, осторожно приоткрыл фонарь и выстрелил два раза. Дог взвыл, за¬бился на снегу…
Еще раз огляделся. Справа – скалистый берег, сле¬ва – тоже. Сзади… У подножья сопки на краю озера, зарывшись левой плоскостью в снег, торчал двухмест¬ный Ме-110. Все стало ясно: подбитый мною фашист приземлился здесь раньше меня.»

На поиски Сорокина после 15:00 вылетели пять «Чаек», но одна из них через несколько минут из-за неисправности вернулась. Искали больше часа, не поднимаясь выше 1000 метров. Задания выполнили. Во время этого вылета никакого противодействия со стороны противника не было. В документах о том, что вылет на поиск Сорокина дал положительные результаты ничего нет. Исходя из записей в журнале вылетов 72 САП больше с воздуха Сорокина не искали. Кто и как обнаружил Захара Сорокина пока в документах архива найти не удалось. Запись об обнаружении летчика появилась 29 октября: обнаружен в р-не Тюва-губа, имеет ранение головы и обморожение ног, доставлен в госпиталь. О месте посадки Сорокин доложил, что он «сел на озеро в р-не южнее острова Малый Олений». Также есть и запись, что «высланная поисковая партия самолет не нашла». В документах 72 САП самолет с 1 ноября до 1 марта 1942 года значится как «не вернувшийся с боевого задания». Видно были какие-то надежды самолет обнаружить и эвакуировать с места вынужденной посадки, но в конце марта 1942 года МиГ-3 № 3514 был списан.
Продолжу из Сорокина: «К моей машине, по колено провали¬ваясь в снег, неуклюже двигалась темная фигура. Раз¬далось еще несколько выстрелов — очевидно, фашистский летчик стрелял наугад, по кабине. Я выскочил и, укрывшись за плоскостью самолета, тщательно прицелился. Выстрел… Вражеский летчик схватился за живот, но устоял на ногах. Еще выстрел. Враг покачнулся, свалился на снег…
Снова налетел снежный заряд, стало темно. Я под¬ставил лицо под колючие вихри — это немного успокои¬ло. Надо добираться к своим. Но как? Далеко ли до на¬ших позиций?
Пока раздумывал, заряд пронесся, опять посветлело. Взглянув в сторону «мессершмитта», увидел: перебегая от валуна к валуну, ко мне приближается второй гитле¬ровец. Очевидно, он понял, что замечен, и первым от¬крыл огонь. Завязалась перестрелка. В сгущающемся сумраке мы едва различали друг друга. Пули ударялись в валуны, с визгом рикошетировали…
Я выжидал, пока гитлеровец расстреляет все патроны. Вероятно, и он рассчитывал на то же. На несколь¬ко минут оба затаились. Затем гитлеровец истошно крикнул:
— Рус, сдавайс!
Я осторожно двинулся навстречу, преодолевая боль в раненой ноге. Мы медленно сближались. На секунду я ясно увидел лицо фашиста — одутловатое, с рыжими бровями и ресницами. Опустил взгляд на руку — нож!
— Получай, гад! — вскинул пистолет, нажал на спу¬сковой крючок.
Курок сухо щелкнул. Просчитался? Не может быть! Осечка! Гитлеровец прыгнул, взмахнул финкой. Удар пришелся прямо в лицо. Упав, я ударился затылком о лед, на миг потерял сознание. Пришел в себя, когда пальцы врага сомкнулись на моем горле. Собрав последние силы, оторвал от себя его руки, толкнул ногой в грудь…
Обессилевшие, мы оба лежали на льду. Одновременно вскочили. Фашист поскользнулся, я, изловчив¬шись, ударил его левой ногой в живот. Он охнул, упал. Я вспомнил о пистолете. Оглянулся — «ТТ» в трех ша¬гах от меня. Три шага… Три секунды… Жизнь или смерть! Фашист поднимается. Не спуская с него глаз, подскакиваю на здоровой ноге к пистолету… Спасение! Передернув затвор, в упор стреляю в грудь врага и снова валюсь на лед…
…Я сидел, привалившись спиной к холодному валу¬ну. Тело пронизывала противная, неудержимая дрожь, в голове путалось. Умолкший ствол пулемета, бессиль¬ный щелчок курка… Фашист, собака… Нож… Вот поче¬му плохо вижу: он ударил ножом. Правый глаз заплыл или залит кровью…
Острая боль жгла лицо, раненая нога немела. Ветер рвал полы кожанки, леденил грудь. Попытался за¬стегнуться — в руке пистолет. Бесполезный. Обойма пустая. Машинально сунул его в карман и нащупал па¬троны. Миша… Миша Дубровкин… Непослушными паль¬цами зарядил обойму, вставил, вложил пистолет в ко¬буру. Это помогло прийти в себя. Прижал горсть снега к пылающему лицу. Стал шарить по карманам. Зеркальце, электрический фонарик. Включил его, осмотрел лицо. Нож фашиста вспорол правую щеку, края раны вспухли, сочились кровью. Снял с шеи шерстяной шарф, замотал лицо. Вновь откинулся к скале…
Теперь надо идти. Если невозможно — ползти. Толь¬ко не оставаться на месте. Если забудусь, потеряю со¬знание — смерть.
Попытался вспомнить, в каком направлении улетел Соколов. Ощупал на руке компас. Стекло разбито, стрелка выпала. С трудом выпрямился, поковылял к своей машине. Кое-как подтянувшись к кабине, достал бортовой паек, ракетницу, сумку с патронами к ней. На¬глухо задвинул фонарь. Прощально погладил рукой свой израненный «миг».
Рассовал по карманам печенье, галеты, банки с мясными консервами, шоколад, маленькие бутылочки с коньяком…
Ветер утих, в черном небе заблестели редкие звезды. Затем черноту затянуло бледно светящейся пеленой, по небу забегали, перекрещиваясь, быстрые, как молнии, зеленоватые лучи. Их становилось больше и больше. На миг все успокоилось, и в вышине возникла сияющая, не¬изъяснимо величественная корона. И тут же погасла. А ей на смену запылали малиновые огни, затем золо¬тисто-оранжевые…

Северное сияние. Я видел его не впервые. Торжест¬венное, ни с чем не сравнимое зрелище, праздничное, возвышенное, сейчас лишь усилило чувство тревоги и одиночества. Я один. Во всем мире — один… Но в то же время и помогло. При его свете я заме¬тил на берегу несколько приземистых мохнатых елей. Приблизившись, разглядел, что с одной стороны веток на них значительно меньше. Значит, там север. Так нас учили ориентироваться без компаса еще в школе. Там, на юге, это правило принималось почти за шутку: солн¬ца с избытком хватало для всех ветвей. Здесь ему можно было довериться, не стоило возвращаться к машине…
Сияние погасло, но звезды не появились. Снова подул резкий ветер, небо затянулось тучами. Мелкий снег, колючий, как железные опилки, хлестал по лицу и шее, проникал за воротник.
Но я уже шел. Шел на север, слегка отклоняясь к во¬стоку. Там — море, аэродром, товарищи. Там — жизнь. Шел, превозмогая боль, осторожно ступая на раненую ногу. Карабкался на сопку, отдыхал, спускался вниз. Карабкался, отдыхал, спускался… Один и тот же рель¬еф, един и тот же пейзаж до самого моря. Сопки, ва¬луны, ущелья, промерзшие речушки, чахлые карлико¬вые березки, снег, снег… Лицо саднило, нога то мучи¬тельно болела, то немела и подворачивалась. Старался ни о чем не думать, чтобы не потерять направление. Во тьме намечал очередной ориентир — ближайшую соп¬ку, скалу, — старался скорей дойти до него. Потом все сначала…
…Ночная тьма понемногу растаяла, наступил короткий полярный день. Сколько я прошел — два, пять, семь километров? Вокруг все то же. Если судить по затрачен¬ным силам, то все двадцать. Но этого быть не могло.
И сколько еще идти?
Достал из кармана пальто окаменевшую плитку шо¬колада, отломил кусочек, превозмогая боль, разжал гу¬бы, прикусил. И тут же застонал от новой боли: и верх¬ние и нижние зубы, выбитые финкой фашиста, еле дер¬жались в кровоточащих деснах. Значит, есть не смогу. Зачем же нести паек? Лишняя тяжесть. Оставив лишь немного шоколада, выбросил остальное в снег.
Спускаясь с одной из обледеневших сопок, поскольз¬нулся, удержаться не смог, скатился на скользком кожа¬ном реглане вниз, как на санках. Лежа на снегу, вспом¬нил Глубокое, веселую масленицу. Вечерами, при свете факелов из соломы мы с гиком скатывались с горы на «ледянках», а то и вот так, на пальтишках и на штанах…
Вскарабкавшись на очередную сопку, подвернул под себя полы пальто, съехал на нем, как в далеком детст¬ве. Ребячий способ намного облегчил спуски. Но сопки вырастали одна за другой, и прежде чем спуститься, на¬до было подняться….

Наступила вторая ночь. Силы иссякли. Стоило оста¬новиться, как сознание уплывало, ноги подгибались са¬ми собой. Лечь, лечь, лечь, прилечь на минуту… Метель выла, баюкала, как колыбельная песня. Хоть бы при¬сесть ненадолго. Но если сяду, в ту же секунду усну. А усну – уже не проснусь. Нет, идти, идти, идти…
Ночь. Снег, лед, камень. Вой метели где-то вдали. Одиночество. Самое страшное из всего. Хоть бы вскрик¬нула птица, песец перебежал дорогу. Но нет, только снег, только лед да камень. И сам я, как камень, без чувств. Иду. Шаг за шагом иду вперед. К морю, к аэродрому, к товарищам…
На третьи сутки, глубокой ночью, услышал сзади громкое отрывистое дыхание. Не обрадовался, не испу¬гался. Никого нет, быть не может. Я один на всей белой земле…
Но нет, не один. Дыхание ближе и ближе, кажется, уже опахнуло затылок. Рука дернулась к пистолету, я остановился, обернулся. Остановился и волк. В полутьме было видно — огромный, матерый полярный волчище. Я шагнул вперед, своим путем. Волк переступил за мной. Я остановился — замер и он. Так мы брели, на¬верно не один час. Волк не нападал, не приближался на расстояние верного выстрела. Присутствие хищника даже подбадривало меня, придавало сил. Но затем стало угнетать. Ясно, что волк ждет моей смерти. Стоит ослабеть, свалиться — живьем разорвет на куски…

Стрелять? Но в темноте на таком расстоянии — по¬чти верный промах. А если подранишь, зверь набросится, вряд ли успеешь выстрелить еще раз…
Решение пришло как-то само собой. Я подошел к низкорослой березке, оперся о ее ствол, поднял ракет¬ницу и выстрелил в волка. Он отпрыгнул в сторону; осел на снег. Я выпустил еще одну красную ракету: Волк вздрогнул, вскочил и прыжками убежал за сопку… Я уже потерял счет времени, все чувства притупи¬лись. Даже голод перестал мучить.
Однажды показалось, что расслышал шум мотора. Поднял голову: по небу неслись низкие снежные обла¬ка. Вряд ли кто вылетит в такую погоду. Но звук опять достиг ушей. Может быть, меня ищут? Ведь Соколов сообщил на аэродром, что я остался в живых. Но разве возможно увидеть с самолета одинокого человека, за¬терянного в занесенной снегом тундре?
Шум мотора продолжал стоять в ушах. Я перестал обращать на него внимание. Влекло другое — впереди бушующее море, видны даже боевые корабли, они ведут огонь по скрытому за горизонтом противнику…
Где-то в глубине сознания мелькнула мысль: мираж… Встряхнулся — видение исчезло. Впереди только сопки, сопки…
…Кажется, идет уже четвертый день. Совсем не бес¬покоит голод. Только пить хочется. Снег почти не уто¬ляет жажду. Как-то набрел на незамерзающую горную речушку, напился, черпая пригоршнями ледяную воду. Речка впадала в озеро, покрытое льдом. Должно быть, поманило ровное место, ступил на лед, прошел несколь¬ко шагов. Через минуту провалился по пояс. Ну, ка¬жется, все…
Нет, нашлись еще силы, по камням выбрался на бе¬рег. В бурки набралась вода, теплые брюки промокли насквозь. Вспомнил о сбереженном остатке коньяка. Отхлебнул, переобулся, решил развести костер. Собрал кучу сухого валежника, но спичек не было. Выпустил в хворост последние две ракеты, костер не загорелся. Под¬нялся, побрел дальше…
Возле кустарника увидел движущиеся серые пятнышки. Присмотрелся — куропатки. Вынул пистолет, стал стрелять, почти не целясь. Птицы вспорхнули, од¬на осталась лежать на месте. Подняв теплый комочек, стал сосать из него кровь. Показалось, что это придает сил. Но затем накатила дурнота…
Что было после, почти не помню. Кажется, шел, еле переставляя бесчувственные ноги, потом полз…
На шестые сутки (как высчитал потом) услышал от¬даленный звук сирены. Из последних сил взобрался на вершину сопки. На этот раз передо мной был не мираж?
широкая темная полоса залива, светлый дымок ко¬рабля…
Дошел до моря!
На берегу разглядел крохотную избушку, возле нее прохаживался человек. Вынул пистолет, зажал его в правой руке, пополз к домику. Ближе, ближе… Сделал попытку подняться. Человек в полушубке повернулся, вскинул автомат:
— Стой! Кто идет?
Я сорвал с головы шерстяной шарф и через засти¬лавший глаза туман разглядел под башлыком часового бескозырку и на ней такие знакомые, родные слова: «Северный флот».

В ту же секунду упал без чувств.
Это были зенитчики. Меня внесли в дом, влили в рот глоток спирта.
— Я летчик Сорокин, — прошептал, очнувшись. — Позвоните Сафонову…
— Знаем, знаем, — перебил артиллерист. — Вас долго искали. Несколько партий ушли в тундру. Сейчас сообщу в штаб фронта, вас отправят в госпиталь.
Командир дивизиона довольно долго добивался свя¬зи со штабом. Тем временем два дюжих краснофлотца пытались снять с меня бурки. Но они промерзли, задубели. Врач взял нож, разрезал голенища. Вместе с фетром стельки от ступней отделились пласты кожи. Врач покачал головой.
— Обморожение третьей степени…
Я опять потерял сознание. Очнулся уже на операци¬онном столе в городе Полярном, куда меня доставили на тральщике. Хирург накладывал последний шов на лицо.
Госпиталь в Полярном разместился в здании гости¬ницы, стены здесь не больничные, белые, а узорно раз¬малеванные «под шелк» какой-то местной знаменито¬стью. Но устоявшийся запах лекарств тот же, что во всех хирургических отделениях: йод, хлороформ, эфир… Сестры и санитарки полны внимания и заботливости, можно подумать, что всю свою взрослую жизнь только тем и занимались, что ухаживали за ранеными, умывали их, кормили с ложечки… Студентки Московского уни¬верситета, будущие физики, историки, химики, филологи… В начале войны окончили краткосрочные курсы медсестер, добровольцами пришли на службу в Военно-Морской Флот. Разумеется, мечтали о подвигах, о том, как будут выносить раненых из-под огня, стаскивать по трапу с горящей палубы… Должно быть, поэтому пере¬вязывать научились лучше, чем делать уколы.
Но главное в них — то, чему не учили. Чему невоз¬можно нигде научить. Что дается всей жизнью и на всю жизнь человеку…
И это роднит нас. И мы — прежде времени повзрослевшие, огрубевшие под огнем солдаты,— глядя на них, вспоминаем любимых своих и сестер, школьных давно позабытых девчонок, и называем сестренками их и се¬стричками, вовсе не должность имея в виду. И терпим уколы их и неумелые перевязки.
И они… Они смотрят на нас как на попавших в беду братишек и тоже вспоминают кого-то и говорят «миленький», как никого еще в жизни, может быть, не успели назвать всерьез. И всю свою девичью нежность и материнскую нерастраченную душевность на нас обращают, ни с отдыхом не считаясь, ни с графиками дежурств…
И это — целебнее всяких лекарств, самых умелых уколов.
В госпитале чуткая тишина, изредка нарушаемая то стоном, то громким вскриком в бреду. И медленно-медленно тянется время. Монотонное течение дней и часто бессонных ночей изредка нарушается приходом го¬стей оттуда, где люди ходят на своих ногах. Вынужденное безделье изнуряет больше, чем раны. Часы узнаются по обходам врачей, по лечебным процедурам, по обедам и ужинам. Досуга — сколько угодно. Никогда еще в жизни я не бывал так свободен и никогда не тяготился так временем. Думаю, думаю… О будущем — мало и неохотно, о прошлом — много, как об утраченном счастье. Шаг за шагом перебираю жизнь…
Весть о моем возвращении быстро распространилась. Первым в палате появился Борис Сафонов.
— Ну, здравствуй, Захар! — обхватил своими широ¬ченными ладонями мою руку. — Дошел все-таки! Ну и характер же у тебя! Истинно сибирский!
Хотелось о многом расспросить Бориса Феоктистовича, но врач запретил мне говорить
– Выздоравливай да поскорей возвращайся, — сказал на прощание Сафонов. — Буду навещать!
Не успел он уйти, как в палату ввалилась целая группа гостей. Белые халаты, наброшенные на плечи, не скрывали орденов на синих кителях, широких золотых нашивок на рукавах…
— Флот гордится вами, лейтенант! — это был сам командующий Северным флотом адмирал Головко с сопровождающими его офицерами.»

Но были у Захара Артёмовича и завистники. Например, Гусев Алексей Сергеевич, некий штабной работник, в 1941 году штурман звена, затем в июне 1942 года он перешел с должности врио штурмана отдельной эскадрильи на должность начальника оперативного отдела сафоновского полка, потом стал начальником штаба в этом полку, а занимался там вот чем: «Занятия с летным составом. Изучение района действий. С молодыми летчиками надо изучить район аэродрома, что бы они ориентировались хорошо.» И всё. Никаких боевых вылетов, сбитых самолётов противника, посадок на подбитом самолёте и т.д. Типичный БЕЛОГАД. Вот интервью этой штабной крысы некоему искателю «жареных фактов», представителю второй древнейшей профессии Артёму Драбкину (http://iremember.ru/letchiki-bombardirov/gusev-aleksey-sergeevich.html):
«- А между самими летчиками разборы проводились? Неудовольствие поведением товарища в бою…
Нет, разборы только с участием командования, со старшими начальниками.
– А, к примеру, с Сорокиным, враньем которого многие были недовольны…
Ну, таких летчиков у нас, он, пожалуй, единственный такой был.
– Я Сорокина просто ради примера привел.
А попали очень точно. Сорокин – болтун неугомонный. Сафонов иногда не выдерживал и говорил ему:
– Захар, если ты еще будешь врать, я тебя собью. Понял? Я тебе не просто слова говорю, а собью и все. Отчитаться сумею как-нибудь.
Сорокин его в такой момент почти ненавидел.
– А Сафонов матерился?
Нет, никогда, нет. Он очень корректный человек был. Он был такой плотный, массивный мужик, очень собранный человек. Он завоевывал себе авторитет не словом, а личным примером. У него был исключительный авторитет.
А с Сорокиным вечно были проблемы. У него все с враньем связано, буквально все. У него все внутренности были на это направлены. У него в крови это было заложено – нагородить всякую ерунду.
Когда его сбили, мы его искали долго, он пришел с Западной Лицы сам, но обморозил ноги…
– Ему ноги ампутировали?
Ампутировали пальцы ног…
И столько первое время наврал, что Сафонов его просил:
– Расскажи, как это было на самом деле. Но не ври…
– После этого он продолжал летать?
Продолжал. Героя ему тогда не дали. Командир полка был на его стороне, и хотел на него представление написать. И говорил:
– Надо, – говорит, – как-то Сорокину…
А я писал всякие наградные листы… А для того, что бы написать наградной лист, надо все перечислить. Он десяти самолетов не сбил. Такая была, так сказать, норма. Ну и скребли… И наскребли. И где было, и где не было. “Натянули”, как говорится. Десять ему написали, и он Героя “авансом” получил. Но он заслужил. Позже все “отработал”.»
Здесь ни добавить, ни убавить. Жизнь есть жизнь. Других свидетельств, обвиняющих Захара Артёмовича Сорокина во лжи, я не нашёл, если не считать компании клеветников – платников, типа буничей, булахов, исаевых, стремящихся в своих писаниях развенчать наших героев и перевоевать Отечественную войну. Помощник командира 78-го истребительного авиаполка (6-я истребительная авиабригада ВВС Северного флота) капитан Курзенков С.Г. в своей книге «Под нами – земля и море» (http://lib.rus.ec/b/30999/read) полностью подтверждает рассказ Захара Артёмовича.
А вот книга одного из первых Героев Советского Союза Михаила Водопьянова «Небо начинается с земли. Страницы жизни.» — М.: «Современник», 1976. (http://militera.lib.ru/memo/russian/vodopianov_mv3/24.html):
«Вскоре состоялась моя первая встреча с Захаром Артемьевичем Сорокиным. По просьбе офицеров я пришел рассказать им о своих полетах в Арктике.
Командир спросил меня:
— Хотите, я познакомлю вас со вторым Маресьевым?
— Конечно!
— Он дежурит сегодня на командирском пункте. Пройдемте к нему.
…Таким далеким и по времени, и по месту действия показались мне первые месяцы войны, суровый Север с непроглядным мраком полярной ночи и завыванием пурги, где Сорокин совершил свой безпримерный подвиг.
С этого времени началась наша дружба. Вскоре Захар приехал ко мне на подмосковную дачу и, должно быть, три дня подряд рассказывал о себе. Я первый написал о нем. Потом появились статьи и книги, в том числе и воспоминания самого Сорокина.»
Продолжу из воспоминаний Захара Артёмовича: «Через две недели мне вставили золотые зубы, я был в состоянии пережевывать пищу. Повар эскадрильи — тоже сибиряк — прислал две сотни настоящих заморо¬женных пельменей. Аппетит, правда, был еще невелик. Каждый вечер кто-нибудь из боевых друзей приходил в госпиталь, передавал привет от Сафонова, рассказывал об очередной победе. Я был в курсе всех дел эскадрильи, даже таких мелочей, что прибыло новое обмундирование и маленькому Соколову никак не могли подобрать брюки по росту. Мне, по словам друзей, был оставлен лучший комплект.
— Ты ведь скоро вернешься! Ноги как? Заживают?
— Ноги как ноги. Вылечат. На то и врачи…
Однако причин для бодрости было мало. Ноги не болели, и в этом-то заключалось самое плохое.
Как-то расслышал обрывок разговора лечащего вра¬ча с главным хирургом флота профессором Араповым. Дверь была чуть приоткрыта, из коридора долетели слова:
— Обе стопы Сорокину придется ампутировать…
— Не дам! — закричал я. — Не дам.
Профессор вошел в палату. Усталый, но прямой, в, ослепительно белом халате, сидящем на нем, можно сказать, даже несколько элегантно.
— Соглашайтесь, Сорокин, иного выхода нет. Сейчас отрежем немного. Через неделю придется отнимать по колено, может быть, выше…
— Как же я буду летать?
Умные, грустноватые глаза профессора обратились куда-то в угол палаты.
— А разве уж так обязательно летать? В жизни много полезных дел, выберете другое.
— Я летчик! Я должен летать…
— Голубчик, неужели мне не хочется вернуть вас в воздух! Но если не согласитесь на немедленную опе¬рацию, то отнимете у себя возможность… даже ходить на своих ногах…
И вот я лежу на узкой, жесткой госпитальной койке, и у меня болят ноги, которых нет.
Почти ничего не ем, почти ни с кем не разговариваю и думаю, думаю…
Товарищи по-прежнему навещают меня, засыпают немудрящими фронтовыми подарками, начиная от пай¬ковых папирос и кончая банкой малинового варенья, полученного кем-то в посылке из дому. По-прежнему шутят, смеются. Но у каждого несколько виноватый вид. А может быть, мне так кажется. А главное, уже не напоминают, что меня ждут в полку. И даже о том, что на днях наш полк стал гвардейским, сказали как-то на¬спех, будто случайно оговорились.
А во мне растет злость. Злость на судьбу, на фаши¬стов. И раз за разом является дикая, безнадежная мысль, что я буду летать. Летать и бить врага. На ист¬ребителе! Не знаю, буду ли как следует ходить, а ле¬тать — буду.
А пока меня отправляют в тыловой госпиталь, в далекий город Киров.
В просторной палате № 15 коек много. Не успел оглядеться, слышу голос:
— Захар, ты? Поворачиваю голову.
— Борька!
Веселые, почти детские глаза давнишнего друга по летной школе в Ейске. Борька. Борька Щербаков!
Через минуту узнаю, что летчик-истребитель Борис Иванович Щербаков был ранен в воздушном бою раз¬рывным снарядом. Началась газовая гангрена. Чтобы спасти жизнь, ему ампутировали ногу выше колена.
Борис явно завидует мне:
– Счастливчик, Захар! Сделают тебе протезы, и полетишь. А я… Я уж наверняка отлетался…
– Чудак ты, Борис! Какие протезы? Безногий лет¬чик все равно, что скрипач без пальцев, что слепой ху¬дожник… Кто меня подпустит к самолету?
— Ерунда! Если из такого переплета вышел… Бу¬дешь летать и за меня отомстишь! Вот только бороду сбрей, не к лицу она летчику…
Усы и бороду я отпустил в Полярном. Должно быть, с тоски. Зову парикмахера.
Как я благодарен Борису! Хоть и не очень-то верю его словам. А может быть, лишь потому с ним и спорю, что верю. Чтобы он еще больше уверил меня.
Должно быть, Борис понимает это.
— Сам ведь знаешь, что будешь летать! И профессор Дженалидзе все понимает.

Он делает мне уже седьмую пересадку кожи.
— Будете летать, молодой человек. Только сначала научитесь ходить. Терпите и слушайтесь врачей.
И я терплю. Я слушаюсь. Во всем огромном госпи¬тале нет более дисциплинированного больного, чем я. Пунктуально исполняю все предписания врачей, все тре¬бования сестер. Мне сказали, что солнце — отличное лекарство. Санитары на руках сносят меня со второго этажа вниз, и все свободное время я просиживаю на крыльце госпиталя, подставив свои изуродованные ноги под лучи скупого северного солнца.
Пора учиться ходить. Урок первый — спустить ноги с койки, поставить их на пол. От боли мутится в голове. Но я повторяю это пять, десять, пятнадцать раз — до изнеможения…
Товарищи теперь не навещают меня, они воюют да¬леко отсюда. Но почти ежедневно я получаю письма от них, то радостные, то печальные. Война есть война.
И вот — известие, поразившее в самое сердце. Погиб любимый командир. Погиб Борис Сафонов.»


Показав отличные организаторские способности, умение обучать и воспитывать подчиненных, Сафонов получил очередное воинское звание “Майор” и значительно увеличил счёт сбитых вражеских самолётов. 22 декабря 1941 года он был награждён вторым орденом Красного Знамени, а 22 января 1942 года – третьим.
78-м авиационным полком Борис Сафонов командовал недолго – 20 марта 1942 года он был назначен командиром полка, в котором начал войну. К этому времени полк был переименован во 2-й Гвардейский. Китель аса украсила не только “Золотая Звезда” Героя, но и британская награда – 19 марта 1942 года, в числе 5 советских лётчиков, Борис Феоктистович Сафонов был награжден высшей авиационной наградой Англии – орденом “Ди-Эф- Си” (Большой серебрянный крест за лётные боевые заслуги ).
Возглавив 2-й Гвардейский истребительный авиаполк, подполковник Б. Ф. Сафонов стал летать меньше – много времени отнимало руководство боевой деятельностью подразделения, организационно – хозяйственные дела. Тем не менее, в конце марта он провёл один из немногих воздушных боев в районе Туломской ГЭС и одержал очередные победы – лично сбил 2 истребителя Ме-109.
К прежней задаче полка, обороне порта Мурманска, добавилась охрана союзных морских конвоев в зоне оперативного сопровождения Северного флота. Американские истребители Р-40 (“Томахаук” и “Киттихаук”), составлявшие оснащение полка, имели неплохое вооружение и радиостанцию, но оказались совершенно неприспособленными к эксплуатации в зимних условиях.
Надёжность силовой установки тоже оставляла желать лучшего. Моторы “Киттихауков” часто не выдерживали форсированного режима работы – в такой ситуации обычно заклинивался коленчатый вал. Лётчики, шутя, называли свои самолёты “чудом безмоторной авиации”.
11 апреля 1942 года в 70 км к северу от Мурманска произошёл очередной воздушный бой. С советской стороны в бою участвовали 6 МиГ-3, которые атаковали группу немецких Ju-88, сопровождаемых шестёркой Ме-109. В этом бою советские лётчики сбили 2 истребителя, а Сафонов – бомбардировщик Ju-88.
30 мая 1942 года Борис Сафонов совершил свой последний – 234-й боевой вылет на прикрытие конвоя союзников PQ-16, следовавшего в Мурманск. 20 мая он вышел из Рейкьявика и имел в своем составе 34 транспорта, в том числе 5 советских кораблей. Ближнее охранение судов осуществляли 5 эскадренных миноносцев, 9 других надводных кораблей и 2 подводные лодки.
Союзное командование планировало завершить проводку конвоя 2 июня. Военно-воздушные силы Северного флота и приданные ему авиационные соединения и части должны были в этот период вести воздушную разведку, наносить удары по аэродромам и кораблям противника на базах и в море, прикрывать PQ-16 с воздуха.
Переходу судов благоприятствовала вновь установившаяся нелетная погода. Но постепенно она стала улучшаться. Налеты немецких самолетов на конвой начались 25 мая, когда он находился на полпути между островами Ян-Майен и Медвежий. Шесть суток подряд подвергался конвой многочисленным ударам авиации и подводных лодок. До подхода к операционной зоне Северного флота фашистские летчики потопили 4 транспорта, корабль ПВО и повредили 4 судна. Один транспорт погиб от торпед немецкой подводной лодки, другой затонул от тяжелых повреждений, причиненных “юнкерсами”.
С 29 мая, когда конвой достиг зоны, отстоявшей от, советских аэродромов на 200 миль, над ним стали постоянно барражировать истребители дальнего действия, а затем в ближней зоне – самолеты сафоновского полка.
Под утро следующего дня основная часть конвоя – 21 транспорт – вышла к Кольскому заливу, чтобы следовать в Мурманск, а другая группа из шести судов направилась в Архангельск.
Когда транспорты начали перестраиваться в колонну, чтобы войти в залив по протраленному фарватеру Кильдинского плеса, появились фашистские торпедоносцы. Разведчик Ju 88D-5 №430244 из разведотряда 1 .(F)/124 обнаружил конвой и тут же был сам атакован и фатально повреждён парой Пе-3 старшего лейтенанта Пузанова и лейтенанта Стрельцова из 95-го ИАП ВВС СФ, которые поднялись коло 9 часов для прикрытия конвоя.
Немцы успели вызвать прикрытие – пятёрку из JG5.
Пока они взлетали, “пешки” отогнали первую четвёрку Ju88 и сами вызвали подмогу.
В 09.20 взлетела группа Сафонова и сразу же шесть “харрикейнов” 2-го ГКАП.
Вылетев во главе четвёрки Р-40, он привёл в район патрулирования только 3 самолёта – ведомый Сафонова А. Кухаренко возвратился назад из – за неполадок с мотором.
Находясь в воздухе, 3 советских лётчика, во главе с Сафоновым, обнаружили на подходе к конвою 6 вражеских бомбардировщиков Ju-88. Около 10:00 они стремительно атаковали врага. “…Атака производилась при выходе из пике Ю-88. Гв.подполковник Сафонов первый Ю-88 пропустил, а второй начал атаковать. Третий Ю-88 вошел в хвост “Киттихаука” Сафонова, которого начал атаковать гв.лейтенант Покровский. Четвертый Ю-88 зашел в хвост “Киттихаука” Покровского, который начал атаковать гв.капитан Орлов. После первых атак, атакованные самолеты Ю-88 Покровским и Орловым, отвернули влево на 30 градусов от курса первых самолетов.
Таким образом Покровский и Орлов во время атак уклонились от гв.подполковника Сафонова и после боя никто из них не видел Сафонова…” На командном пункте Ваенги по радио были приняты слова: “Прикройте с хвоста…” Это были, как выяснилось, слова Сафонова. Затем сигнальщики эскадренного миноносца “Куйбышев” – одного из кораблей, сопровождавших конвой, – увидели, что Сафонов устремился в атаку против третьего “юнкерса”, но что в то же мгновение из облаков вывалился и напал на Сафонова вражеский истребитель.
По немецким данным, в этот день Люфтваффе на Севере лишились кроме Ju 88D-5 №430244 из разведотряда 1 (F)/124 потерянного при атаке конвоя Ju 88A-4 №1760 из 4-го отряда 2-й группы II/KG30. Третий Ju 88A-4 из I/KG30 №142068 разбился в ходе выполнения боевого вылета с аэродрома «Банак» (80% повреждений), летчик погиб, два члена экипажа получили ранения.
В своём последнем бою Сафонов сбил 2 самолёта, подбил 3-й, но и сам погиб.
Здесь хочется обратить внимание на воспоминания Леонида Ивановича Родионова, бывшего мичмана Северного флота, оказавшегося свидетелем гибели Б. Ф. Сафонова (по расписанию во время боевой тревоги Родионов находился на мостике одного из судов конвоя):
– По рации ясно были слышны переговоры наших лётчиков с командованием конвоя. Было отчётливо слышно, как Сафонов сообщил: “Сбил одного !”, немного погодя: “Сбил второго !” Спустя несколько минут: “Подбил третьего !” И почти сразу же: “Мотор…” Это были последние слова, сказанные Сафоновым. Хорошо видно было, как его самолёт упал в море.
Командир бригады А. И. Гурин запросил у старшего офицера конвоя, а им всегда назначался англичанин или американец, разрешения послать один корабль на место падения самолёта. О том, что упал самолёт Сафонова, знали не только наши, но и старший конвоя, у него рация всё время была включённой. Однако разрешения на выход корабля из ордера не последовало. Запросили вторично, подчеркнули, что сбит именно Сафонов. И снова отказ…
По прибытии на базу к нам приехал командующий Северным флотом адмирал Головко. Антон Иосифович Гурин доложил ему подробности гибели Сафонова и о запрещении старшего конвоя подойти к месту падения самолёта. Всегда спокойный Головко побагровел: “Послали бы вы этого американца подальше, – выдавил он. – Пусть бы не спасли, хотя бы прошли по тому месту, где он упал, у меня на душе было бы спокойнее”. Безрезультатно закончился трехдневный поиск, осуществлявшийся эсминцем “Валериан Куйбышев”. Потом появились слухи, будто командира полка спасли подводники флота. Через несколько дней, с возвращением подводных лодок, отпало и это предположение. Но сафоновцы, а вместе с ними все летчики флота, все североморцы по-прежнему продолжали верить в возвращение своего любимца, хотя понимали, что надежд на чудо немного.
Но они верили и ждали. И никто не хотел признать, боевой вылет Бориса Феоктистовича 30 мая оказался роковым…
Небезынтересно сообщение, содержащееся в третьем номере западногерманского военно-морского журнала “Марине рундшау” за 1962 год. В хронике военных действий немецко-фашистского флота “Через 20 лет”, подготовленной на основе архивных данных, указывается, что немецкая авиация в период с 25 по 30 мая 1942 года произвела 30 налетов на конвой PQ-16 и все они потерпели неудачу. В хронике, в частности, говорится:
“30 мая. Вновь безрезультатные атаки 30-й эскадры, несшей потери от зенитного огня и действий советских истребителей. В воздушном бою погиб лучший летчик советского Северного флота подполковник Сафонов”.
Согласно некоторым источникам, 30 мая 1942г. обер-фельдфебель Рудольф Мюллер (Rudolf Muller, 6./JG 5) сбил советский истребитель, определенный им, как “Харрикейн”

(не исключено, что тип мог быть классифицирован ошибочно), который стал его 38-й победой.
Вот воспоминания командира 95 ИАП А.В.Жатькова, который присутствовал на допросе взятого в плен немецкого пилота Мюллера: «Возвратившись из первого полета на задание, мы встретились с Борисом Феоктистовичем Сафоновым, о чем условились еще до моего вылета. Я рассказал ему, где находится конвой, в каком порядке он идет и каким курсом, с какой скоростью следует к берегам Кольского залива. Но эта встреча с Сафоновым была последней, он вылетел в одной из первых четверок и сразу вступил в бой с большой группой Ю-88… Только позже, когда летчик Бокий подбил фашистский самолет Me-109 и летчик Рудольф Мюллер был вынужден сесть на лед Средне-Ваенгского озера, а затем взят в плен, то при допросе, на котором мне пришлось присутствовать вместе с капитаном Животовским Н. С., стали очевидны обстоятельства гибели Сафонова. Оказывается, когда завопили о помощи фашистские бомбардировщики и торпедоносцы, были подняты с аэродрома Луостари одномоторные истребители, среди которых был и Мюллер. Он, придя к о. Кильдин для перехвата наших самолетов, заметил дымящийся одиночный самолет „Киттихаук“ и сбил его. Это событие было трауром не только для авиации СФ, но и для всего флота…»
Вот отрывок из письма бывшего командира 2 АЭ 768 ИАП 122 ИАД ПВО Г. Козлова, который также присутствовал на допросе Мюллера: “По времени и месту его рассказа выходило, что он сбил Бориса Сафонова”.
Пожалуй, Мюллер был единственным немецким летчиком в Заполярье, который в воздушных боях с истребителями типа “Харрикейн” приобрел навыки разбивать “оборонительные круги” и был убежден, что этот тактический прием для “Харрикейнов” губителен. Hа большой скорости он летал вдоль направления виража “оборонительного круга” и ждал удобного случая, чтобы пересечь его, открывая при этом огонь из всех видов оружия. В большинстве случаев ему удавалось этим маневром расстроить боевой порядок “Харрикейнов”, после чего он атаковал одиночные самолеты. Дважды Мюллеру удавалось, разбив “оборонительный круг”, сбить сразу два “Харрикейна” всего за две минуты. Тактика, надо сказать, рискованная, требующая отличной реакции и виртуозного владения машиной, ибо, входя в круг самолетов противника, Мюллер оказывался под огнем следующего за ним истребителя…
Сафонов был первым из советских асов морской авиации, кто уже в мае 1942 года имел на боевом счету не менее 25 самолётов противника уничтоженных лично и группе с товарищами. Во многих изданиях число одержанных им побед приводится разное: от 25 до 41, включая групповые. Согласно последнего наградного листа Б. Ф. Сафонова его боевой счёт, без учёта последнего боя 30 мая 1942 года, составлял 19 личных и 3 групповые победы. С учётом 3-х последних побед (записанных на основании только радиопереговоров!), окончательный счёт составляет 22 личные и 3 групповые победы. Вот что пишет по этому поводу бывший лётчик 2-го Гвардейского ИАП Николай Герасимович Голодников ( на его счету 7 личных и 8 групповых побед ):
“Я думаю, он сбил больше, чем 22 немецких самолёта. Сафонов великолепно стрелял и, бывало, в одном бою сбивал по 2 – 3 машины. Но у Сафонова было правило – “больше одного сбитого за бой себе не писать”. Всех остальных он “раздаривал” ведомым. Хорошо помню один бой, он сбил 3 немецких самолёта и тут же приказ, что один ему, один – Семененко (Пётр Семененко летал ведомым у Сафонова) и один ещё кому – то. Петя встаёт и говорит: “Товарищ командир, да я и не стрелял. У меня даже перкаль не прострелен”. А Сафонов ему и говорит: “Ты не стрелял, зато я стрелял, а ты мне стрельбу обеспечил !” И такие случаи у Сафонова были не единожды”.
И вот теперь его нет. Не может этого быть! Сорокин забывшись, вскакивает с койки. Конечно, тут же, сжав зубы и чуть не теряя сознание, валится обратно.
И все-таки именно этот момент помог ему превозмочь себя. Он перешёл к следующему этапу тренировки — начал осторожно становиться на обложенные ватой, обмотанные марлей культи…
Наконец наступает день, когда сестра приносит ко¬стыли: профессор приказал учиться ходить.
Первая, вторая, третья попытки — дни муки! Но вот, в какой-то, почти уже нежданный миг ему удается сделать шаг. Затем — второй…
Каждый день он проходил по двору госпиталя три-четыре километра. Кругами, вдоль ограды. Ходил так мно¬го, что в заживших уже ранах полопались сосуды, кровь просочилась через повязки. Пришлось снова улечься в постель.
Однако профессор поднял Сорокина на смех:
— Крови испугался! Фашистские самолеты сбивал, а тут… Ишь ты, неженка! Это же только на пользу. Хо¬ди и терпи!
Ходил, терпел.
Учился ходить еще раз. Уже не на костылях, а в про¬тезной обуви, с палкой.
Трудно, трудно, трудно. Но — ходил, ходил…
После семимесячного лечения медицинская комиссия госпиталя вынесла решение о демобилизации.
Взбешенный Сорокин тотчас же написал протест.
Помогло. Признали ограниченно годным к военной службе, направили в Москву.
…Конец 1942 года. Опираясь на самодельную палку, Сорокин медленно идёт по Петровке. Идёт, не узнавая этой одной из самых оживленных улиц столицы. Зеркальные витри¬ны забиты досками, забаррикадированы мешками с пе¬ском. Вдоль тротуаров — горы снега. Прохожих немно¬го. Большинство в спецовках, в шинелях, в кирзовых сапогах.
Сурова, но и прекрасна по-своему военная Москва.
Останавливается перед фронтоном Большого театра. Он окутан строительными лесами. В театр попала бом¬ба…
Смахнув слой рыхлого снега со скамейки в сквере, садится отдохнуть. Через минуту кто-то садится рядом: «Оборачиваюсь — летчик в синей суконной пилотке, ка¬кие выдавали лишь до войны. И это — в мороз, когда все носят шапки…
Мы несколько раз взглядываем друг на друга. И вдруг вскакиваем, обнимаемся, прижимаемся небри¬тыми щеками…
Бывший инструктор Тихорецкого аэроклуба Федор Семенович Рубанов, мой первый наставник! Вот кому можно все рассказать, кто все поймет и чем сможет — поможет. Я говорю, горячась, сбиваясь, вот уже пять, уже десять минут. Федор слушает, молча и терпеливо, чертя на снегу моей палкой затейливые спирали.
— Я сбил уже шесть вражеских самолетов… Я на¬учусь летать и без ступней…
Рубанов долго думает, потом смотрит мне в глаза! и вдруг с размаху втыкает в снег палку.
— Пиши рапорт наркому! Что с того, что еще нет безногих летчиков? Война только начинается. Ты будешь первым!
Пишу рапорт. Зачеркиваю, пишу. Рву, начинаю новый листок. Кажется, что написано много. Переписываю, перечитываю, и вот что остается: «Разрешите мне ото¬мстить за те раны, которые нанесли фашисты нашему народу и мне. Уверен, что смогу летать на боевом само¬лете и уничтожать фашистов в воздухе».
Да, не сильно. Ладно, остальное объясню устно.
Рапорт сдаю дежурному офицеру Наркомата Воен¬но-Морского Флота. За ответом должен явиться на сле¬дующий день.
Назавтра мне сразу вручают пропуск. Неужели успех? В раздевалке оставляю палку и, покачиваясь, иду в приемную наркома. Адъютант сразу же докладывает обо мне.
— Товарищ старший лейтенант, можете войти. Стараюсь держаться на ногах твердо, свободно — от этого зависит все.
Нарком Военно-Морского Флота адмирал Кузнецов поднимается навстречу
— Как себя чувствуете, товарищ Сорокин?
— Спасибо, хожу.
— Присаживайтесь…
Я шагнул к креслу, пошатнулся, схватился за край стола. Адмирал улыбнулся.
— А вы не волнуйтесь, Сорокин. Скажите, почему вы так упорно стремитесь сесть на истребитель?
— Хочу мстить врагу за Сафонова, за боевых друзей…
Подумав, нарком снял трубку, попросил связать его с генерал-лейтенантом Жаворонковым.
– У меня старший лейтенант Сорокин. Думаю направить его в наш центральный госпиталь… Если признают возможным, снова пошлем на Северный в сафо¬новский полк. Не возражаете?
Положил трубку, повернулся ко мне:
— Понятно, товарищ Сорокин? Если найдут возмож¬ным. Докажите им это. Вопросы есть?
— Все ясно, товарищ адмирал флота!
Через несколько минут я ехал на машине наркома в Центральный военно-морской госпиталь.»
Здесь Сорокин пробыл около двух недель. И получил бесцен¬ный документ:
«В порядке индивидуальной оценки Сорокин 3. А., старший лейтенант, признан годным к летной работе на всех типах самолетов, имеющих тормозной рычаг на ручке управления».
– И вот Ленинградский вокзал, в руке чемодан, в кар¬мане проездные документы. Но он никак еще не мог по¬верить в свое счастье. Неужели это не сон? Ведь не бы¬ло почти никакой надежды… Родной сафоновский полк! А вдруг его еще вернут? По радио вызывают какого-то майора Довгопляса к коменданту. А вдруг следом вызо¬вут и его? Наконец к платформе подходит состав Москва—Мурманск. Захар вскакивает в вагон, забирается на верхнюю полку и затыкает пальцами уши, чтобы не слы¬шать диктора…
Заполярье встретило лютым морозом. Слипались обындевевшие ресницы. Но тело не ощущало холода. На попутной полуторке он добрался до штаба ВВС Северного флота: «Командующий сам принял меня.
— Ну что ж, Сорокин, — тепло пожал руку. — На¬деюсь на вас. Вы настоящий ученик Сафонова! Новый командир, полка — тоже прекрасный летчик, за короткий срок сбил семнадцать фашистских самолетов. Он вам поможет…
Командиром гвардейского Краснознаменного истре¬бительного полка имени дважды Героя Советского Союза Б. Ф. Сафонова был теперь Сгибнев.

Невысокий, ладно сбитый, очень молодой капитан. Твердый взгляд карих глаз, на синем кителе – Золотая Звезда Героя…
Забегая вперед, скажу, что недолго пришлось мне воевать под его командованием. Вскоре этот замечательный, бесстрашный летчик погиб, доведя свой боевой счет до девятнадцати сбитых вражеских самолетов.
После хорошей, дружеской беседы он мне сказал, что я назначен командиром звена в первую эскадрилью, в которой служил и до ранения. Вместе прошли в столо¬вую. Здесь нас окружили друзья — о моем возвращении они не знали.
— Погостить приехал? — после крепких объятий спросил Дима Соколов.
— Почему погостить? Летать!
– А как же… — взгляд друга виновато опустился к моим ногам.
— Ничего! Бегать стометровку, надеюсь, не заставите, а драться смогу.
Легко сказать — смогу. Но протезы — не живые тре¬нированные ноги. Мало того что не чувствуешь, с какой силой давишь на тормозную педаль, но и каждый на¬жим на нее отдается тупой болью. По совету командира, несколько дней тренировался в кабине на земле, вновь превратившись в аэроклубовского учлета.
Плохо спалось мне в те ночи в землянке. Все пред¬ставлял себя в воздухе, в уме репетировал всевозмож¬ные варианты боев, в деталях контролировал свои дей¬ствия в схватке с умелым, здоровым врагом. Натянешь на голову одеяло, забудешься, но и во сне мерещатся виражи и «горки», подъемы, посадки, жмешь на педали бесчувственными протезами, что неподвижно под койкой стоят…»
Техникам дали задание: переоборудовать для Сорокина самолёт, перевести на ручное управление.
Ни сил, ни времени не пожалели авиационные специалисты. Отладили всё так, что лучшего не пожелаешь. Добравшись до кабины самолёта, Захар расстаться с ней уже не мог. С утра до вечера восстанавливал старые навыки, вырабатывал новые…
Наступил долгожданный день, когда командир дал “добро” на первый, пока ещё тренировочный полёт. После столь долгого перерыва Лейтенант опять в воздухе. Сделал круг над аэродромом. Набрал высоту. Ещё один. Получилось! Осмелев, попробовал войти в пике. Машина, столь любовно подготовленная техниками, повиновалась безотказно.
Едва приземлился, как сбежались друзья. Вытащили из кабины, стали качать. От радостного волнения перехватило горло, и, когда подошёл командир полка, Захар даже не смог доложить, как положено о выполнении полёта. Командир, сам растроганный не меньше “именинника”, крепко обнял его, поздравил со вторым рождением.
Ещё несколько тренировочных полётов совершил Сорокин. Все – на должном, профессиональном уровне. Какой ценой дались они ему, об этом в полку мало кто знал. Лишь самые близкие друзья видели, как на исходе дня Захар, сняв протезы, опускал воспалённые культи в ведро с холодной водой, чтобы хоть немного приглушить боль. А поутру – опять бодр, подвижен, энергичен. Вместе со всеми занимал место в строю, спешил на стоянку машин.
Тренировки закончились. Сорокин получил первое боевое задание. Правда, не из сложных: вылетел на патрулирование, чтобы прикрыть с воздуха ближние подступы к Мурманскому порту. Справился успешно. То же самое повторилось на следующий день. Полёт прошёл нормально, вражеские машины в заданном квадрате не показывались. А если бы появились?
Возвращаясь на аэродром, Захар поймал себя на мысли, что утратил былую уверенность в своих силах. Он просто не мог представить, как станет действовать в бою. Что это? Страх?
Своими тревогами поделился с комиссаром. Умудрённый жизненным опытом, наделённый педагогическим даром, комиссар понял состояние Сорокина лучше, чем сам офицер.
– Всё, что приключилось с тобой, Захар, конечно, травмировало психику, – сказал он. – Но это, я не сомневаюсь, пройдёт. Постарайся одолеть робость, выиграть первый бой. Ты уже сколько сбил ? Шесть ? Вот когда “срубишь” 7-го – всё вернётся на свои места.
Комиссар не ошибся. В первой же воздушной групповой схватке с противником Сорокин, назначенный к тому времени командиром звена 1-й эскадрильи, не оплошал. Всю волю собрал в кулак, не дрогнул в решающий момент. И уничтожил – таки 7-й самолёт противника – вновь многоцелевой двухмоторный Me-110. Произошло это в феврале 1943 года:
«В один из февральских дней сорок третьего года, едва затихла пурга, в воздух взвилась ракета; «На взлет!» Техник выбил ногой колодки из-под колес моей машины, и она рванулась вперед.
В это утро я с особой остротой испытывал то радостно-тревожное возбуждение, которое всегда охватывало меня при взлете. Должно быть, предчувствовал, что полет будет не «холостым».
Мы патрулировали над Мурманском. Я впереди на своей «тройке», справа, чуть сзади — Соколов. Вторую пару истребителей вел Титов. В наушниках шлемофона послышались позывные «Казбека» — радиостанции на¬земного командного пункта:
– Кама-три! Кама-три! С северо-запада идет группа противника. Как поняли?
— Казбек! Я — Кама-три, вас понял. Веду поиск.
В небе никого. С высоты видно, как из труб кораблей в порту поднимаются черные столбы дыма, лениво рас¬ползаясь в безветренном небе, как по свинцовым водам залива ползет караван транспортов под охраной эсмин¬цев. Город утопает в сугробах, между ними по серым колеям пробирается к порту колонна грузовиков…
«Наверно, тревога ложная», — решаю я.
Но в наушниках снова:
— Кама-три, видите противника? Вам высота семь тысяч.
— Набираю!
И тут же вижу: из-за сопки один за другим выныри¬вают шесть легких бомбардировщиков-истребителей Ме-110.
— Я — Кама-три. Разрешите атаковать?
— Атакуйте! — звучный голос Сгибнева.
Несколько слов Титову — взаимодействие установ¬лено. Солнце наш союзник: его лучи ослепляют фашист¬ских летчиков. Преимущество в высоте, в скорости. Вра¬жеские самолеты летят плотным клином. В сетке моего прицела быстро увеличиваются контуры ведущего. Не спешить! Выгодный момент, нажимаю гашетку. Пункти¬ры трассирующих пуль упираются в фюзеляж «мессершмитта», он камнем летит вниз, оставляя позади черный шлейф дыма…
Титов ныряет под другой, делает «горку» и проши¬вает пулеметной очередью его рябое брюхо. Молодец! Сквозь рев работающих на пределе моторов стреко¬та пулеметов не слышно, только огненные трассы чер¬тят небо. Стреляем мы, стреляют в нас. Обернувшись, вижу в хвосте у себя вражеский самолет. В тот же миг его охватывает пламя.
– Силен, Дима! Спасибо, брат…
— Удирать собираются, гады!
Три уцелевших «мессера» легли в вираж, пытаясь уйти. Мы перемешались с ними. В небе завертелась адская карусель. Но пулеметные ящики почти пусты, го¬рючее тоже на исходе. Я подал команду на возвраще¬ние. До аэродрома дотянули буквально на последних каплях бензина.
И только когда пошли на посадку, вдруг почувство¬вал страшную боль в ногах. Пальцы ампутированных стоп словно сжаты тисками…
Ноги болят, а сердце ликует. Значит, могу еще драться и побеждать!
На аэродроме техник Миша Дубровкин нарисовал на борту моего «мига» седьмую красную звездочку…»
19 апреля 1943 г. в 11.30 немецкий пилот Рудольф Мюллер вылетел первый и последний раз на новом, подаренном ему Герингом “Мессершмитте” (Bf-109 G-2/R6 (W.Nr.14810) «Желтая 3»), на боевое задание, которое заключалось в прикрытии группы истребителей-бомбардировщиков FW 190 из 14 отряда скоростных бомбардировщиков 5 эскадры, посланных на бомбардировку аэродрома Ваенга, где служил Сорокин. Так судьба свела убийцу Сафонова с пламенеющим местью за погибшего командира Захаром Артёмовичем.
В 11.50 по данным советской радиоразведки и радиолокационным наблюдениям северо-западнее Мурманска на высоте 4000- 6000 м были обнаружены три группы самолетов противника. И вот шестнадцать тупоносых фашистских истребителей «фокке-вульф» появились над аэродромом. Пытаясь связать боем советские истребители, они хотели дать возможность другим самолетам безнаказанно бомбить Мурманск. Их замысел был сразу разгадан. Для перехвата в воздухе были подняты четыре “Харрикейна” из 2 гв.иап им.Б.Ф.Сафонова, (ведущий старший сержант А.Назаров) и шесть “Аэрокобр” (ведущие пар были капитан З.Сорокин и младшие лейтенанты П.Романов и Н.Бокий).
Вскоре на командный пункт поступило сообщение о приближении к аэродрому на высоте около 8000 м двух групп вражеских самолетов. “Аэрокобрам” было приказано с набором высоты идти на перехват, а “Харрикейнам” – прикрывать аэродром.

Через несколько минут на бреющем полете аэродрому подошли три Me 109. В воздух поднялись еще две пары “Аэрокобр”(ведущий пары капитан П.Климов), которые начали барражирование над аэродромом. Возвращавшиеся с задания на истребителях “Аэрокобра” капитан П.Сгибнев и старшина В.Юдин были направлены в район встречи с вражескими самолетами. В 12.23 наши истребители обнаружили на высоте 5000 м две группы истребителей из двух и шести “Мессеров”. Через пару минут из облачности вывалились еще две группы – четыре “Мессершмитта” и два “Фокке-Вульфа”, которые с высоты 6000 м произвели бомбометание по аэродрому. В результате бомбардировки аэродрома был сожжен один “Харрикейн”. Во время сближения наших истребителей с шестеркой “Мессеров” два вражеских самолета, имея преимущество в высоте, сзади сверху со стороны солнца стали заходить в атаку по паре Романова. Это своевременно заметил Бокий. Под прикрытием своего ведомого – Титова он вышел истребителям противника в хвост и с дистанции 200 м открыл по ним огонь. 

“Мессершмитты” прекратили атаку, ведущий, а им был Мюллер, попытался уйти со снижением, ведомый его отвернул в сторону солнца. Бокий стал преследовать уходящий вниз истребитель, открыл по нему огонь и на высоте 1500 м подбил его. Титов тоже атаковал “Мессер”, вывалившийся из облаков, и сбил его. Самолет капитана Сорокина в начале боя пытались атаковать два истребителя, но он резким разворотом влево уклонился от удара. Истребители разошлись, ведущий “Мессер” взмыл вверх, ведомый начал снижаться. Сорокин на пикировании догнал шедший к земле самолет и двумя очередями сбил его.

Люди на земле с восхищением наблюдали воздушную схватку четверки храбрецов с пятнадцатью вражескими истребителями. Кружась в бешеном вихре, самолеты то снижались до высоты в четыреста – пятьсот метров, то отвесно ввинчивались в серое весеннее небо, по которому трассирующие пули чертили причудливые узоры.
На глазах у наблюдавших еще один фашистский самолет вспыхнул и огненным комом рухнул на сопки.
Капитан Сгибнев при подходе к району аэродрома увидел бой четырех наших истребителей с шестью “Мессершмиттами” и немедленно пошел на помощь. В воздушном бою было уничтожено пять истребителей противника. Фашистам удалось сбить одну нашу “Аэрркобру”, летчик которой погиб.
После вынужденной посадки в 8 км восточнее озера Мальярви немецкий пилот Мюллер пытался на лыжах уйти к своим. Место его посадки заметил командир полка П.Сгибнев и хотел добить гада, но у него к тому времени кончился боезапас, да и горючее находилось на исходе. Тогда по рации, находясь еще в воздухе, он приказал подготовить самолет По-2. Вернувшись на аэродром; Сгибнев вместе с техником Соболевским сразу же вылетел к месту посадки вражеского самолета.

Еще не замер винт По-2, как они с пистолетами в руках направились к “Мессершмитту”. В кабине сбитого истребителя летчика не оказалось, а рядом был обнаружен глубокий след лыжни. В пустой кабине нашли парашют с табличкой, на которой готическим шрифтом была написана фамилия немца – “Мюллер”. Сгибнев по рации из По-2 доложил обстановку на командный пункт и свое решение организовать поиски немецкого аса. К ним присоединились разведчики с собакой. Преследователи пошли по лыжному следу. По пути были найдены ракетница и ракеты, меховая куртка, брошенные немцем. Вскоре настигли и его самого. Причем, завидя наших бойцов, он сразу же бросил оружие, даже не пытаясь сопротивляться…Допросы Рудольфа Мюллера вел наш военный разведчик П.Сутягин. Пленник подробно рассказал о подготовке немецких молодых летчиков в учебных подразделениях и частях, о летчиках своего отряда, каждому дал краткую характеристику. Рассказал он и о тактике, применяемой их летчиками в Заполярье, об организации ПВО аэродромов, о новом истребителе Me 109G-2. Немецкий ас указал на некоторые ошибки, допускаемые советскими летчиками в воздушных боях и на схемах, нарисованных им самим, показал, как избежать их. Как пишет Ю. Рыбин, «он довольно хорошо изучил слабые стороны этого самолета и, зная его плохую вертикальную маневренность, старался атаковать его сзади снизу, заставляя нашего летчика по спирали набирать высоту и терять при этом скорость, после чего Мюллер шел на хитрость, провоцируя противника на крутой вираж. „Харрикейн“, имеющий уже малую скорость, при таком маневре опрокидывался в штопор, и, пока его летчик был целиком занят выходом из штопора, Мюллеру оставалось лишь добить падающий самолет. Обычно немецкий ас не атаковал дважды одну и ту же машину, чтобы не подвергать себя опасности. Он знал, что наши летчики в исключительных случаях могли пойти и на таран.»
Вот впечатления нашего аса Н. Г. Голодникова о Рудольфе Мюллере как человеке:
«Знаешь, когда Мюллера сбили, его ведь к нам привезли. Я его хорошо помню: среднего роста, спортивного телосложения, рыжий. Удивило то, что он был всего лишь обер-фельдфебелем, это-то при больше чем 90 сбитых! Еще, помню, удивился, когда узнал, что его отец простой портной. Так вот, Мюллер, когда его спросили о Гитлере, заявил, что на „политику“ ему наплевать, собственно к русским он никакой ненависти не испытывает, он „спортсмен“, ему важен результат — настрелять побольше. У него „группа прикрытия“ бой ведет, а он „спортсмен“, захочет — ударит, захочет — не ударит. У меня сложилось впечатление, что многие немецкие летчики-истребители были вот такими „спортсменами“. Ну и опять же деньги, слава.
Он еще очень возмущался: как-то подбитым заходил на посадку, когда кто-то из наших по нему начал стрелять. Он говорил, что это не по-рыцарски — расстреливать подбитого на посадке. А мы ему: „А наших летчиков, выпрыгнувших с парашютом, расстреливать в воздухе — это по-рыцарски?!“
О его дальнейшей судьбе есть огромные разночтения. Мурманский исследователь Ю. Рыбин в статье об этом асе утверждает со ссылкой на документы центра хранения историко-документальных коллекций в Москве, где хранятся личные дела бывших военнопленных, что обер-фельдфебель Рудольф Мюллер был убит 21 октября 1943 года при конвоировании в лагерь № 58 Мордовской АССР «при попытке к бегству».
На сегодняшний можно несколько подкорректировать данные Ю. Рыбина. Итак, Мюллер был отправлен в лагерь № 27 близ Красногорска Московской области. Был застрелен при перемещении в лагерь № 2 в Мордовии. Похоронен на кладбище № 58.
В один из дней на Северный флот прибыл военный атташе Великобритании, чтобы инспектировать боевые действия союзников в Заполярье. Как – то на командном пункте авиационной дивизии зашла речь о советских лётчиках, отличившихся в боях с врагами. Английскому Генералу рассказали и о Старшем лейтенанте Сорокине, лётчике – истребителе без обеих ног, который совсем недавно сбил 2 самолёта противника.
Англичанин категорически отказался верить услышанному даже тогда, когда через 10 минут перед ним предстал явившийся по вызову Захар Сорокин. Генерал нагнулся, затем присел на корточки и стал ощупывать протезы. Убедившись в сказанном, он поднялся и обнял героя. В тот же день атташе сообщил английской королеве про легендарного советского лётчика, и вскоре Сорокин стал кавалером “Золотого Креста” – одной из высших наград Британской империи.
Захар Сорокин был настоящим вожаком авиаторов во всех их ратных делах. Как – то раз Герой Советского Союза П. И. Хохлов проверял готовность этой части на прикрытие конвоя наших союзников, идущего в Мурманский порт. Всё время его сопровождал Гвардии капитан З. А. Сорокин. И Пётр Ильич не мог не заметить, с каким уважением обращается к своему штурману лётный состав части. Много раз слышал он относившиеся к нему тёплые слова: “Наш Захар”.
В один из Августовских дней 1944 года возвращался Захар Артёмович на аэродром. Заходя на посадку, услышал по радио звенящий от радости голос командира:
– Гвардии капитан Сорокин ! Указом Президиума Верховного Совета СССР вам присвоено звание Героя Советского Союза. – Короткая пауза. – Всем полком поздравляем тебя, наш славный сокол. Гордимся, что ты у нас есть…
Глубокой осенью Сорокин получил отпуск и приехал в Тихорецк к родным. Земляки тепло встретили Героя. Захар побывал в своей школе, на своём заводе, встретился с молодёжью. По инициативе комсомольской организации паровозоремонтного завода начался сбор средств на постройку самолёта “Тихорецкий комсомолец”. В течение недели молодёжь района собрала 147 000 рублей.
В Апреле 1945 года Капитан Сорокин был переведён обратно в Крым, штурманом истребительного полка, в котором начинал служить. Войну закончил летая на подаренном ему самолёте “Тихорецкий комсомолец”. Его новенький истребитель так и не побывал в бою, не получил ни одной пулевой пробоины, ни одной царапины от осколков. На Чёрном море было уже спокойно, никто больше не стрелял…
Всего за период войны Захар Артёмович Сорокин совершил 267 успешных боевых вылетов, в воздушных боях уничтожил 18 самолётов врага ( по некоторым источникам – 11 лично и 7 в группе с товарищами ).
После окончания войны ещё 10 лет он продолжал служить в авиации ВМФ. Лишь в 1955 году, по настоянию врачей, Гвардии Капитан З. А. Сорокин вышел в отставку.
Демобилизовавшись, Захар Артёмович ушёл на пенсию. Но отнюдь не на покой. Все силы, весь жар неуемной души посвятил благородному делу – воспитанию молодёжи на славных традициях нашего народа. По путёвкам ЦК ВЛКСМ и Главного политического управления Советской Армии и Военно – Морского Флота он побывал почти на всех ударных стройках страны. Выступал в рабочих и студенческих общежитиях, сельских клубах, Домах офицеров и солдатских казармах. Особенно часто навещал Захар Артёмович однополчан, принимал самое деятельное участие в становлении молодых авиаторов, сменивших ветеранов.
Вернувшись, Сорокин спешил к письменному столу. Работал над рукописями. Будучи уже профессиональным журналистом, публиковал очерки, статьи в военных и молодёжных газетах, журналах. Выпустил 15 книг, посвящённых ратным подвигам фронтовых друзей.
А фронтовые друзья его не забывали. Одна из комнат в квартире Сорокиных стала гостиной в прямом смысле этого слова. Каждый, кто гостил у Захара Артёмовича, чувствовал себя как в родном доме – столько тут было уюта, радушия, тепла. Правда, Валентина Алексеевна, обладающая неисчерпаемым запасом душевной щедрости, выдержки, такта, иной раз всё же сетовала на чрезмерную занятость супруга, на то, что дети – Алёша, Люда, Машенька – неделями не видят отца.
– Уж больно неугомонный достался мне муж, – говорила она. – Без дела, без встреч с людьми дня прожить не может.
Высказывались эти слова как жалоба, но звучали в них гордость, уважение.
Без людей, только для себя Захар Артёмович жизни своей не мыслил. Всех, кто соприкасался с ним, привлекали его непоколебимая настойчивость в достижении намеченных целей, бодрость духа, тонкое чувство юмора, скромность и трудолюбие, общительность и прямодушие. Житейская мудрость удивительным образом сочеталась с детской любознательностью, юношеской пылкостью.
Да, характер настоящего человека подобен самоцвету, переливающемуся всеми гранями. Самая яркая, самая сверкающая грань натуры Сорокина – мужество. Мужество наивысшего свойства, истоки которого – верность долгу перед Отчизной. Рослый, крепко скроенный, Захар Артёмович представлялся его друзьям и товарищам истинным богатырем. Богатырем не из былин, а из нашей жизни…

ТЕАТР ЖИВ… ДАВНЯЯ ИСТОРИЯ ОДНОГО ТЕАТРА

Годы проходят, но не беда, 
Театр не мода, вечен всегда, 
На столе в гримерной парик лежит, 
Все волненьем дышит – театр жизнь!

(сл. из песни гр.Альфа “Театр”)

театр юденич 

БЫЛА ОДНА ИСТОРИЯ С ОДНИМ ИЗВЕСТНЫМ ТЕАТРОМ…

И КАК БУДТО БЫ ЗАКОНЧИЛАСЬ ПО ЖЕЛАНИЮ ЧИНОВНИКОВ…

МОЛ ПОИГРАЛИ И… ПРОДАЛИ (ЗДАНИЕ),

АВОСЬ РАЗБЕГУТСЯ – АКТЁРЫ…

НО ТАК ДУМАЮТ “ОНИ” – ЧИНОВНИКИ…

А ТЕАТР ДО СИХ ПОР ЖИВ, ПОТОМУ ЧТО ЖИВ РУКОВОДИТЕЛЬ,

КОТОРЫЙ ВОТ УЖЕ 8 ЛЕТ БОРЕТСЯ И ПЫТАЕТСЯ ДОСТУЧАТСЯ

ДО ЗАКРЫТЫХ ДУШ И ДВЕРЕЙ!

И МЫ, РОО “БОРОДИНО 2012-2045” ПРИСОЕДИНЯЕМСЯ

К ЭТОМУ ГЛАСУ, АВОСЬ УСЛЫШАТ!

АВОСЬ СОИЗВОЛЯТ ОБРАТИТЬ ВНИМАНИЕ

НА ТЕАТР ПОЛИФОНИЧЕСКОЙ ДРАМЫ

ПОД УПРАВЛЕНИЕМ ГЕННАДИЯ ИВАНОВИЧА ЮДЕНИЧА.

________________________________________________________

Театр полифонической драмы

Музыкальный театр полифонической драмы комитета культуры г.Москвы под руководством Геннадия Ивановича Юденича.

Московский экспериментальный театр-студия Минкультуры СССР

Московский Потешный театр “Скоморох”

Россия, Москва, Харитоньевский пер.6, д. 22-24

teatrjudenich.ru

Театр с легендарной историей, имеющий собственную школу актерской игры. На базе Потешного театра “Скоморох”, созданного в свое время Г.Юденичем, был создан Экспериментальный театр-студия Минкультуры СССР, а затем и ныне действующий Театр полифонической драмы.

Спектакли этого коллектива неизменно вызывали большой интерес зрителей, критики и театральной общественности.

По сути дела, Г.Юденич и его театр на протяжении всех этих лет шел к открытию нового направления в театральном искусстве. Принципиальным шагом стало создание информационно-зрелищного теле-видео-комплекса Полифонического театра, являющегося изобретением в области высоких технологий, запатентованным в ведущих странах мира.

Уникальная театральная технология в соединении с постановочными средствами теле-кино, разработанная коллективом Г.Юденича и не имеющая на сегодняшний день аналогов в мире, позволяет создавать полную иллюзию среды обитания сценических персонажей.

Уникальное творческое явление, основа которого составляют изобретения Г.Юденича, которые дают чрезвычайно широкие возможности для самых разнообразных творческих решений в различных направлениях деятельности театра, телевидения, кино, рекламы, информатики, шоу, что позволяет, в результате, получить эффект совершенно нового способа, сценической выразительности.

ВОТ ЧТО ПИШЕТ ПЕРВОЕ АНТИКОРРУПЦИОННОЕ СМИ:

http://pasmi.ru/archive/107660 

юден 1 юден 2 юден

юде

юдениюденич 3юденичN4 (2)

Полёт над пропастью. V-часть.

Ванга замолчала, лишь потрескивали свечи в старинном подсвечнике, да капала где – то вода. Большего Михаил не услышал. Но голос сердца подсказал ему верное направление поисков. В апреле 1994 года в «Красной Звезде» появилась его статья «Звезда на траверзе мыса Горн». В ней Михаил рассказывал об опасении Королёва, о беспокойстве почти мистического характера. Королёва очень волновал район мыса Горн, куда мог приводниться «Восток» с Первым Космонавтом, если бы третья ступень ракеты не отработала полностью. Других упоминаний о Южной Америке в статье не содержалось. Но в заголовок был вынесен мыс Горн и он был связан с Гагариным…

Реброву не простили нарушения табу, и он внезапно умер на пике своей карьеры. Так же внезапно умер и Герман Титов, когда публично объявил, что будет плотно заниматься катастрофой под Новосёлово. Охранника Гагарина Русяева и начальника лётной службы Чкаловского аэродрома Дзюбу постигла та же участь, едва они через журналистов затронули означенную тему.

Тайна охранялась очень строго, хотя никаких военных секретов она не содержала, да и лет прошло достаточно много. Живой Гагарин, даже далеко на чужбине, был слишком опасен как для замаранных деятелей из отечественных спецслужб, так и для американцев: компромат для Брежнева уже не требовался, а много знавший человек создавал проблему своим существованием.

Попав в летальный совпадающий интерес двух самых могущественных спецслужб, Юрий стал обречён. Дело было только за временем. Оно и не заставило ждать долго. В 1996 году во время показательного полёта над аэродромом Рио – Гранде взорвался «Супер Этандер» бортовой №202. Пилот погиб. Юрий ушёл навсегда в своё небо, до конца выдержав все тягчайшие испытания, выпавшие на его долю. Он был светел и прост. Вспомним любимую фразу пилота: «Прорвёмся, пехота!»

А, может, и правда прорвёмся?

 

P.S. История это ложь, до которой договорились историки.

Л.Н. Толстой.

Истина в России всегда имеет характер фантастический.

Ф.М. Достоевский.

 

Октябрь – декабрь 2008

 

Стихотворный отклик на эту сказку Натальи Зимневой

 

Я  ранена  гагаринской  судьбой.
Мне  нет  покоя  и  уже  не  будет.
Кто  были  мы, кто  были  эти  люди,
руководившие  страной ?..

 

Баллада о Гагарине

 

Луна

 

1.

 

Какой щелчок стране не воевавшей,

лишь разжиревшей на крови чужой:

полуживая, из развалин страшных,

Россия в космос вырвалась стрелой!

 

* * *

 

– За Спутником у них взлетел Гагарин…

Какие предложенья, господа?

На роли примостившегося с краю

мы можем оказаться навсегда…

 

И вот теперь маячит взлёт их новый.

Немедленные действия нужны:

вначале обезвредить Королёва,

ну, а потом придёт черёд страны…

 

Носитель Королёва безупречен.

Ближайшая их цель – Луна и Марс.

Да, гений он, но … человек не вечен …

Итак, какие козыри у нас?

 

– Фон Браун обещал… Что мог – он сделал.

Его ракета может облететь

вокруг Земли. Но это лишь полдела.

А посылать людей к Луне – на смерть…

 

* * *

 

И день настал ! Их уровень понижен.

Нет Королёва – и расклад иной…

Но есть другой – и славой не обижен,

и одержим, как Королёв, Луной….

 

Но благосклонность власти – не навечно…

Тут помогли бы слово, слух, намёк…

Вновь повезло! Он на кремлёвской встрече

сам очертил судьбу свою и срок…

 

Ищите тех, кто нам сегодня нужен,

потом других – лишь в банке счёт открыть…

Проект легко закроем мы заГЛУШКОй,

а в срез ракет – картошку посадить!..

 

План

 

2.

 

– Тебя я вызвал потому, что дело

есть у меня к тебе. Сам знаешь ты:

герои наши стали слишком смелы

в плену своей навязчивой мечты.

 

На них свалились почести и слава

чрезмерные. Испортились они.

Их роль отныне – представлять державу,

так нет! Один себя вдруг начал мнить

 

какой-то силой. Дерзок, самоволен,

настаивает резко на своём.

А на банкете что себе позволил? –

верх наглости! – плеснуть в меня вином!..

 

3.

 

– Докладывай, понятными словами.

– За Киржачом пустынные поля.

Район глухих лесов был выбран нами.

Надлом контакта в приводе руля…

 

Порвётся от вибраций он на взлёте…

Но если с ним напарник будет, то

в электроцепь системы самолётной

разрыв введём, чтобы заглох мотор…

 

Ненужной можно избежать тут жертвы.

В инструкции записано: второй

из самолёта должен прыгать первым.

Исполнит – и останется живой…

 

Под катапультой нашего героя

заряд заложим. Ну, а если вдруг

сорвётся что-то, в нужный миг устроит

им столкновенье перехватчик «Су»…

 

Но если снова всё пойдёт не так, как

задумано, есть вариант другой:

ракетная проводится атака

учебная… ракетой боевой…

 

– А если полететь он не захочет?

– Исключено. В полёт он рвётся сам.

– Ну, что ж, доложишь сразу, как наш лётчик

навечно вознесётся к небесам…

 

4.

 

Вновь генерал холодный пот стирает.

Он оказался между двух огней.

Узнает Брежнев, как он с ним играет –

конец тогда… Андропов же сильней…

 

Шеф вежлив. Взгляд пронзает, словно жало.

– Пусть будет так. Изменим лишь финал.

Он должен выжить. Пострадать, но мало…

– Я понял, – вытянулся генерал…

 

5.

 

– Ну, говори. – Всё шло сперва по плану.

Он выбросился, но… остался жив.

– Ты шутишь, что ли, или, может, спьяну?

– Исправить можно, если только вы…

 

– Нет, поздно исправлять. Ты плохо начал.

Подумаем, как быть. Где наш герой?

– Чуть пострадал. Спит у меня на даче.

– Ты за него ответишь головой…

 

* * *

 

– Решили мы: о гибели объявим.

А ты обставь на месте дело так,

чтобы сомнения не возникали.

И – под контроль всех будущих писак!…

 

27 марта 1968

 

6.

 

Серёгин хмур. Не время для расспросов.

Полёт нормальный. Петли. Разворот…

Вдруг захрипел он, ртом хватая воздух,

упал, зажав рычаг на точке «взлёт»…

 

От напряженья каменеют мышцы.

Ревёт мотор, всё ближе горизонт.

– Освободи рычаг, Володя! Слышишь!?!

Но ничего уже не слышит он…

 

В последний миг (жизнь сжалась до предела)

машину вырвал Юрий из пике.

Рывок – вверх – вниз – наклон, отбросил тело,

лежащее на нужном рычаге…

 

Рычаг свободен. Но … он недоступен!

Предельна скорость, времени – в обрез…

Вдруг – тишина… Вновь штопор… Катапульта…

Под креслом взрыв… Безмолвье… Зимний лес…

 

От холода очнулся. Ноет жутко

разорванная кожа на ногах.

Ползком добрался он до парашюта

и завернулся. Ждать… Звенит в ушах?

 

Спасатели! Гул ближе вертолётный.

Вот подошли с носилками, и он

почувствовал неясный и холодный

толчок в груди… Укол… Паденье в сон…

 

Побег

 

7.

 

За стёклами рифлеными не видно

ни улицы, ни веток, ни Луны.

Луч, рассечённый гранями, бессильно

ползёт амёбой на пол со стены…

 

 

Не сон ли – это? Или – то, что было?

Он на руках Земли над миром плыл.

Казалось, жизнь так крепко полюбила,

что он навечно защищён от мглы…

 

Так где ж исток паденья рокового?

Январь… Кортеж… Кремлёвская стена…

Звучит впервые имя Королёва…

Так стала меркнуть Русская Луна…

 

Приём в Кремле. Он умоляет снова:

– Мы можем и должны к Луне лететь!

К последним испытаньям всё готово

и если бы не Королёва смерть…

 

Он заскрипел зубами, вспоминая

скупой ответ бровастого дельца….

Простил бы всё – измену не прощают…

Он выплеснул бокал на подлеца…

 

За дерзость – смерть. Но это заточенье?

Зачем он им теперь, живой мертвец?

Ход запасной в игре на пораженье,

грядущей Лжи отсроченный конец?..

 

8.

 

Внезапно он сквозь сон шаги услышал.

Вскочил, встал к двери. Это – медсестра.

– Они убьют вас, Юрий. Только тише.

Одежда здесь… Успейте до утра…

 

Как сладок воздух. Осень… Лаз в заборе…

Вокруг пустынно. Будка-автомат…

– Привет, сосед. Узнал, кто звонит, Боря?

Но… ты ж… погиб?!. – Вот, жив.. Ты, что, не рад?

 

– Но как же ты… – Сейчас не время…. Валю

ты позови, прошу тебя, Боряй.

– Что тут творится, ты не представляешь…

– Так позовёшь? – Нет. Заметут. Прощай…

 

Продаст, ведь… Уходить отсюда надо…

Вновь стук колёс… И вот – родной перрон…

И первое, на что наткнулся взглядом:

не «Гжатск» – «Гагарин». Городом стал он…

 

9.

 

Как всё до боли здесь ему знакомо…

Калитки скрип… Дверь в дом не заперта.

У печки – мама. Стукнула негромко

упавшая из рук сковорода…

 

Пришёл отец. Глазам не мог поверить.

Потом решали – дальше что и как…

– Тебя в Сибири спрячут староверы,

там не достанет всемогущий враг…

 

– Не выходи. Чужих заметим – скажем.

Он две недели в отчем доме жил.

Отец вошёл: – Шныряют тут не наши.

Пора в дорогу, Юра, поспеши.

 

– Уйду я завтра. – Но моторный рокот

раздался ночью. В комнату вошли…

в наручниках, под материнский шёпот,

Гагарина – вновь узника – вели…

 

1972 год

 

10.

 

– Как ты подвёл нас, не доделав дело!

Вновь генерал стоит ни жив, ни мёртв.

– Америка вконец уж обнаглела,

а нам пришлось признать их лжеполёт!

 

История с Луной – из Голливуда,

а мир наивный верит этой лжи.

Разоблачить их было бы нетрудно,

но им известно, что Гагарин жив!

 

К тому же Никсон заявил мне дерзко,

чтобы отдали мы им летуна.

Я говорю: надежды бесполезны,

работать он не будет против нас.

 

Потребовал тогда он, из Союза

чтобы его мы выпустили. Вот

какою нас ты наградил обузой!

Пусть едет. Может, шею там свернёт…

 

Сказать по правде, никакого проку

нет от него, морока лишь одна.

– Ну, успокойся, – Брежнев налил стопку, –

Андропов забирает летуна…

 

11.

 

Всё в этом кабинете неизменно.

А статуя Свободы у окна

на всех входящих смотрит так надменно,

как будто бы хозяйка здесь она…

 

Вошёл Андропов, как всегда, неслышно

и генерал вскочил, зажав свой страх.

– Ведь вы вели то дело? Лётчик выжил…

А взгляд сверлит: ты чей теперь слуга?

 

– Да. – Лётчик где? – Сейчас – под Красноярском.

– Как состоянье? – Думаю, вполне…

– Необходима полная мне ясность.

Провален в Аргентине резидент.

 

Мы проведём обмен. В Москву доставьте,

в порядок приведите и потом

я встречусь с ним. Вам две недели хватит?

– Да, – исполнитель щёлкнул каблуком…

 

12.

 

Четыре года… А глаза всё те же…

Скрестились взгляды. Выдержать не смог

властитель судеб ясный и безгрешный,

презрительный гагаринский упрёк…

– Вы за границу выехать хотели.

В страну какую? – Кубу. – Но у нас

в бюджете денег нет на эти цели.

– Свяжитесь с Кастро, он вам денег даст.

 

– Нет, невозможно. Есть на то причины.

Мы предлагаем близкий вариант.

Вы можете поехать в Аргентину.

Ваш родственник далёкий, коммерсант,

 

богатый князь Гагарин, не откажет

вам в помощи. Напишете ему.

Вы виделись с ним в ООН однажды.

– Согласны? – Не в изгнанье – так в тюрьму…

 

Не произнёс последних слов Андропов.

Да и зачем их было говорить?

– Могу я повидать семью? – Негромко

сказал он, – Нет. Счастливого пути…

 

13.

 

Канада. Хутор. Тянутся минуты…

Князь верил, ждал и всё же потрясён.

В его объятьях тот, кого повсюду

узнали бы. Гагарин! Это – он!..

 

Им дали месяц, и по Монреалю

они бродили медленно вдвоём.

Ему всё ново, а сама реальность

в плод ностальгии вызреет потом…

 

Однажды Юрий увидал афишу.

Матч СССР – Канада. О, хоккей!

Как он болел, в душе совсем мальчишка,

и рвался в драку за своих парней!..

 

14.

 

И вот она, страна, где жить он должен.

Князь сделал всё, что мог. Его родня

добросердечно Юрию поможет

чужую  жизнь  увидеть  и  понять

 

Они нашли ему то, что искали.

Учёба в школе техников, и вот

он – гражданин другой страны, в начале

судьбы, свершившей резкий поворот…

 

Теперь он − техник на аэродроме.

О искушенье самолётных крыл!

Их недоступность и тоска о доме

мечту рождают и лишают сил…

 

А жажда неба всё невыносимей.

Здесь каждый день взлетают перед ним

могучие крылатые машины,

дразнящие гудением своим…

 

И был однажды жадный взгляд замечен.

И вот – полёт. О, как блестят глаза

у русского! – Возьми штурвал… – В тот вечер

он другу о себе всё рассказал…

 

– Я о тебе скажу тому, кто выше.

И вызов был, участье и приказ.

– Дон Юрио, в состав мы вас запишем.

Не мы, а вы учить могли бы нас…

 

Потом война. Полёты боевые.

Святая месть. Атаки кораблей.

Захваченные Англией Мальвины,

предательством оставленные ей…

 

Затишье

 

15.

 

Страну предавшим не нужны герои,

им места нет там, где царит расчёт.

Герои превращаются в изгоев,

мечтою вновь становится полёт…

 

Их убивают, обрывают крылья.

Кто жив ещё – как хочешь выживай.

Они с Прево, механиком, решили

тайком перебираться в Уругвай.

 

Перед отъездом навестил Гагарин

Лами-Дозо, главу воздушных сил.

Дозо он будет вечно благодарен –

за то, что жить, летая, разрешил.

 

Совсем недавно в этом кабинете

просил Гагарин разрешить ему

летать в боях. Возмездье – в «Экзосете»

однажды саксы с ужасом поймут.

 

Дозо тогда согласье дал не сразу.

Потерь так много… Кто же молодых

обучит? Он – один из этих асов.

Но «нет» сказать – как кулаком под дых…

 

Негромко дверца сейфа проскрипела,

блеснул металл и, подержав в руке,

он протянул ему свой парабеллум –

в ладони он лежал, как ключ в замке…

 

– Он дух крепит и умножает силу.

Вам попадать в плен, Юрио, нельзя.

Страшнее смерти вражеская милость.

И помните: здесь есть у вас друзья…

 

16.

 

Прево достал с мотором шлюпку где-то.

Они ненастной ночью, под дождём,

пересекли границу и с рассветом

причалили на берегу другом.

 

Без документов будет им не просто.

Прево зашёл в китайский ресторан.

Их, к удивленью, взяли без вопросов.

Как выговорить мне: официант

 

 

теперь Гагарин! Но душа не стынет

Читает жадно, хочет он понять,

что было, будет, происходит ныне

с Россией, где у власти новый тать…

 

17.

 

Однажды сел клиент к нему за столик,

заговорил на русском языке.

Пронзило сердце острой сладкой болью,

поднос качнулся в дрогнувшей руке.

 

Старообрядец-знахарь из общины,

укрывшейся в чужих местах глухих,

он напрямик, без предисловий длинных

Гагарина позвал пожить у них.

 

Прево одобрил, сам решил остаться.

Друзья простились. Юрий занял дом

уехавшей семьи старообрядцев.

И потянулись тихо день за днём…

 

18.

 

Филат частенько заходил и как-то

давнишний «Time» потрёпанный принёс.

Над Юриным портретом броской шапкой

вскрик удивлённый: русский среди звёзд!

 

Но даже тут Гагарин не признался.

– Зачем хранишь? – небрежно так спросил.

Филат не выдержал, заволновался:

– Вы – Светлый Ангел страждущей Руси.

 

Вы ей даны, как свет свечи во мраке,

в годину смут влекущая звезда,

судьба России скрыта в этом знаке,

и в нём же ваша сила и беда…

 

Филат достал ему все документы.

Теперь он – уругвайский гражданин.

Что дальше? Но судьбу решают ветры

из недоступных разуму глубин…

 

19.

 

Вестей так мало. Но Филат однажды

сказал: – Мы ждём в России перемен.

Андропов умер. Может, слово скажет

народ, от бед уставший и измен?

 

Есть женщины в России, для которых

народ избавить от врага важней,

чем жизнь своя. Ведь может сдвинуть горы

великой лжи любовь к земле своей…

 

Жена министра МВД Светлана

всадила пулю извергу в живот.

Он умер через год, разрушив планы

своих хозяев на переворот.

 

 

Бой

 

20.

 

Порыв души – весть разуму и сердцу,

призыв небес иль тайные мечты?..

Туда, туда, где приоткрылась дверца –

хоть посмотреть на милые черты…

 

Он попросил Филата чемоданчик

так сделать, чтобы парабеллум в нём

надёжно спрятать. Путь последний начат

на Голгофу метельным февралём…

 

* * *

 

Среди туристов зябких по музеям

он походил для вида пару дней.

И вдруг исчез. Вновь генерал бледнеет, –

уже министр. – Найти! И поскорей!

 

Все эти годы знал он, где Гагарин.

Лишь ненадолго тот потерян был, –

когда через границу нелегально

ушёл. Немало приложили сил,

 

чтобы найти. И вот – опять потерян.

И где!? Какие планы у него!?

Во всех местах возможных – наблюденья,

агенты же доносят: ничего!

 

Найти! Изъять безшумно! А Гагарин,

укрытый непогодою родной,

из огненной невыразимой дали

опять вернулся. – Мама, я живой!…

 

21.

 

Последнюю их встречу не опишешь.

Всё это сердце знало наперёд.

– Куда теперь, сынок? Ты всюду лишний.

Враг за тобою по пятам идёт…

 

– Есть люди, мама, честь для них дороже

и золота, и прочих благ земных.

Россию Бог хранит, Он нам поможет.

У них укроюсь я в лесах глухих.

 

Метель в России. Вьюга завывает.

– Сынок, сынок, побудь ещё два дня.

Кто даст еду и кров в пути, не знаю,

кто вступится сегодня за тебя?..

 

Наутро стук. Пришёл электрик. Хмуро

облазил он весь дом. На чердаке

укрылся Юрий. Парабеллум дулом

в кармане брюк прильнул к его ноге…

 

– Его нет в доме, – сообщает «Пятый».

Новейший метод будет привлечён.

Все перебрав пути и варианты,

дом начали сканировать лучом.

 

Фургон вдруг хлебный встал напротив дома.

Заныло сердце, чувствуя беду.

Уж не уйти… А дальше – всё знакомо…

Ну, нет! Живым его не уведут!

 

Он – ас, летавший низко над волнами,

когда от смерти отделял лишь миг,

он, впивший сердцем яростное пламя

и правду русским запрещённых книг,

 

он, как никто познавший вкус свободы,

чужбину испытавший и тюрьму,

он, помнивший украденные годы, –

не дастся больше в руки никому!..

 

22.

 

Они не спали в эту ночь и знали:

последние идут для них часы.

Слова простые и воспоминанья, –

хранят такие только мать и сын…

 

Мелькнули тени тёмные на белом.

Он матери сказал: – Иди в подпол.

Спокойно зарядил свой парабеллум.

Последней битвы час его пришёл…

 

И выстрелы слились со звоном стёкол.

Но злобы нет в чертах его лица.

Он бился насмерть – за себя ли только? –

с отчаяньем последнего бойца…

 

За всех – один. И не придёт подмога.

Русь спит в глубинах мертвенных снегов.

А где-то там, вверху, его дорога

шлёт звёздный свет в разрывы облаков…

 

Убиты пять и семерых он ранил,

чем вызвал шквал ответного огня.

Весь дом в крови. Он потерял сознанье.

В нём десять пуль, попавшие в меня…

 

Прости нас, Юра! Если бы мы знали!..

Вот что внушало им смертельныё страх:

узнала б Русь, как ей бесстыдно лгали, –

смела бы их и растоптала в прах!

 

Его спасли для новых унижений.

Опять палата та же. Тишина.

Замыли кровь, а мать, распоряженьем

всё тех же сил, в могилу сведена –

 

как и отец, и брат… Ещё могила

не заросла травой, как дом снесли.

О, как они боятся нашей силы,

которая от Правды и земли!…

  

Меч

 

23. 

Да, он погиб. Но не тогда, не в марте.

В другой стране, тоскуя о снегах,

оставив славу нам в апрельском старте

и свет улыбки в Русских небесах…

* * *

Из жаркой крови воинов, с молитвой,

волхвы железо выпарят в огне

и Меч Возмездья для Последней Битвы

родится в под-озёрной глубине.

 

Там кузнецы святого Китеж-града

в сверканьях искр, под всполохи огней,

Меч выкуют из жертвенного дара

тех, кто не предал Родины своей…

* * *

Кровь Юрия – в Мече. Срок всё короче.

А Меч уже у Всадника в руке.

Он мчится к нам на помощь днём и ночью,

неся рассвет на Огненном клинке…

 

Февраль – апрель 2009

Полёт над пропастью. IV часть.

А на островах разворачивалась кровавая драма. Командующий аргентинским экспедиционным корпусом оказался пустышкой. Сражаться с англичанами он не умел и не пожелал. Допустил высадку английского десанта. Инициативу упустил сразу же. Боевой дух аргентинских войск поддержать ему не удалось. Да он и не хотел этого. За то раздувался от спеси и надменности, разговаривая с подчинёнными. Плохо обученные аргентинские солдаты, видя неудачи одну за другой, стремительно теряли боеспособность. Офицеры сражались стойко, но их было мало. Англичане наседали, используя преимущество в инициативе боя, корабельную поддержку и хорошую разведку.

Всю оборону на островах пробыл единственный журналист – Александр Казанцев, знакомый Юрию по газете «Наша Страна». Он со своим телеоператором снимал боевые действия, читал лекции по истории войн прямо в солдатских окопах. Ходил под огнём, не пригибаясь. Сам стрелял из орудий на одной из артиллерийских батарей.

ПИСЬМО ЛЕЙТЕНАНТА ЭСТЕВЕСА

ПАВШЕГО В БОЮ ЗА МАЛЬВИНЫ В 1982 ГОДУ

 

Мира современного картина –

Сильным – всё, а прочим – ничего…

Грохот над Пуэрто Архентино:

Бьёт по «Харриерам» ПВО.

Но, пусть ветер потемнел от гари –

Смертью, англичанин, не грози:

С чётками в руках поют «Розарий»

Ангелы с солдатами в грязи.

Силы света много попустили…

Но сегодня пекло задрожит:

Кавалькадой рыцарей Кастильи

Над волнами мчатся «Миражи».

Зимний шторм стал зноем Палестины,

В мире теплохладные – не все…

Как за Гроб Господень, за Мальвины

Копьями разили «Экзосет».

И пускай неверующим мнится,

Что весь мир у золота в плену –

Умирать умели аргентинцы,

Как умели наши на Дону!

От земли, где взрывы скалы рушат

И ликует атлантистский ад,

Примет паладинов Своих души

Богоматерь Донья Соледад

И введет в Сыновние покои,

Где ни смерти, ни печали нет,

Где Эспаньи и Руси герои

Облекут пришедших в белый свет.

Англичане очень опасались, что Советский Союз поможет Аргентине оружием. Они предполагали, что на островах есть русские. Радиоперехват неоднократно доносил, что общение ведётся на русском языке. Спецподразделениям SAS было особо указано на выявление и уничтожение русских в первую очередь. Пассивная тактика командующего аргентинскими войсками привела к сдаче гарнизона. Не обошлось в этом деле без предательства высших офицеров армии Аргентины.

 

В ночь последних боёв, Казанцев и те, кто не пожелал сдаться, набились в транспортный самолёт С-130. Он стоял в укрытии и уцелел от обстрела. Его командир – Боршет решил не отдавать свой корабль врагу. С ним вместе прорывались больше шестидесяти бойцов. Они везли знамёна и документы.

Ровно в полночь громыхнули моторы «Геркулеса». Не зажигая огней, ревя двигателями и объезжая воронки С-130 начал разбег. Англичане открыли сильный огонь. Взлётная полоса покрылась тысячами разрывов. Но «Геркулес» упрямо набирал скорость. Вот и точка отрыва. Двигатели надрывно выли, отдавая все свои железные силы, всё же поднимая тяжеленный самолёт над вспаханной разрывами взлётной полосой. После отрыва и выравнивания Боршет прижимает машину к воде, уходит, часто меняя курс. Вдогонку англичане выпустили ракету. Но Бог смилостивился над смельчаками, и ракета не попала в самолёт. Боршет успешно довёл свой корабль до материка. Спасённые люди тихо выходили в открытую дверь «Геркулеса» на свободную землю их родины.

Эскадрилья «Этандеров» осталась без боеприпасов. Ракет больше не было, и взять их было не откуда. Франция объявила эмбарго. Через третьи страны сделка не удалась, расстроенная английскими агентами. Война закончилась сдачей гарнизона островов и обменом пленными. Англичане потеряли 23 корабля, множество самолётов и вертолётов. Уцелевший обгоревший авианосец с трудом удалось довести до английских судоремонтных заводов.

После заключения мира в Аргентине уселось проамериканское правительство, во всём потакавшее англичанам. Герои – лётчики, нанёсшие значительный урон английским кораблям, стали подвергаться преследованиям властей. Один из сослуживцев Юрия уехал в Канаду, другой погиб при невыясненных обстоятельствах.

Юрий, коротая свободное время гулял по центру Буэнос – Айреса. Наконец то ему представилась возможность полюбоваться латиноамериканским Парижем во всём его великолепии. Пилот шёл, с интересом вглядываясь в лица нарядных женщин и беззаботных мужчин, будто и не было кровавой драмы на Мальвинах…

На одном из перекрёстков, переходя оживлённую улицу, оступилась миловидная женщина. Она разбила коленку и выронила сумочку. Юрий помог незнакомке подняться, взял вещи и проводил домой.

По дороге они разговорились. Незнакомку звали Беатрис Торрес. Когда она назвала своё имя, Юрий вдруг вспомнил далёкое время шестидесятых, Москву и милые черты аргентинской Золушки, представленной ему на одном из приёмов. И вот теперь главная героиня «Возраста любви» осторожно шла, крепко держась за его руку. Этот фильм вышел в послевоенные годы, когда Россия после тяжелейших страданий остро нуждалась в жизнерадостной песне, как обезвоженная земля в весеннем дожде. Юная Лолита Торрес с ангельским личиком и осиной талией в расклешённом колокольчиком платье прекрасно пела и танцевала. Уникальный чарующий голос с прекрасным нижним регистром и богатейшими переливами звуков лился в души исстрадавшихся русских людей, а аргентинское танго прочно вошло в московскую действительность пятидесятых.

Беатрис неожиданно остановилась, внимательно вглядываясь в лицо своего сопровождающего. Её глаза широко и удивлённо глядели в серые глаза пилота. Она перевела дыхание и спросила по-русски:

– Юрий, это вы?

Он немного смутился, но ответил прямо и честно. Беатрис повисла на его руке не в силах сделать ни шага. Юрий подхватил женщину и внёс в дом. Их окружила многочисленная семья актрисы. Юрий положил Беатрис на кресло. Она пришла в себя и несравненным бархатным голосом попросила домочадцев удалиться. Потом актриса долго расспрашивала своего кумира, поражаясь хитросплетением людских судеб и Божественному Провидению. Беатрис просила не забывать её и заходить в гости, как только будет возможность…

Юрий уже не летал. Со своим верным другом – техником Прево он переехал в пригород Буэнос – Айреса, на берег залива. Денег катастрофически не хватало. На работу устроиться было невозможно. Изредка помогали родственники Сергея Александровича. Юрий понимал, что становится для них серьёзной обузой. Посоветовавшись с Прево, он решил уходить в Уругвай. До Монтевидео можно было доплыть через залив. Но существовала опасность задержания пограничниками.

Прево где-то раздобыл хорошую мореходную шлюпку. Она имела палубу, мачту и подвесной мотор. Дождались тёмную дождливую ночь. Тихо тарахтя двигателем, шлюпка уходила от аргентинского берега. Юрий стоял на руле. Прево возился возле мотора. Только бы не скис! Дождь плотной пеленой укрывал беглецов. Под утро натянуло туман. Шлюпка упорно шла в сторону уругвайского берега.

Волнение было слабым, туман глушил звук работающего двигателя. Вскоре стали попадаться рыбацкие суда. Потом проглянул долгожданный берег…

Продав свою шлюпку, беглецы долго ходили по незнакомому городу. Надо было куда – то пристраиваться. Не долго думая, Прево отправился в китайский ресторан, и к удивлению Юрия их там взяли на работу. Проходили недели и месяцы. Юрий и Прево влачили достаточно жалкое существование. Но однажды к Юрию за столик сел бородатый человек. Это был знахарь из русской старообрядческой деревни. Разговорились на родном языке.

Юрий представился новому знакомому спортсменом – баскетболистом, отставшим от своей команды. Филат, так звали знахаря, предложил Юрию помощь, пригласил поселиться в их деревне. Юрий согласился не сразу. Пошёл советоваться с Прево. Тот одобрил решение.

– А я останусь тут. Скоплю деньжат, там дальше видно будет.

Простились. Обнялись. Прево на прощание снабдил Юрия патронами к его неразлучному «парабеллуму».

Здоровенный пикап Филата Зыкова долго катился по хорошей дороге. Отмахали от столицы 150 вёрст. Внезапно Филат свернул с шоссе на боковую дорогу. Затрясло сильнее. Машина, подняв тучу пыли, рыча продиралась к едва видной деревне. Сельская улица, на которую въехал пикап, была очень похожа на улицу родного Юрию Клушина. Только дорога, проходившая по центру села, была асфальтированной. Русская деревенская калитка и родной язык ласкали взор и слух Юрия. Чужбина давно тяготила его широкую русскую душу. Только верой и усилиями воли Юрию пока удавалось победить ностальгию.

У плиты хлопотала хозяйка. Одежду её составляли традиционные русские сарафан и рубашка с вышивкой. Длинные косы были уложены красивой причёской. Двое её сыновей чистили винтовки. Филат познакомил Юрия со своим многочисленным семейством. У него к тому времени родилось одиннадцать детей.

Староверы не пьют чужую воду, не едят вместе с иноверцами. Для Юрия накрыли гостевой стол, Филат присел рядом. Потекла дружеская беседа. Вопросов веры не касались. В основном, говорили о далёкой Родине. Юрию было непонятно, как староверы сохранили такой чистый и правильный русский язык. Филат рассказал, что детей они не отдают в местные школы, а учат в своей. Общаются с местными только по необходимости.

Трудолюбие староверов явилось одним из факторов, благодаря которому они выжили на чужбине и сохранили свои обычаи. Разговор опять уходил в сторону далёкой незабвенной России. Филат сказал, что там скоро будут значительные перемены. В ноябре умер Брежнев. Его кресло занял Андропов. Юрий почти безразлично отнёсся к такой новости. Что один, что второй состояли на службе у мирового масонства, о котором Юрий достаточно прочитал у Солоневича и Башилова.

Для русского народа наступали тяжкие времена. Из брежневского сытого безвременья страна катилась в кровавый хаос. Филат не возражал, но только как – то особенно стал посматривать на Юрия.

Поселили гостя в пустовавшей избе. Хозяева перебрались в Бразилию и наезжали лишь изредка. Размеренная деревенская жизнь пошла своим чередом. Филат навещал достаточно часто. Он раздобыл для Юрия подлинные уругвайские документы. Как это удалось сделать, для всех осталось непроницаемой тайной.

В один из вечеров Филат пригласил Юрия к себе. Многочисленное филатово семейство ничуть не мешало их беседе. Филат налил по стопке. Выпили. Помолчали. Потом старовер вытащил потрёпанный журнал «Тайм».

На его обложке красовалась большая фотография Юрия. Ничего не говоря, Филат положил журнал на стол. Юрий с интересом стал рассматривать находку знахаря. Потом спросил, зачем тот хранит такие древние журналы. Филат немного помялся, потом сказал:

– Возможно, это не моё дело. Но для русского народа вы явились Светлым Ангелом в тяжкую годину испытаний. Мне неизвестна ваша жизнь, но знакомые говорили, что вы долго были в заключении на родине, а потом храбро сражались за Мальвины с англичанами. Мне будет очень приятно, если вы не отвергнете мою безкорыстную помощь.

Промолвив это, Филат вручил Юрию уругвайские документы. Теперь Юрий стал легальным гражданином страны, правда имя пришлось взять новое. В благодарность он рассказал Филату подробности своего полёта в апреле 1961 года, поведал о тяжёлых боях на Мальвинских островах, о потерях друзей, о репрессиях, развёрнутых против героев – лётчиков проамериканским правительством Аргентины. С большой теплотой Юрий говорил о главкоме ВВС Лами – Дозо и о своём командире – капитане Коломбо.

Филат слушал, не прерывая рассказ пилота. Это была неизвестная староверам яркая жизнь русского героя, витязя их далёкой незабвенной Святой Руси. Тяжкая чёрная пелена опустилась на одну шестую часть суши. Огромная беда повисла над наивным, обманутым, оболганным и спаиваемым народом. Зловещий силуэт мирового масонства уже застилал весь исторический горизонт России. Вскипая кровавым месивом, страна всё больше и больше опускалась в бездну. Но пока ещё не поздно было отвернуть, отойти от чёрного провала, куда гнали русский народ масонские изуверы. Обстановка тогда ещё позволяла надеяться на лучший исход. Вьюжным вечером февраля 1983 года Светлана Владимировна Щёлокова удачным выстрелом продырявила кровавого саксофониста прямо в лифте его дома.

В феврале 1984 года Андропов умер. На его похороны съехался весь сонм ярых ненавистников России – Рокфеллер, Тэтчер, Морган… Они прекрасно знали, кто был этот страшный человек и на чью мельницу он лил воду. Тэтчер даже рыдала в голос над гробом усопшего.

Юрий засобирался домой. Он попросил Филата сделать хороший чемоданчик, как бы для зубного инструмента. В его полости можно было спрятать неразлучный «парабеллум». Филат долго возился, но сделал всё как нужно.

Юрий проводил свободное время, разбирая старые граммофонные пластинки уехавших хозяев дома. Некоторые были в хорошем состоянии, и их можно было слушать. И вот, однажды из динамика радиолы полилась удивительная песня:

Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой
И холодныя ветры степныя
Панихиды поют над тобой.

Ни пути, ни следа по равнинам,
По сугробам безбрежных снегов.
Не добраться к родимым святыням,
Не услышать родных голосов. 

Замела, замела, схоронила
Всё святое, родное пурга.
Ты, – слепая жестокая сила,
Вы, – как смерть, неживые снега. 

Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой
И холодныя ветры степныя
Панихиды поют над тобой.

 

Но ударят весенние громы, 
И растопят громады снегов, 
И услышим опять перезвоны 
Всех твоих сорока сороков! 

Резануло по сердцу, выбило непрошенную слезу. Не знал Юрий Алексеевич, что Филарет Чернов, написавший проникновенные слова романса, погиб в психушке, преданный женой и всеми забытый, а певицу Надежду Плевицкую французы замучили в тюрьме как советскую разведчицу…

Но внезапно пилота озарило воспоминание о прочитанной в православном храме Буэнос – Айреса книжке Бориса Башилова «Пламя в снегах». Это был гимн русской несокрушимой мощи, гимн народу, создавшему в суровых условиях великое государство, частью которого Юрий Алексеевич ощущал себя всегда. Вот и теперь чувство нравственной бодрости и духовной крепости наполнило и согрело его душу.

Тёплым февральским днём Юрий вылетел на родину. Денег Филат собрал столько, что хватило бы и на кругосветное путешествие. Через туристическую фирму была получена виза и организован десятидневный вояж по городам СССР. Путь лежал через Францию. Там пересели на советский Ил-62. Погода сменилась, сильно похолодало. Февраль в северном полушарии не летний месяц.

 

16. Возвращение.

 

Родина встретила Юрия пургой. Белые вихри кружились по лётному полю, танцевали возле автобусов, перепрыгивали на крышу аэропорта. Группа уругвайских туристов, кутаясь в разноцветные тёплые одеяния, быстренько расселась в поданном красном автобусе с белой надписью «Спутник».

Разместили прибывших гостей в отеле, недалеко от центра Москвы. Юрий для виду пару дней ходил на экскурсии, потом сказался больным и остался в номере. Группа, громко разговаривая, скрылась в вестибюле. Юрий подождал, пока они сядут в автобус, и двинулся к выходу.

Генерал Чук был в 1984 году уже в ранге министра. Ловкий двурушник, он, не стесняясь, топил конкурентов, подчиняя все свои действия лишь карьерным мечтам. Ему пришлось вести дело Юрия и за рубежами Советского Союза.

В Аргентине всё было просто. Служит летун и служит. Ну, съездил во Францию. А так, вся жизнь на виду. Когда же Юрий нелегально перешёл границу Уругвая и растворился безследно в этой стране, генерал Чук разработал специальную операцию по поиску и обнаружению подопечного. Она была одобрена Андроповым и принесла успех. Вновь удалось наладить постоянное наблюдение.

На месте трагедии 1968 года в Новосёлове и близлежащих деревнях контрразведчиками были завербованы агенты из числа местных жителей. Им вменялось в обязанность доносить своим патронам любую информацию о трагедии или людях, появляющихся в той местности и интересующихся теми событиями. Мера оправдалась с лихвой. Агенты сдали достаточно большое количество самодеятельных исследователей, раскопавших подлинные факты. Участь исследователей была незавидна. Все они уничтожались хорошо отлаженными методами.

Агенты участвовали и в дезинформационной кампании. Не давая исчерпывающую информацию о трагедии по официальным каналам, исподволь, слухами генерал Чук формировал общественное мнение, делая упор на то, что лётчик пил, морально разложился от свалившейся на него славы, летел в тот полёт ради собственного удовольствия – охоты на лосей и другие нелепости в том же духе.

Временщикам – карьеристам было мало убрать народного героя, надо было ещё и опоганить память о нём. Чистый и цельный образ Юрия Алексеевича нестерпимо колол их паучий глаз, ярко показывая, каких людей не разучилась рождать Святая Русь. Мелочность устремлений и осознание своей ничтожности подвигало очень многих совковых функционеров на подхватывание и тиражирование слухов и явной клеветы, запущенной Чуком.

На родине лётчика генерал проводил андроповскую разработку «двойники». Когда лётчик несколько дней прожил дома, обманув своих гонителей, надо было как – то объяснить это окрестным жителям, видевшим воочию живого Гагарина после объявленной властями смерти. Пришлось готовить специальных агентов – актёров, в задачу которых входило появляться на родине Первого Космонавта и набиваться в сыновья его родителям.

Таким образом формировалось фоновое общественное мнение, центральной мыслью которого становилось утверждение о том, что настоящий лётчик погиб, а все, кто пытается назваться его именем – сумасшедшие, подлежащие немедленному изъятию и изоляции от общества. Этим создавались наибольшие трудности при легализации подлинного героя, посмей он появиться в родных местах под своим именем.

Получив известие о том, что лётчик в составе туристической группы отбывает в СССР, генерал Чук вызвал одного из своих агентов – актёров, по легенде проживающего в Мытищах. Генерал посмотрел в одутловатое лицо прибывшего. Да, похож не очень, ну да этого и не требуется сейчас.

– Послушайте свою задачу. Вам надлежит сегодня же активизировать свою деятельность на родине объекта. Больше шума, крика, суеты. Главное, что бы вы напомнили стержневую линию нашей разработки – на родине появляются двойники погибшего. Их стремление – известность и слава Первого Космонавта. Всем окружающим должно стать понятно, что это больные люди. Кричите громче, бейте стёкла, словом привлекайте внимание окрестных жителей и прохожих. Местные товарищи вам помогут. Отправляйтесь туда немедленно. Всё. Идите.

Одутловатый, неловко повернувшись, вышел. Задание он выполнил. Был шум, битые стёкла. Прилюдно на машине «Скорой помощи» агент – актёр был увезён с места происшествия. Потом, на следующий день, появился снова. Комедия продолжалась с неделю, пока Чук не сказал:

– Хватит, а то переборщим.

Агента отправили в престижный закрытый санаторий – жрать водку и валяться на женской плоти. Что ж. Заработал. Каждому – своё.

А генерал Чук затаённо ждал. Время поджимало. Объект прибыл, живёт с туристами в гостинице и два дня ходит на экскурсии. Наружка исправно ведёт его по Оружейной палате, Пушкинскому музею, Третьяковке. И вот сигнал – объекта нет в группе! Чук закрутил диск телефона. Отдал распоряжение группе захвата. Брать только ночью. Под утро. Тихо, незаметно. При сопротивлении применить оружие немедленно. Потом он устало опустился в кресло. Задал хлопот ему этот лётчик…

Вот уже почти двадцать лет приходится вести его дело. Скольких, докопавшихся до следов контрразведки, пришлось за это время убирать! Но в обществе почему – то не убывал интерес к личности пилота и подробностях его последнего полёта на истребителе. Чук не понимал людей, проявляющих такое любопытство. Ну, сидели бы по отведённым им норам и стойлам. Пожирали бы корм да в меру размножались. Глядишь, были бы живы. Началось с техника ошибочно сбитого самолёта, который, опознав не свою машину в прилетевшем МиГе, стал обсуждать такие чудеса с товарищами. После двум пвошным генералам пришлось авиакатастрофы устраивать. Потом лётчик перехватчика Су-11 болтать начал. Тоже заморочка в Луховицах была…

А родственники объекта! Отца и брата так и не удалось ни купить, ни уговорить. Одного пришлось тихо отравить, а другому разыграть самоповешение. Но главной цели генерал добился. В официозе тема гибели героя стала с самого начала запретной. За неё убивали. Быстро и безжалостно. Это знали все, сколько – нибудь причастные к теме и сведущие люди. Появлялись лишь контролируемые публикации, из которых правды было понять невозможно.

Целая группа «морских свинок» из академии Жуковского состряпала обнаучненную версию, подкреплённую матмоделью. Вокруг этого бреда и крутилось дозволенное общественное мнение. Остальные горе – писатели были сразу же причислены к сумасшедшим…

Часы тянулись медленно, Чук нервничал: наружка надолго потеряла объект. Из гостиницы он скрылся и что – то предпримет теперь?

 

17. Пламя в снегах.

 

Юрий полностью сменил одежду. Закутался в шарф и вышел из своего номера. Ключи он не сдавал. Спустился на лифте вниз и вышел через ресторан во двор. Там сунул пятёрку водителю грузовика, стоявшего у ворот под разгрузкой товара. Шофёр открыл дверцу, и Юрий протиснулся в кабину. Поехали. При выезде из ворот, Юрий пригнулся, как бы завязывая шнурок. Так, на попутных машинах, он добрался до Ржева. Ранние сумерки и вьюга помогали остаться незамеченным. Ржев уже зажигал огоньки в домах, на улицах кое – где работало освещение. Юрий вышел из машины на завьюженной улице, вблизи старообрядческого храма. Там уютно мерцали свечи, и под негромкое пение шла служба.

Русский народ, несмотря на колоссальное воздействие интернациональной банды, всё ещё помнил о вере, и церкви созывали прихожан звоном колоколов. Россия, Святая Русь была жива! Ради неё, прекрасной, солнечной страны и жертвенного русского народа и возвращался Юрий в родные места. Кто – то должен был возглавить назревающее как обвал русское возрождение. Всенародная любовь и венец мученика делали Юрия Алексеевича более чем реальным претендентом на мессианскую роль. Возможно, он чувствовал это всем своим существом, возможно, получил Божественное Откровение и удостоился видения Богородицы. Сиё сокрыто от нас за грехи наши.

По полутёмным улицам мела позёмка, Юрий, проверяя, оторвался ли он от наблюдения, петлял кварталами древнего Ржева. Окружным путём, останавливаясь на перекрёстках, он постепенно вышел к величественному зданию железнодорожного вокзала. Привокзальная площадь, плотно заваленная сугробами снега, провожала редких пассажиров светом двух подслеповатых фонарей. От Ржева на Вязьму ходил дизельный поезд. Юрий успел на последний рейс, купив билет в кассовом окошечке с милым русским белокурым личиком.

Локомотив, свистя, потянул полупустые вагоны к выходному светофору станции Ржев Балтийский. У окна, в середине вагона, Юрий устроился немного перекусить: тяжёлая дорога давала о себе знать. На улице бушевало снежное ненастье. В темени проплыли пригороды, потом стало совсем черно. Люди постепенно покидали пустеющий на остановках вагон.

Вскоре Юрий остался почти один и немного вздремнул. И привиделось ему, что в вагон входят, протискиваясь сквозь узость дверей люди с оружием – противотанковыми ружьями, винтовками и автоматами, на их заснеженных могучих плечах лежат стволы станковых пулемётов и миномётные плиты. Люди беззвучно рассаживаются по подразделениям, занимая всё свободное пространство вагона. Но места не хватает, новые и новые подразделения стремятся в открытые двери. Юрий видит глаза солдат. Они полны решимости выполнить свой долг и умереть в бою с ненавистным врагом. Им был адресован знаменитый приказ №227 – ни шагу назад. И все они ушли в вечность, в эти леса и долины, в города и сёла, в нашу современную далеко не простую жизнь. Теперь этот приказ был и для него, полковника Гагарина. Пришло такое время.

Юрий открыл глаза. Поезд подходил к Вязьме. Мелькали огни переездов, под полом вагона колёса гулко отсчитывали стрелки и пересечения рельсового пути. Вязьма уже спала, последние пассажиры споро расходились по домам, подняв воротники. Разбитной водитель молоковоза взялся доставить Юрия в родной город. Глубокой ночью они въехали с северо – запада в спящий, заметённый снегами Гагарин. Юрий расплатился и пошёл к дому, огибая знакомые до боли дома. Перемахнув несколько заборов, Юрий очутился в родном дворе.

В комнате матери послышались шаги:

– Кто здесь?

– Мама, не бойся, это я, Юра.

– Ох, как вы надоели. Уходите прочь!

– Мама, ты что!

Анна Тимофеевна сердцем почувствовала своего сына. Узнала его голос. Бросилась на шею Юрия. Невозможно описать трагическую, пронизывающую душу, обстановку их последней встречи. До утра они долго разговаривали, вспоминая прошедшие годы. Мать поведала сыну о недавних событиях. Юрий понял, что его здесь ждут и надо уходить. Но мать попросила дня два подождать. Он не смог ей отказать.

Генерал Чук был в бешенстве. Объект безследно исчез из гостиницы. Все его вещи и документы были на месте, а самого и след простыл. Холодный пот пробивался на липком лбу генерала: вот только потери контакта ему ещё не хватало! Лётчик человек решительный, мог пойти на всё. Что у него на уме? Почему молчит наружка, размещённая возле дома пилота? Генерал набрал номер телефона. Трубка глухо сообщила – без изменений, сильная пурга, видимость падает, температура падает, приборы ночного видения не работают – аккумуляторные батареи сели. Новые везут из Москвы. Чук обматерил нерадивых службистов и их поганое материально – техническое обезпечение. Но где же объект, где???

Юрий спокойно спал в родном доме. Это было несказанным счастьем, так долго лелеянной на чужбине мечтой. Мама хлопотала по хозяйству. Снега за ночь намело с полметра. Заряды обрушивались на город один за другим.

Часов в 10 утра у калитки появился незнакомец в кожанке с брезентовой сумкой через плечо. Анна Тимофеевна открыла незваному гостю. Он представился электриком и полез смотреть счётчик. Однако всё время зыркал по сторонам. Но ничего необычного он не заметил. Одежда и обувь Юрия были предусмотрительно убраны. Сам же он перебрался на чердак, ощутив, как врезался в ногу металл затвора «парабеллума». Электрик полазил по дому и ни с чем ретировался.

Генерал Чук опять получил доклад – без изменений. Надо было срочно что – то предпринимать. Объект потерян, намерения его неизвестны. В такой обстановке благоприятный для генерала ход событий мог и не состояться. Чук ходил по кабинету. Мысли бегали, предлагая различные варианты действия. Но все они не годились. В такой мороз объект должен где – то скрываться. Иначе замёрзнет. Просчитал его друзей и знакомых. Все взяты под наблюдение. Но они ведут обычную жизнь, никто безпокойства не проявляет. Возле дома на родине лётчика постоянно дежурят до 30-и сотрудников посменно. Никаких следов.

Было от чего тереть генеральскую макушку. Тумака можно схватить приличного, хорошо хоть Андропов почил во Бозе, а его преемник пока не раскачался, входит в курс других дел.

Юрий после ухода «электрика» слез с чердака и сказал матери:

– Этот приходил проверять, нет ли меня здесь. Они не успокоятся. Надо уходить.

– Да куда же ты пойдёшь, сынок? Мороз ведь какой!

– Буду пробиваться в Сибирь, к староверам, на Соляную тропу.

– А нужен ли ты им?

– Меня туда ведёт проверенная дорога. Есть среди них люди, готовые помочь.

– Ну, как знаешь. Только дождись погоды, чтобы тебя не заметили.

– Ладно, мама. Будем ждать следующего бурана, благо к весне они часты.

Генерал Чук вызвал к себе начальника научно – технического управления. Тот появился в дверях с важным видом, представился и сел.

– Генерал, мне бы хотелось уточнить у вас, имеем ли мы в распоряжении безконтактную систему съёма речевой информации по лазерному лучу?

– Да, такая система есть.

– Вы можете её немедленно развернуть? Нам очень надо прослушать один сельский домик.

– Можем. Но у системы есть ограничения по погодным условиям и по расстоянию до объекта. Необходимо обследовать условия работы перед установкой техники.

– Нет. Это исключено. Ставьте так. Главное условие – скрытность. Установите всё в фургоне на автомобиле. Припаркуйте его где – нибудь поблизости. Через пять часов я должен слышать всё, что происходит в том домике.

К исходу дня Юрий обратил внимание на фургон с надписью «Хлеб», припарковавшийся на другой стороне улицы. Машина встала, водитель вышел и больше не возвращался. Сердце Юрия тревожно заныло. Но он был готов ко всему. Больше в неволю он не пойдёт. Как там, у кубинцев: Родина или смерть!

Генерал Чук получил записи снятых разговоров поздно ночью. У специалистов дешифровки сомнений не оставалось – объект в доме. Операцию захвата Чук назначил на четыре утра. Предполагалось ворваться в дом неожиданно тремя группами с разных сторон…

Юрий в эту ночь не спал. Они много говорили с мамой и не могли наговориться, предчувствуя, что видятся в последний раз. Под утро Юрий увидел в окно мелькание множества теней. Группы захвата выдвигались на исходную. Время пошло на секунды. Он спокойно сказал маме:

– Иди в подпол. Посиди там. Сейчас начнётся.

Анна Тимофеевна перекрестила сына и исполнила его просьбу. Юрий положил запасную обойму в задний карман брюк. Вынул подарок генерала Дозо. «Парабеллум» матово светился в руке. Отвёл затвор. Загнал в ствол патрон. Вытащил обойму, дозарядил. «Парабеллум» лежал в руке как влитой. Решимость всех его металлических частей сплавилась в одно целое и передавалась человеку.

Звон разбиваемого стекла заглушили выстрелы. Юрий бил наверняка, будучи готовым и хорошо целясь. Нападавших было много. Они кубарем вваливались в комнату через окна, под прикрытием светошумовых гранат. Но эти пукалки разве могли смутить безстрашного лётчика? Первая тройка ввалившихся уже лежала на полу, получив по два попадания каждый. Не спасли и бронежилеты. Когда потери нападавших превысили шесть человек, они открыли бешеный огонь, изрешетив стены дома. Юрий был тяжело ранен и потерял сознание.

Генерал Чук ждал доклада от группы захвата. Они что – то задерживались. Вот, наконец, звонок. Командир группы сообщал:

– Объект оказал вооружённое сопротивление. Потери группы пять убитых, семь раненых, двое тяжело.

У Чука всё упало внутри. Потерять двенадцать человек! Справившись с собой, он спросил, жив ли лётчик? Командир группы ответил, что жив, но тяжело ранен. Без сознания. Чук взревел в трубку:

– Вы что там мне, в войну играете? Башку размозжу лично об свой стол, если объект не выживет!

Командир группы, морщился возле телефона. Мало того, что этот парень уложил пятерых наповал, мало того, что у самого командира группы пуля застряла в ноге, ему ещё и выговор. Но он справился со своими эмоциями, ответил – Есть! И бросился к своей машине, где на заднем сидении в наручниках лежал без сознания раненый.

Машина рванулась в сторону Москвы. Они успели вовремя. Юрий остался жив. Продолжался его тернистый путь: опять Красноярск, Тинская, знакомая палата…

На следующий день после ночного боя в дом к Анне Тимофеевне без лишних слов вошли несколько человек. Ничего не спрашивая, они молча застеклили окна, поправили рамы, замыли кровавые лужи, словом навели полный порядок.

Через две недели на пороге Анны Тимофеевны появился первый секретарь Смоленского обкома КПСС. Он вежливо поздоровался и вошёл в комнату. Хозяйка не скоро составила гостю компанию. Хлопотала по хозяйству, возилась у плиты. Функционер партии измены терпеливо ждал. Задачу ему поставили сложную: отселить Анну Тимофеевну из её дома во вновь построенный Дом Космонавтов. Трогательная забота о престарелой матери Гагарина объяснялась просто. Временщикам нельзя было допустить стихийной организации мест поклонения русских людей своим героям. Андропов вдоволь навозился с Домом Ипатьева в Свердловске, пока Беня Эльцер не снёс это здание в 1977 году по его приказу. Теперь намечалось не менее значительное для русского народа место на Смоленщине.

Незваный гость Анны Тимофеевны исподволь повёл разговор о том, что тяжело де одной жить в этом доме, что пора бы переехать ей в новый дом. Лесть и яд стекали с уст партийной змеи. Но Анна Тимофеевна твёрдо заявила функционеру, что ляжет под нож бульдозера, если этот дом начнут сносить. Первак ретировался ни с чем. Тогда руководство партии измены поручило улаживать вопрос поднаторевшему в грязных делах генералу Чуку. Он привычно справился, сократив дни земной жизни матери лётчика в середине лета того же 1984 года.

Дом, где пролилась кровь Юрия, был безжалостно снесён уже в августе. Уроды запрыгали на костях, празднуя свою победу. Они уже взялись за весь русский народ и его государство. Намечался полный разгром СССР, уничтожение промышленности, армии, космоса и большей части русских людей. Называлось это кровавое пиршество перестройкой. Во главе разрушителей явно просматривался выпестованный Андроповым и меченый дьяволом ставропольский мерзавец.

 

18. Памятник в Монтевидео.

 

Юрий полулежал в кресле – каталке. За окном занималась весна. Небесная лазурь нестерпимо звала ввысь сквозь прутья оконной решетки. Юрий всё чаще приподнимался в своей каталке, разминая ноги и руки, сгибался, как мог. Группа захвата во время ночного боя всадила в него больше десятка пуль. Просто чудом ему удалось выжить той памятной февральской ночью 1984 года.

Здоровье медленно возвращалось в его израненное тело. Юрия никто не навещал. Прошло уже больше года со дня нового заключения, а он даже не знал о смерти матери и сносе отчего дома. В начале сентября появился генерал Чук. Он вошёл, по – хозяйски сел напротив, и повёл свой змеиный разговор:

– Знаете, Юрий, мне, как офицеру – фронтовику очень импонирует ваше мужество. Вы храбро дрались в небе Южной Атлантики. Вы уложили при задержании двенадцать специально подготовленных и хорошо вооружённых офицеров спецназа. Я преклоняюсь перед вашими достоинствами, как лётчика. Это для меня недоступная сфера, но ваши коллеги, которых я расспрашивал, весьма высоко отзывались о вашем мастерстве.

Юрий слушал вполуха. Этот двурушник мог тарахтеть сколько угодно. Хорошо бы влепить уроду пулю про меж глаз из любимого «парабеллума», да жаль, нет его. А Чук разливался в лести. Он обещал Юрию полную легализацию, реабилитацию и все блага жизни. А что же требовалось в таком случае от лётчика? Да всего – ничего. Самая малость: надо было публично поддержать меченого трепача – разрушителя. Человека, чьё гнилое нутро было противно каждому русскому патриоту. Юрий презрительно посмотрел на ожиревшую генеральскую физиономию.

– Скажите, генерал, а ваш сын ещё не застрелился?

Чук в суеверном страхе отпрянул от каталки. Откуда он знает? Кто сказал?

Юрий уничтожающе глядел в змеиные глаза проходимца. Чук не смел отвести взгляда. Юрий сказал своему навязчивому собеседнику:

– Ваша дочь вас бросит. Вы будете догнивать на пенсии как одинокий несчастный старик. У меня всё. Прощайте.

Чук, бледновато – серый покидал палату – камеру на трясущихся ногах. Страх липкой паутиной стягивал мысли. Всегда невозмутимо – надменное лицо корчили судорожные гримасы. Хорошо, что шефа в таком СОСТОЯНИИ не видят подчинённые…

В кабинете главврача Чук, стуча зубами пил воду из казённого гранёного стакана. Потом приказал травить объект ударными дозами психотропных препаратов и ретировался в Москву…

Филат Зыков не получил от Юрия никаких обещанных вестей с родины. Лётчик канул в неизвестность. Предчувствуя недоброе, Филат поехал в Буэнос – Айрес. Нашёл там генерала Дозо. Почтенный генерал был уже на покое, но старовера принял. Поняв в чём дело, Дозо стал звонить своим знакомым и сослуживцам. Но они не смогли ничем помочь. Стали думать, как выручать Юрия из беды. Филат рвался ехать в объятую смутой Россию. Дозо поддержал идею и сказал, что выделит на это средства.

При следующей встрече Филат попросил генерала посодействовать ещё в одном немаловажном деле: увековечении памяти Юрия Алексеевича в столице Уругвая. Русская община обратилась к мэру Монтевидео с просьбой назвать одну из площадей именем Гагарина. Но администрация не спешила с решением. После исторического полёта 1961 года прошло 24 года, всё стало понемногу забываться. Да и не в почёте в Латинской Америке названия иноземными именами, тем более в столицах. Это вам не Москва.

Аргентинский аристократ, герой Мальвинской войны, генерал Дозо пользовался заслуженным уважением в странах Южной Америки. Он лично знал многих высших офицеров в армии Уругвая и Парагвая. Переговорив по телефону со своими знакомыми, Дозо попросил устроить ему встречу с мэром Монтевидео. Вскоре пришло приглашение, и Дозо выехал в Уругвай. Встреча состоялась в особняке, недалеко от центра столицы.

Дозо прошёл в просторный кабинет мэра. Сел в предложенное кресло. Напротив пристроился хозяин. Генерал зажёг сигару и сказал:

– Знаете, мне хорошо известен этот человек, имя которого хотят присвоить площади вашего города. Он был моим подчинённым, моим коллегой. Он многократно превзошёл меня и большинство моих пилотов в лётном мастерстве. Он храбро дрался с англичанами в небе над Мальвинами. Наконец, его всемирно известный полёт за пределы атмосферы. Американцы до сих пор скрипят зубами после такой звонкой оплеухи!

– О, да! Мне говорил о достоинствах кандидата господин Зыков. Я всецело поддерживаю вашу просьбу. Мы вынесем решение на ближайшем заседании.

Лами – Дозо поднялся, поблагодарил мэра уругвайской столицы за сердечный приём. А в 1985 году одна из площадей Монтевидео получила имя Гагарина. В 2000 году на ней был установлен бронзовый бюст героя. Автор памятника – всёзнающий Зураб Церетели хотел первоначально поставить монумент в Буэнос – Айресе. Но власти Аргентины не разрешили этого сделать без объяснения причин. Тогда Церетели предложил проект установки бюста Юрия Алексеевича на одноимённой площади Монтевидео. Отлитый на петербургском заводе «Монументскульптура» великолепный памятник теперь украшает неширокую площадь столицы Уругвая. Это единственный памятник Гагарину в Западном и Южном полушариях планеты.

Нужно заметить, что Юрий Алексеевич изображён в полной военной форме офицера советских ВВС, а не в одеяниях «гражданина мира».

К монументу приходят как местные староверы из «Дороги бородачей», так и русские туристы. Последним, правда, невдомёк, как занесло майора Гагарина в далёкий Монтевидео.

 

 

19. Руническая повесть московской площади.

 

Филат Зыков собирался в туристическую поездку в Россию. На дворе уже стоял 1993 год. Жена паковала нехитрый багаж, а Филат обдумывал, как ему использовать те недолгие десять дней вояжа, отпущенные на поиски Юрия.

Россия бурлила. Социальная неурядица, разграбление страны, невыплаты зарплат, пожар национальных окраин – всё слилось в единый бурлящий и вскипающий русской кровью котёл. Где – то там, в неведомом хитросплетении подлостей и интриг затерялись следы дорогого Филату Юрия, безследно канувшего во вьюжный февраль 1984 года. Девять лет! А как много изменилось! Уже нет на карте страны с гордым именем СССР – исторического правопреемника и защитника интересов России. Страна, сокрушившая фашизм, и первая вырвавшаяся в космос, была сожрана теми же червями, от которых погибла Императорская Россия.

Гнилое брежневское безвременье породило бушующую, раздираемую страстями обстановку девяностых, где благоденствовали воры и убийцы, проститутки и педерасты, заполнившие телеэкран. У Филата была надежда, что в мутной воде вседозволенности, когда КГБ СССР был фактически разгромлен, а контрразведка не имела уже прежних возможностей, ему удастся помочь Юрию, если тот ещё жив. Филат связался с родственниками Сергея Александровича Гагарина. Они обещали помочь, если потребуется. Сами староверы собрали значительную сумму, которую Филат перевёл в московское отделение одного из американских банков.

Дни до отъезда Филат провёл у телевизора. Он старался вжиться во все события, приносимые из русского далёка чёрным ящиком. В середине сентября чета Зыковых улетела в Париж. Потом был путь до Москвы, бушующая золотая осень, неповторимое очарование русской столицы, наэлектризованной, как лейденская банка. Не откладывая в долгий ящик, Филат сразу же направился к Белорусскому вокзалу. Там ему удалось сторговаться с хозяином автомобиля БМВ, и уехать в Гагарин.

Весь путь до родного Юрию города Филат молчал. Водитель тоже был не словоохотлив, и молча топил педаль газа до пола, разгоняя машину к 150 километрам в час. Хорошая дорога кончилась. Затрясло на разбитых улицах города. Один поворот, другой. Вот и цель приезда. Филат щедро расплатился, взял вещи и пошёл к калитке. Дом Космонавтов стоял в глубине уютного двора, засаженного множеством деревьев. В стеклянном павильоне хранилась «Волга» Юрия Алексеевича.

Филат зашёл в главный вход кирпичного здания музея. Залы встретили его тёплой улыбкой и светом Гагаринского обаяния. Филат слушал экскурсовода, вглядываясь в знакомое до боли лицо молодого Юрия. Как начать разговор о феврале 1984 года Зыков не знал. Экскурсия завершилась. Филат спросил, живы ли родственники Гагарина? Экскурсовод представила его симпатичной женщине, крестнице и племяннице Юрия Алексеевича. Она оказалась директором этого музея.

Мило улыбаясь, Тамара Дмитриевна протянула руку. Филат неловко стиснул её ладонь своей широкой клешней. Их разговор сразу пошёл как по маслу, будто они познакомились много лет назад, а теперь встретились после долгой разлуки. Тамара Дмитриевна рассказала Филату, что хорошо помнит 1984 год, когда праздновали пятидесятилетний юбилей Юрия Алексеевича. А накануне, в феврале, пожаловал какой – то псих. Самозванец залез в дом к Анне Тимофеевне, набивался в сыновья. А на самом деле оказался сумасшедшим из Мытищ. Выдворили его. Он упирался, стёкла побил. А Анна Тимофеевна в тот год слегла. После её смерти, ещё могила свежая была, дом матери сломали. Тамара Дмитриевна до конца боролась за эту реликвию, показывала во всех инстанциях дарственную от Анны Тимофеевны, но всё было безполезно. Знающие люди говорили, что за всем этим стоит ЦК КПСС, высшая инстанция страны.

Филат заметил, что в ЦК, наверное, было много более важных дел, чем снос старого дома. Это очень странно, что такими пустячными делами занимались серьёзные занятые люди. Значит, вопрос сноса, решаемый ими, был чрезвычайно важен. С чем могла быть связана такая важность? Что хранили деревянные стены, почему они вдруг стали так ненавистны верхушке партии измены? Тамара Дмитриевна ничего не ответила. Филат понял, что затронул тему, за ворошение которой в СССР – России убивали быстро и безжалостно. Он тепло простился с погрустневшей от воспоминаний Тамарой Дмитриевной. Через час он был уже на пути в Москву.

Туристическую группу Филата продолжали знакомить с московскими музеями. Предстояло посетить и музей спорта, расположенный на главном стадионе страны. Филат рассеяно брёл по залам музея, вполуха слушая объяснения экскурсовода. И вдруг остановился, словно налетел на стену.

Перед опешившим старовером во всю ширь развернулась его дорогая Россия, увенчанная устремлёнными в высь фигурами. Вдоль Уральского хребта мощно и торжественно возвышался Чкалов. Упершись в ледоруб, наступал ногой на Памир Женя Абалаков. А там, над сибирскими просторами, закрывая собой звёздные раны Родины, в районе Красноярска парил Гагарин.

Скульптура называлась «Покорители высот». Экскурсовод сказал, что это новое произведение сына легендарного Жени Абалакова. Вопрос Филата о том, почему Гагарин парит над Красноярском, остался без ответа. Старовер долго стоял, изучая мельчайшие подробности загадочной скульптуры. Без сомнения, автор доступными ему средствами пытался донести до зрителя какие – то сокровенные знания. Это почуяло горячее сердце Филата, подсказав верное направление дальнейших поисков.

На следующий день Филат направился к монументу на площади Гагарина. Титановая стела была сооружена в 1980 году скульптором Бондаренко. Филата поразило, что монумент напоминает солнечные часы. Но это были не просто часы. Так скульптор показал время катастрофы. Фигура Юрия – человек, опускающий руки – на фоне неба ясно прорисовывала древнюю руническую подоплёку. Филат воочию увидел, как две руны Урус – прямая и зеркальная магически слились в титановом силуэте, образуя руну Тюр. И в мозгу Филата, словно озарение, огнём зажглись слова, которые он с изумлением и трепетом прочитал:

Русский Юрий первый мощью коллективной несокрушимой воли с огненной силой, соединяющей противоположности, расширил космическое пространство, в котором можно было продолжать творить мир, но путь потребовал жертвы, без которой стало невозможно воплощение намерения, а идея жертвы требовала принести в жертву себя самого. И Воин Духа на Дороге к Алатырю светлым огнем жертвоприношения победил темные оковы сознания и, освобождаясь от них, принял Посвящение и Силу. Он был решителен в достижении цели лишь честными способами, так как средства влияли на конечный результат. И Воин принял решение сам, мужественно неся ответственность за последствия своего выбора. Это стало воплощением справедливости, но не судом присяжных, а Божьим судом – справедливостью, принесенной на острие клинка.

Потрясённый Филат обходил вокруг монумента. Стела была расположена как бы на острие копья – руны Тюр. Её образовывали примыкающие к Ленинскому проспекту боковые улицы. Модель спускаемого аппарата корабля «Восток» – сфера из выпуклых титановых пентаграмм стояла на том месте кольцевого гранитного обрамления стелы, где находится сектор руны Тюр древних рунических часов.

Филат купил книжку Германа Вирта и на следующий день приехал сверять свои догадки с книжной мудростью. Тень от стелы легла на модель спускаемого аппарата ровно в 10:32. В книге это время было точно обозначено как завершение рунического часа руны Тюр. Филат стоял в оцепенении от того, что ему открылось. Перевёл взгляд на два высоких дома, красиво обрамляющих въезд с площади на Ленинский проспект.

Крышу одного из них украшали четыре фигуры – изваяния, крышу другого – двенадцать. Вот так штука! Двенадцатое апреля читалось невооружённым глазом. А дома и украшения на крышах постройки пятидесятых годов, когда о полёте в космос только мечтали. Мистический ток пронизывал каждую клеточку Филата, стоявшего возле памятника. Он не мог двинуться с места. Наконец он медленно обошёл чёрное гранитное кольцо, опоясывающее тридцатитрёхметровую стелу. Семиметровая фигура Юрия врезалась в пламенеющие закатом небеса. Вглядевшись получше, Филат увидел, что её силуэт прорисовывает ещё одну руну, уже не славянскую. Это была еврейская руна смерти – Тау…

Осень золотом листвы сбегала на тротуары Москвы, струилась в реке, отражалась от первого ночного ледка на лужах, висела в воздухе тысячью паутинок. Филат в раздумье шёл по городу. Он просто гулял, осознавая, что преподнесла ему площадь Гагарина. Совершенно незаметно для себя он очутился возле квартала, примыкающего к Дому Советов. Множество людей строили баррикады, казалось, что шёл непрерывный митинг.

Филата заинтересовало необычное действие. Он подошёл поближе и стал расспрашивать у пожилого бородатого казака, что происходит. Тот коротко сказал:

– Народное восстание. Будем бить зажравшихся уродов. Присоединяйся, если не трусишь.

Филат по натуре был сорвиголова, раздумывать долго не стал и уже через десяток минут присоединился к постройке баррикады. Дом был полон самыми разными людьми. Филат видел и приднестровцев, и морских пехотинцев, и людей в чёрной необычной форме – отряд Баркашова. Строительство баррикады закончилось глубокой ночью. Возле Дома Советов горело множество костров, у которых грелись последние витязи империи, вставшие по зову сердца на защиту Родины.

Филат бродил между кострами, присаживался, слушал речи людей, приехавших из далёкого края, что бы принять участие в решительной схватке с могильщиками Советского Союза. Правда русской жизни хлестала и била Филата. Здесь он познал то, что не доносили голубые экраны и радиоголоса. Праведный народный гнев уже бурлил по всей стране, разграбляемой бандой интернациональных воров и убийц. Капеэсэсиха, подобная унтер-офицерской вдове, выпорола сама себя и заняла самое позорное место в пантеоне русского прошлого, наречённая народом партией измены. Но неорганизованные народные выступления чаще всего кончаются провалом и поражением.

Во главе восстания встали люди, интересы которых были страшно далеки от победы поднявшегося против диктатуры сволочи народа. Филат тяжело переживал кровавую бойню последующих октябрьских дней. Танки били в упор. Белоснежный дворец стал чёрным, в его стенах погибали лучшие сыны и дочери незабвенного Советского Союза.

А мы – стоим. На смерть, а не на жизнь, 
И наша кровь убийцам отольётся. 
Ты только в моём сердце не остынь, 
Любовь, которая в плечо прикладом бьётся…

К исходу дня 4 октября стало ясно, что убьют всех, кто сопротивляется с оружием. Плечо Филата было синим от постоянной стрельбы, руки пропитались оружейным маслом и пахли пороховой гарью. Сдаваться уголовным ублюдкам он не стал. Прорывался вместе с группой хорошо вооружённых бойцов через подземный коллектор. Короткий огневой бой позволил группе смести заслон и выйти в тоннели метро.

Командир группы был ранен при прорыве. Он велел своим людям рассредоточиться, оружие спрятать и пробираться домой по одному. Филат, видя положение слабеющего с каждой минутой командира, вызвался его сопровождать. Тот пронзительно взглянул на бородача, но согласился. Прорыв увенчался полным успехом – все участники добрались до безопасных мест. Филат едва тащил обмякшего от потери крови командира к небольшому кирпичному дому дореволюционной постройки. Короткая лестница, тёмень подъезда. Грузно перевалились через порог. Филат с трудом переводил дыхание. Командир лежал ничком в коридоре.

Филат зажёг свет и потащил командира к кровати. На полу он расстелил простынь, полностью снял с раненого боевые доспехи и обувь. Потом помолился и стал обрабатывать рану. Пуля прошла навылет, лёгкие задеты не были. Через некоторое время Филат сбегал в аптеку и соорудил давно известный ему отвар. Раненый был уже на кровати. Филат сделал укол обезболивающего, напоил командира знахарской смесью. Поздно ночью раненый пришёл в себя и стал просить Филата подойти поближе и сесть. Ему очень нужно было поговорить: пережитый бой и разгром тяжело давил на сознание.

Командир начал издалека. Рассказал Филату о себе, как бегал мальчишкой в белорусском селе, потом армия, Училище имени Верховного Совета СССР, служба в контрразведке. Раненый прерывал свой рассказ длинными паузами, собираясь с силами и вспоминая подробности.

– Вас, наверное, интересует, как я, кадровый военный, оказался в рядах восставших?

– Да, несомненно.

– Тогда слушайте. Было это зимой далекого 1984 года. В феврале меня, уже послужившего и ходившего не один раз на задержание, включили в состав спецгруппы. Выехали в один из городов на Смоленщине. Метель бушевала во – всю. Нас предупредили, что будем брать особо опасного дезертира, который вооружён. Ну, мы не рассуждали. Дезертир, значит дезертир. Рассредоточились и под утро пошли. Домик тот был деревянный, аккуратный такой и чистый. Как положено, бросили в окно гранаты шумовые, затем ринулись внутрь. Этот парень уложил почти половину нашей группы и не застрелился только по тому, что был ранен и потерял сознание.

Я сам надевал на него наручники и относил к автомобилю. Моё лицо было совсем близко к его бледному окровавленному лику. И я узнал его – это был наш народный герой, наша звезда и надежда, человек будущего – Юрий Алексеевич Гагарин.

Пальцы Филата хрустнули, вцепившись в табуретку. А раненый продолжал рассказ дальше:

– Меня тогда будто в воду холодную окунули. Что же я делаю? Ведь в теле того, кого я нёс, сидели и две моих пули…

Тяжёлая тишина повисла в доме. Лишь тикали большие настенные часы. Филат поправил раненому подушку.

– Потом я ушёл из контрразведки. Воевал в Афганистане, дрался там в составе рейдовых групп… Однажды мне повстречался один из моих сослуживцев, тех, с кем я познакомился в 1984 году во время операции захвата. Оказывается, он тоже узнал Юрия Алексеевича. Мало того, мой сослуживец сопровождал его в больницу, а потом забирал оттуда.

Филат слушал раненого, затаив дыхание. Командир сам рассказывал то, ради чего Зыков приехал в Россию. Иначе, как Волей Божьей назвать это было невозможно. Филат не торопил рассказчика. Понимал, что этим можно только повредить делу. Раненый, собравшись с силами, продолжил:

– Разговорились мы. Тот офицер переживал 1984 год ещё похлеще моего, ибо знал, где и как продолжился тернистый путь нашего светлого витязя – Юрия Алексеевича. Решили мы с ним исправить свою давнюю ошибку. Надо было найти и освободить Гагарина. Теперь – то я понимаю, что встань Юрий Алексеевич во главе нашего восстания, Победа пошла бы за нами хоть на край земли. Это был, несомненно, Богоданный ангел, дарованный земле русской в тяжкую годину испытаний.

Филат поразился схожести чувств, которые испытывал к Юрию Алексеевичу раненый незнакомец и своих впечатлений от годового непрерывного общения с Гагариным. Командир попросил перевернуть его на бок, и речь полилась легче:

Посоветовались мы с теми, кто был неравнодушен и кое – что знал. Такие офицеры встречались на моём пути: это казалось счастьем, алмазами, найденными в грязи. Выяснили судьбу Юрия Алексеевича. Нашли подходы к персоналу спецпсихушки. У нас было всё готово. Но вот восстание разгромлено и я ранен. Неизвестно, сколько протяну. Жаль. Ох, как жаль! Ведь убьют они Юрия в застенке. Такие звери прорвались во власть…

Филат поправил подушки. Раненый забылся в тяжёлом сне. Было о чём подумать и Филату. В правдивости слов незнакомца сомневаться не приходилось. Надо срочно продлять визу и вылетать в Красноярск. Филат встал и сделал несколько шагов по комнате. Половицы скрипнули пронзительно и визгливо. Раненый открыл глаза. Сознание с трудом засветилось в их глубине.

– Послушайте, – обратился он к Филату, – вы должны доделать то, что я не успел. Я дам вам телефон. Вы встретитесь с теми, кто должен был ехать в Красноярск. При нынешнем бардаке, скорее всего, удастся купить главврача и охрану…

Филат вздрогнул от таких слов. Незнакомец как бы читал его мысли.

 

 

20. Меч.

 

Ясный морозный день клонился к вечеру. Москва окутывалась пледом сумерек, зажигались тысячи огней машин и домов. Из аэропорта Шереметьево туристический автобус резво мчал в столицу очередную группу иностранцев. Они весело галдели и обсуждали русские морозы.

Филат Зыков приехал в Россию вторично. Теперь он знал многое. За окном автобуса стремительно мелькали заснеженные поля. На душе у Филата было светло и солнечно. Он ехал делать главное дело своей жизни и был готов ко всему. Оружие он купил через своего нового знакомого – сослуживца спасённого Филатом раненого командира. Теперь их группа состояла из трёх человек. Филат обезпечивал получение наличных денег и доставку их в Красноярск. Его новые друзья уже были там и действовали по обстановке.

Разговор с главврачом тинской психушки оказался успешным. Он согласился помочь, но за очень большие деньги. Начальника охраны тоже купили достаточно быстро. Оба фигуранта спали и видели себя в любимых США с кучами долларов в карманах…

До Красноярска Филат ехал поездом. На городском вокзале его сердечно встретили поправившийся командир и его сослуживец. Без лишних слов они двинулись к отходящему в сторону Тинской пассажирскому составу. Станция Тинская была занесена полуметровым снегом. По улицам пристанционного посёлка понуро бродили жители. Страшная беда обрушилась на великий народ. Инобесие и раздробленность делали своё дело. Каждый выживал, как мог. Хорошо организованные преступные сообщества расправлялись с неугодными, безпрепятственно грабили и разоряли страну.

Деньги были вручены в оговоренный срок. Через день Филат уже обнимал бледного и похудевшего Юрия. По условиям сделки они немедля выехали в Уругвай по документам, подготовленным новыми друзьями Филата. Юрий Алексеевич навсегда расставался с Родиной, курящейся пепелищем и развалинами среди мрака уходящего тысячелетия.

Зной ворвался в самолёт через открытую бортпроводницей дверь. Юрий и Филат спускались по трапу под палящими лучами щедрого летнего солнца. Незаметно пролетел месяц в знакомой старообрядческой деревне. Однажды Филат застал Юрия за сборами в дорогу и поинтересовался, куда он намерен ехать. Юрий ответил, что хотел бы повидаться с Дозо.

Филат проводил Юрия до пристани в Монтевидео и долго махал рукой вслед уходящему парому. Путешествие оказалось благополучным, и вскоре старый аргентинский вояка стиснул в ладонях руку Юрия.

Встреча получилась трогательной. Вспоминали погибших друзей, Юрий поведал свои злоключения. Потом пересказал одиссею Филата, октябрьский бой в подземельях Москвы, рассказал о мрачной участи не смирившихся русских людей, попавших в тяжелейшие условия криминального безпредела при тотально инородной власти.

Дозо предложил Юрию остаться в Аргентине. Он взялся легализовать пилота и помочь с деньгами и жильём. Юрий в задумчивости долго ходил по просторной террасе. Смотрел на синеющий горизонт, нежно омываемый водами залива. Генерал настаивал на таком решении, убеждал пилота, что надо возвратиться в небо, ведь жизнь продолжается! А в уругвайской деревне можно умереть от скуки и жестоких когтей ностальгии.

Юрий принял предложение Дозо, и два года промелькнули совсем незаметно. Пилот возил на маленьком самолёте грузы в Рио – Гранде, летал в Кордобу. Небо снова прочно вошло в его жизнь. Известия из России доходили тяжело и скупо. В основном с эмигрантами. Радости общения с ними Юрий не испытывал, ибо многие из них совершенно не представляли, что такое Родина. Они были придатком к своим непомерным страстям и кажущейся возможности красивой жизни. А где жить, им было всё равно. Жажда обогащения любой ценой стала стержневой линией поведения большинства в безклассовом и безстроевом обществе, вылепленном потомками Троцкого и Хрущёва на необъятной территории России.

Продолжалось кровавое пиршество вурдалаков и педерастов, кривляющихся на экранах зомбирующих ящиков. Народ русский находился в сильнейшем алкогольно – наркотическом опьянении, полностью утратив ориентировку и какую – либо волю к созидательной государственной деятельности. Сильными и последовательно русскими оставались единицы. Основная же часть предалась тяжким грехам и гибла со скоростью около миллиона человек в год.

Больно укололо сердце Юрия известие о корабле контрольно измерительного комплекса, носившем его имя. Корабль достался украинским националистам, был варварски разграблен, остатки продали в Индию на металлолом. Диктатуре мелких лавочников космос нужен не был. Их мечты упирались в своём максимуме лишь в золотые унитазы собственных коттеджей.

Юрий и Лами – Дозо часто встречались. Дружба лётчиков крепла год от года. Иногда к таким встречам присоединялись пилоты – ветераны, обожжённые Мальвинской войной.

Получались своеобразные вечера воспоминаний и почтения памяти погибших. В беседах наедине, Дозо спросил как-то Юрия:

– Послушайте, любезный! Вы так хорошо, увлекательно и грамотно расписываете преимущества социализма, мощь своей страны, практически преобладавшей в мире в середине двадцатого столетия. Но, как вы объясните то крайне удручающее состояние России сегодняшнего дня?

– Дело в том, что Господь наказал русский народ за гордыню, забвение Богоданных вождей и расслабленность. Это произошло дважды за наш кровавый ХХ век. За забвение Соборной Клятвы 1613 года на верность Дому Романовых русскому народу пришлось испить горькую чашу гражданской войны. Тогда через страдания русские люди в разум пришли и на Приамурском Земском Соборе 1922 года покаялись в совершённом зле, призвав на царство уцелевших представителей великой династии.

Господь услышал молитвы и внял искреннему покаянию. Не прошло и полгода после Собора, как кончилась гражданская война, был образован СССР, ставший правопреемником и защитником интересов России, а во главе государства отчётливо обозначилась фигура Сталина, Богоданного вождя, прямого потомка Николая Первого. Он сумел за предельно короткий срок реализовать практически все исторические возможности России. Мы возродились из пепла и праха, взяли всё самое лучшее из прошлого и устремились в будущее. В бешеной кровавой схватке народ Богоносец, ведомый русским мессией, повергнул ниц Шикельгрубера и сатанизм третьего рейха – самую страшную силу, перед которой весь мир уже опустился на колени.

Наша исконная формула «ЗА ВЕРУ, ЦАРЯ И ОТЕЧЕСТВО!» вновь засияла праведным светом в сознании большинства народа. На правом берегу Волги в пылающем Сталинграде служил молебны о даровании победы русскому воинству отец Николай Ярушевич. В атаках бойцы шли на врага с именем Родины и Сталина на устах. Великие победы даровал нам Господь. Мы вырвались в космос и заставили ядерную энергию крутить электрогенераторы. Но народ русский, к сожалению, повёлся на лесть и своё обожествление. Враги рода человеческого славословили и отравляли русское самосознание. Советские люди, как это ни прискорбно, возгордились и забыли, кто привёл их к Победе. Урок семнадцатого года оказался неусвоен.

Тогда Господь забрал у народа вождя. Во второй раз за какие – то пятьдесят лет. Народ остался, ВОЖДЯ НЕ СТАЛО. Результат мы видим сегодня. Он ужасен. Россия в кровавом хаосе. Враги торжествуют на обломках некогда великой державы. Народ, потерявший ВЕРУ, теряет вождя, и, становясь игралищем сил зла, платит нескончаемую дань новым завоевателям.

Лекарство от гордыни – горнило страданий. Его должен пройти каждый русский, ибо нам всем требуется лечение.

Русский Меч сам знает, когда он обрушит на врага своё сверкающее неотвратимым возмездием остриё. Только надо помнить, как он был рождён. Давно – давно наша земля была порабощена. Орды врага сломили сопротивление раздираемых распрями воинов. Инобесие ведь родилось не вчера…

Земля стонала от мучений, и народ пошёл просить совета к своим подвижникам, кои ещё оставались в глухих пустынях и подземных катакомбах разрушенных монастырей. Народ вопрошал, когда же конец нашествию? Как одолеть врага?

И чернецы ответствовали измученным мирянам: «ПУСТЬ ТЕ, КТО ГОТОВ ОТДАТЬ ЖИЗНЬ ЗА РОДИНУ, ОТДАДУТ НАМ СВОЮ КРОВЬ, КТО СКОЛЬКО СМОЖЕТ.

НО ЭТО ДОЛЖНА БЫТЬ АЛАЯ ГОРЯЧАЯ КРОВЬ ВОИНОВ, ЖИЖА, ТЕКУЩАЯ В ЖИЛАХ ТОРГАШЕЙ, БУДЕТ БЕЗПОЛЕЗНА.

И ТОГДА МЫ СОБЕРЁМ ЭТУ ДЫМЯЩУЮСЯ КРОВЬ В ЖЕРТВЕННЫЙ СОСУД. С ВЕРОЙ И МОЛИТВОЙ ИЗБРАННЫЕ СТАРЦЫ ВЫПАРЯТ РАСТВОРЁННОЕ В НЕЙ ЖЕЛЕЗО.

И ТОЛЬКО КОГДА ЕГО ХВАТИТ НА МЕЧ, В ДЕЛО ВСТУПЯТ КУЗНЕЦЫ. В ПОЛУТЁМНОЙ КУЗНЕ, НА ОКРАИНЕ НЕВИДИМОГО ГРАДА КИТЕЖА, ПОД ДРУЖНЫМИ ВЗМАХАМИ МОЛОТОВ, ПОД ТЯЖКИЕ ВЗДОХИ МЕХОВ ГОРНА И ГУДЕНИЕ ПЛАМЕНИ В РОССЫПЯХ ГОРЯЩИХ ИСКР РОДИТСЯ СВЕРКАЮЩИЙ МЕЧ НЕОТВРАТИМОГО ВОЗМЕЗДИЯ. СТРАШНЫМИ БУДУТ ЕГО УДАРЫ. НАСТАНЕТ БОЖИЙ СУД. СПРАВЕДЛИВОСТЬ БУДЕТ ПРИНЕСЕНА НА ОСТРИЕ КЛИНКА. НЕ МИР ПРИНЁС Я ВАМ, НО МЕЧ! И РЕКИ ЯДОВИТОЙ ВРАЖЕСКОЙ КРОВИ ПОТЕКУТ ПО НАШЕЙ ЗЕМЛЕ. ОНИ ОМЕРТВЯТ И ГОРОДА И ДЕРЕВНИ, СЛОВНО КИСЛОТА, РАЗЛАГАЯ И РАСТВОРЯЯ В СЕБЕ ВСЯКОГО, СТОЯЩЕГО НА ИХ ПУТИ. НО РАСТВОРИТЬ ОГНЕННУЮ СТАЛЬ КАРАЮЩЕГО РУССКОГО МЕЧА ИМ БУДЕТ НЕ ПОД СИЛУ. И В КРОВАВОМ ЗАРЕВЕ ПОСЛЕДНЕЙ БИТВЫ ВЫ УВИДИТЕ ТЯЖКУЮ ДОЛГОЖДАННУЮ ПОБЕДУ.»

 

Дозо молча слушал Юрия. Этот человек всегда был для него загадкой. И вот теперь он раскрылся с совершенно неожиданной стороны. Всё вставало на свои места. Становился понятен ход событий, который враг рода человеческого всегда старался представить как цепь случайностей. Воля Творца, о которой говорил Юрий Алексеевич, явственно обозначилась теперь и для Дозо.

Юрий не забыл своей давней приятельницы – удивительно женственной актрисы Беатрис Торрес. После долгой разлуки он посетил её дом. Беатрис несказанно обрадовалась, встречая дорогого и уже почти нежданного гостя. Долгие вечера они проводили вместе, вспоминая далёкую и прекрасную страну, лежащую теперь во мгле безвременья. Беатрис очень привязалась к Юрию и страшилась, провожая его до порога. Но он неизменно говорил ей:

– Вернусь обязательно. Жди.

Она умерла с его портретом в руках в далёком 2002-м от сердечного приступа… 

 

 

21. Звезда на траверзе мыса Горн.

 

Советский Союз, бывший шестьдесят девять лет светом и радостью для всех честных людей, был уничтожен. Люди труда брошены на растерзание мошенникам ворам и убийцам. Государственный сектор экономики целенаправленно убили. Многоразовая космическая система «Энергия – Буран» выродилась в показное шоу для авиасалонов, а потом незаметно умерла. Горе и страдания переполняли сердца создателей этого чуда. Теперь они суетились по фирмам – офисам, обслуживая трубу перекачки подземных богатств Родины за бугор.

Казалось, что имя Юрия Алексеевича в России кануло в лету. Однако нашлись люди, которым было дело не только до своей мошны. Загадка исчезновения Первого Космонавта будоражила умы многих исследователей и летописцев космической эры. Одним из самых дотошных оказался военный журналист полковник Михаил Ребров. Он всю жизнь отдал военным газетам и журналам, а теперь работал в «Красной Звезде». Как – то, в начале 1994 года, Ребров посетил по делам службы Болгарию.

Болгарский коллега Реброва предложил съездить к провидице Ванге. Встреча состоялась. Болгарин представил Реброва, как друга Гагарина. Ванга долго молчала. Потом она сказала каким-то глухим голосом, отчётливо проговаривая каждое слово:

– Все думают, что Гагарин погиб. Но это неправда. Он был взят.

Ребров и его спутник слушали, не сводя глаз с Ванги, ловя каждое её слово.

– Гагарин не умер. Он жив. Я вижу его где – то в Америке…

Полёт над пропастью. III часть.

– Слушаю вас.

– Понимаете, для успешной реализации вашего отъезда необходимы деньги. У нас нет таких расходных статей в бюджете.

– У меня и моих родственников тоже нет денег. Я все свои гонорары отдал государству.

– Да, конечно. Мы это помним. Но, по закону мы не можем для вашего отъезда выделить необходимых сумм.

– Обратитесь к Кастро. Он за свой счёт перевезёт меня.

– Да, мы знаем. Но по некоторым причинам это невозможно.

– Тогда зачем вы привезли меня сюда?

– Не торопитесь. Есть вариант немного другой.

– Какой же?

– Мы предлагаем вам выехать в республику Аргентина.

– Но я там никого не знаю…

– Вы напишете письмо своему дальнему родственнику – князю Сергею Александровичу Гагарину. Это богатый американский финансист. Я думаю, что он не откажет вам в помощи. У него много денег и есть состоятельные друзья в Буэнос – Айресе. Вы виделись с ним на приёме у генсека ООН в Нью – Йорке.

– Да, припоминаю.

– Напишите ему письмо в произвольной форме. Сумму расходов вам скажут.

– И что дальше?

– Отдыхайте и набирайтесь сил.

– Я могу встретиться с семьёй?

– Нет, исключено. Женщин мы вам предоставим.

– Не трудитесь. Я однолюб.

– Дело ваше. Я жду от вас письма. От этого зависит срок вашего отъезда.

– Где письменный прибор?

– Не спешите, подумайте. Вам всё необходимое будет предоставлено по первому требованию. До свидания.

– Прощайте.

Андропов вышел и направился вместе с генералом Чуком в соседнюю комнату.

– Виталий Васильевич, он согласился.

– Что мне теперь делать?

– Всё по плану. Пусть пишет письмо. Мы его переправим и подождём ответа князя. Готовьте объект к отъезду. Он должен быть здоров и весел.

– Есть. Понял. Разрешите выполнять?

– Идите.

Генерал Чук бодро вошёл в комнату Юрия. Тот сидел за столом и что – то писал. Увидев генерала, протянул ему листок и брезгливо отвернулся. Чук, взяв письмо, мгновенно вышел, прикрыв двери. Послание было удачным. Лётчик доходчиво изложил требования Андропова. Можно было получать санкцию на отправку курьером этого варианта.

 

10. Хуторок в канадской глуши.

 

Князь Сергей Александрович Гагарин решился. Он позвонил мистеру Хиггинсу. Условия князя были таковы. Деньги он передаст лично в руки Юрию Алексеевичу, ну, скажем, в Канаде. Пусть уж Госдеп постарается уладить приезд туда Юрия Алексеевича. Расходы по приезду князь обязался компенсировать немедленно.

Хиггинс удовлетворённо хмыкнул и сказал, что в ближайшее время перезвонит.

Сергей Александрович рассчитал точно. На территории, где не действуют законы США, обвинить его в нелояльности правительству Штатов будет затруднительно. Перевести деньги и обналичить их в банке Монреаля не составит особого труда. Юрия Алексеевича он лично знает, тут подлог исключается. Оставалось ждать звонка мистера Хиггинса….

Генерал Чук получил ответ Сергея Александровича через несколько часов после телефонной беседы князя с Хиггинсом. Чук быстро связался с Андроповым и развил бешеную деятельность. Была сформирована специальная группа из 20-и человек, разделённых на ядро и прикрытие. Запросили посольство СССР в Канаде на предмет подготовки соответствующих въездных документов. Первая группа прикрытия немедленно вылетела в Монреаль на рекогносцировку. Получив от неё обнадёживающий доклад, генерал отправил в Канаду и вторую группу. Когда она прибыла и освоилась на месте, Чук стал готовить к отъезду Юрия Алексеевича. Провозившись со всякими мелочами день, в сопровождении пяти надёжных сотрудников они отправились в Чкаловскую. Опять транспортный Ил-76 с пассажирским модулем. Полёт в несколько часов до военного аэродрома ГСВГ.

Знакомая Чуку обстановка ГДР: приветливые немцы и воровато – пошловатые соотечественники. Документы оформили очень быстро и вылетели пассажирским рейсом во Францию. Там пересадка до Монреаля. Юрий Алексеевич нервозности не проявлял, все указания генерала выполнял точно. Перелёт через океан прошёл достаточно гладко.

В Монреале Чук ещё раз проинструктировал группу прикрытия. Она была хорошо вооружена и натренирована. Генерал выразил надежду, что у американцев нет повода для провокации. Предчувствия его не обманули…

Мистер Хиггинс позвонил под вечер. Сергей Александрович услышал от него новость: Юрия Алексеевича уже можно повидать в Монреале. Хиггинс просил не задерживать оплату счётов за проезд, обещанную князем. Сергей Александрович пообещал и сказал, что надеется на скорую встречу с Юрием Алексеевичем в Канаде, куда князь собирается приехать через пару дней. Хиггинс уверенно подтвердил надежды Сергея Александровича.

Повесив трубку, финансист стал собираться в дорогу. Написал жене, предупредил адвоката, агента страховой кампании. С собой он взял старого друга, который ходил с ним на эсминце в Россию в 1943 году, когда князь, будучи командиром корабля, сопровождал северные конвои. Друзья встретились в аэропорту и благополучно добрались до гостиницы уже в Монреале. Стали коротать время в ожидании звонка Хиггинса…

Генерал Чук спланировал операцию обмена на одном из одиноких хуторов в живописной сельской местности, очень напоминающей Россию. Американская сторона вела себя на редкость корректно и тихо. Ни одного возражения, как бывало ранее, Чук не получил. Когда все договорённости были соблюдены, и советский резидент со своей семьёй доставлен в Монреаль, Чук назначил день обмена…

Мистер Хиггинс появился на пороге гостиничного номера князя Гагарина внезапно. Сергей Александрович поздоровался с ним, пригласил войти. Хиггинс – сама любезность – поинтересовался, есть ли сейчас при себе у князя та наличность, которую следует передать на благотворительные нужды. Сергей Александрович предложил прямо сейчас ехать в банк, предварительно позвонив по телефону. Хиггинс не возражал. Вскоре он в сопровождении Сергея Александровича уже мчался по хорошей бетоно – асфальтовой дороге к известному хуторку. Там уже находились группы генерала Чука и американцы.

Хуторок утопал в тишине и зелени хвойных деревьев. В просторном рубленом доме на втором этаже мистер Хиггинс опустился в глубокое плетёное кресло. Рядом сел Сергей Александрович. Князь держал на коленях изящный чемоданчик с никелированными замками и обтянутой кожей ручкой. Сигарный дым сиреневой струйкой поплыл над креслами.

А на первом этаже дома американская спецгруппа уже приступила к обмену советского резидента и его семьи. Взрослые и дети спокойно перешли просторную комнату и были встречены группой Чука. После этого генерал повёл Юрия Алексеевича на второй этаж. Массивные дубовые двери впустили в прокуренное пространство нескольких человек. Генерал Чук поздоровался с мистером Хиггинсом, за спиной которого уже стояли американцы, поднявшиеся по другой лестнице.

Хиггинс обратился к Сергею Александровичу:

– Мистер Гагарин! Я обещал вам встречу с Юрием Алексеевичем, если не ошибаюсь. Попрошу вас подойти сюда. Князь поначалу не увидел Юрия Алексеевича, так плотно он был закрыт людьми Чука. Теперь же, поднявшись, Сергей Александрович увидел, что охрана расступилась, пропуская вперед невысокого человека в добротном канадском костюме. Князь взглянул в лицо идущего и обомлел. Да, это он! Дорогие черты, щедрая улыбка, вот только глаза грустноваты. Крепкое мужское рукопожатие и объятия завершили встречу. Сергей Александрович смахнул набежавшую слезу, когда они с Юрием Алексеевичем спускались на первый этаж. Оба молчали. Хиггинс и американцы шли следом.

Генерал Чук после ухода американцев деловито распахнул переданный ему Юрием Алексеевичем чемоданчик князя. Быстро орудуя короткими пальцами, пересчитал деньги. Довольно ухмыльнувшись, повернулся к сопровождающим и приказал возвращаться в город. Операция прошла на редкость гладко.

Сергей Александрович предложил Юрию временно поселиться в их гостиничном номере. Князь заверил, что будет помогать на первых порах столько, сколько сочтёт нужным. Юрий поблагодарил. Нервное напряжение стало понемногу спадать. В гостинице их ждал шикарный стол. Князь ни о чём не расспрашивал, только подливал водки. Юрий почти не верил, что это не сон. Ностальгия ещё не успела вонзить в его сердце свои острые когти. Впервые за три полных года он засыпал в обществе друзей и был по-настоящему счастлив…

Сергей Александрович проснулся очень рано. Его друзья ещё спали, а Хиггинс уже названивал по телефону:

– Мистер Гагарин, мне поручено сообщить вам, что Юрий Алексеевич может оставаться на земле Канады не более месяца. По истечению этого срока мы обязаны его переправить в Буэнос – Айрес. Вы можете его сопровождать.

– Спасибо, мистер Хиггинс. Я так и сделаю. Надеюсь, ваши друзья не в обиде? Ведь я выдал все деньги, которые они запросили.

– О, да, они вам очень благодарны.

– До свидания.

Хиггинс попрощался, а Сергей Александрович засел писать письмо своим родственникам в Буэнос – Айрес. Надо было устраивать Юрия на новом месте. Хотя бы на первых порах будет небольшая поддержка.

Вскоре проснулись друзья Сергея Александровича. После легкого завтрака было решено немного погулять по городу. Собрались, пошли. Монреаль поражал Юрия обилием машин и рекламы. Друзья ходили по улицам, князь комментировал Юрию сценки из канадской жизни, свидетелями которых они становились. Подошли к большой афише. Это был анонс хоккейного матча СССР – Канада. Юрий, сам когда то игравший в хоккей, попросил Сергея Александровича купить билеты.

Через несколько дней трое друзей уже сидели на достаточно хороших местах зимнего стадиона. Свободных кресел на трибунах не было. Хоккей в Канаде имеет исключительную популярность, а матч со сборной СССР носил ещё и подоплёку противостояния Запада и Востока.

Советские хоккеисты не ударили лицом в грязь. Михайлов, Петров и Харламов громили оборону канадцев непрерывными атаками.

Рагулин и Гусев твёрдо держали защиту. Последняя черта надёжно прикрывалась Третьяком. Страсти накалялись. Рёв и грохот трибун оглушал, но Юрий не замечал этого. Канадцы с треском проигрывали. Не справившись со сборной СССР в честном спортивном поединке, канадцы затеяли обычную для них драку. Арбитры сбежали мгновенно. Рагулин выкинул двоих нападавших канадцев за борт одним движением. У тех только коньки сверкнули. В центре поля, выскочившие со скамейки запасных, несколько канадцев навалились на капитана сборной СССР Бориса Михайлова. Он упал, получив сильнейший удар клюшкой под сердце.

Юрий вскочил и кинулся через ступеньки к полю. Сергею Александровичу с большим трудом удалось удержать его от участия в потасовке. А на поле уже шёл настоящий кулачный бой. Пять канадцев в скрюченных позах отдыхали на льду после неформального общения с Рагулиным и Гусевым. Михайлова вынес Петров, прикрываемый Якушевым и Бодуновым. Анисин оказался за бортом, но вылез и продолжал драться.

Через полчаса порядок был, наконец, водворён. Объявили перерыв, канадцы шустро оттащили с десяток своих хоккеистов, уложенных русскими на лёд. Сергей Александрович и Юрий вышли в буфет. Заказали по чашечке кофе, обсуждая матч и драку. К ним подошли двое хорошо одетых людей и на русском языке попросили подписать фотографию. Юрий поинтересовался, откуда они его знают, ведь может быть это ошибка?

– О, нет, – ответили просители. Мы вас, Юрий Алексеевич, очень хорошо помним, а в вашу смерть не верили с самого начала. Это всё происки вашего ревизионистского руководства.

Юрий разговора не поддержал, и, получив автограф, мужчины удалились.

Домой в гостиницу ехали молча. Было видно, что Юрий переживает за хоккеистов, ему неловко, что не удалось им помочь в финале ледового побоища с канадцами. Ведь сборная СССР отказалась играть дальше, и ей записали поражение. Сергей Александрович насколько смог постарался не мешать другу своими утешениями…

Срок пребывания в Канаде истекал. Сергей Александрович получил письма из Буэнос – Айреса. Родственники князя были готовы посодействовать после приезда Юрию Алексеевичу и предоставить на первое время жильё.

Мистер Хиггинс не заставил себя долго ждать и проявился на 30-й день после операции обмена на хуторке. Он поинтересовался, куплены ли билеты, и когда намечен отъезд. Сергей Александрович рассказал об интересующих Хиггинса подробностях и попросил держать его в курсе, если обстоятельства изменяться и отъезд будет перенесён. Хиггинс уверил его, что не изменятся, и попрощался.

На улицах Монреаля уже лежал снег. Сергей Александрович и Юрий ранним морозным утром шли к автомобилю, поджидавшему их под аркой гостиницы. Предстояло длительное воздушное путешествие. Юрий выглядел бодро, хотя его очень волновало ближайшее будущее.

 

11. Белая хризантема.

 

Аргентина встретила Гагариных летней жарой. Вся их тёплая одежда перекочевала в чемоданы. Аэропорт поразил Юрия организованностью и отсутствием очередей. Багаж получили очень быстро и погрузились в автомобиль встречавшего их молодого аргентинца. Тот оказался разговорчивым, неплохо, но с акцентом общался по-русски. Из его речи Юрий понял, что главное за месяц поднять язык, научиться правильному поведению, не вызывающему подозрений. Потом предстоит годовая служба в армии, иначе гражданства не получить.

Русская колония в Аргентине была значительна, но новые знакомые рекомендовали Юрию не афишировать своё прошлое при общении с соотечественниками. Лето проскочило незаметно. Юрий уже сносно говорил по-испански и по-английски. Хиггинс привёз ему новые документы и посоветовал не затягивать с поступлением на службу в армию. Законы в Республике достаточно жёсткие, могут и посадить.

Сергей Александрович уехал домой, оставив Юрия попечению родственников. Их хлопотами он был определён в школу технического состава аргентинских ВВС. После её окончания Юрий стал служить в должности техника самолёта «Мираж» на одном из военных аэродромов. Его фантастически тянуло к полёту. Это заметил один из пожилых пилотов – ассов. Разговорились. Тот взял Юрия техником на свой самолёт. В выходные Юрий и его новый старший товарищ поднялись в воздух на самолёте – спарке. Умудрённый опытом аргентинский воздушный волк сразу почувствовал руку лётчика, как только Юрий, взяв управление, закрутил виражи и боевой разворот.

После полёта оба долго молчали. Потом аргентинец сказал, что для первого раза получилось весьма недурно, и в глубокой задумчивости ушёл к своему автомобилю. А на следующий день Юрий немного опешил. Его командир первым отдал ему честь и не протягивал руки при встрече, пока Юрий не протянул ему свою. После полётов командир вытащил из нагрудного кармана фотографию Юрия в форме майора советских ВВС с Золотой Звездой и Орденом Ленина.

– Господин техник, мне кажется, что вы очень хороший лётчик. Я был бы счастлив, если вы подпишите мне свою фотографию.

Юрий поглядел на своего командира. В глазах аргентинца застыло волнение и неподдельное участие. Пришлось сознаться и подписать фотографию на память.

– Я понимаю, что ваше прошлое – тайна. Не знаю, смогу ли чем помочь вам, однако я сделаю всё, что бы вы летали.

– Спасибо. Это моя мечта. Я не могу без неба…

В кабинете Командующего ВВС Республики Аргентина бригадного генерала Артуро Лами – Дозо было тихо. Генерал сидел в большой задумчивости. Сегодня ему позвонил один из старых друзей. Великолепный лётчик. Он просил принять его по срочному делу. Друзей у генерала было немного, а отношение к ним отличалось теплотой.

В дверях появился адъютант. Он доложил о прибытии полковника, ожидающего Лами – Дозо. Генерал кивнул головой и встал навстречу старому другу. Они выпили по чашечке кофе, и полковник сказал:

– Артуро, понимаешь, дело моё к тебе необычно. Я не любитель разных там историй. Не верю в чудеса и прочую чушь. Но здесь, я, право, растерялся…

Знаешь, с полгода назад, у нас появился новый техник. Ну, парень, как парень. Невысокий. Аккуратный. Исполнительный. А я смотрю, как он провожает каждый взлетевший самолёт! Он же летит вместе с ним!

Перевёл его к себе. Думаю, надо поближе присмотреться. Наблюдал его работу каждый день. Всё безупречно. Тогда я предложил ему полетать со мной в спарке. Ну, думаю, дам подержаться за ручку, а педали и рычаг управления двигателем держу сам. Потом постепенно отдал управление ему. И что ты думаешь? Он открутил пилотаж, лучше, чем я сам могу. Только левый иммельман на четвёрочку. Это лётчик от Бога! Таких у нас едва найдётся с пяток.

Стал я всматриваться в его лицо. И ты знаешь, меня как кто ударил, настолько это было неожиданно! У меня есть альбомчик, давно собираю портреты знаменитых пилотов. Стал перелистывать, гляжу на одну фотографию – точно, мой новый техник!

– И кто же он, если не секрет?

– Ты знаешь, секрет. Но не от тебя.

– Что ты тут темень наводишь, говори, раз пришёл…

– Это русский. У меня его фотография в форме майора. Он первым из людей полетел за пределы атмосферы в 1961 году.

– Вот это да! Хорошенькую новость ты мне подбросил. А от меня ты что хотел?

– Нельзя нам разбрасываться такими людьми. От тебя зависит, будет ли он летать дальше, или нет. Я ведь могу его лишь в спарке катать, да и то не часто.

– Сколько ему осталось служить?

– Полгода.

– Хорошо. Я подумаю. Подготовь его к разговору со мной.

– Спасибо.

Старые друзья обнялись, и полковник уехал на аэродром. Но Дозо разговора не забыл. И в один из сереньких осенних дней Юрия вызвали в штаб ВВС. Начальники, не знавшие причины вызова, очень суетились и давали разные советы, как себя вести. Юрий был им искренне благодарен. И лишь его командир был спокоен. Он сказал:

– Дон Юрио, я говорил о вас командующему. Надеюсь, вы простите мне это. Но другого пути в небо я не смогу вам обезпечить.

Юрий поблагодарил командира и уехал в штаб ВВС. Лами – Дозо встретил его приветливо. Поинтересовался, как идёт служба, сколько осталось тянуть лямку техника.

Юрий не торопясь отвечал, стараясь говорить чисто заученные испанские слова.

– Вы знаете, ко мне как – то заходил мой старый приятель. Полковник. Он был поражен, что техник его самолёта владеет высшим пилотажем лучше его самого…

Лами – Дозо затянулся сигарным дымом и наблюдал за Юрием. Тот пожал плечами, сказав, что всякое бывает, частные лётные школы могут дать приличный налёт и хорошую подготовку.

Лами – Дозо подошёл к своему сейфу. Замок провернулся. Послышалось шуршание папок и листков. Сейф закрылся, мягко прижимая дверцу. Дозо положил перед Юрием несколько фотографий, сделанных в Бразилии во время дружеского визита Гагарина в эту страну. Таких ракурсов Юрий раньше не видел, хотя материал по той поездке просматривал внимательно.

– Знаете, я немного увлекаюсь фотографией. Мне бы очень хотелось, что бы вы подписали эти работы мне на память. Для меня такое будет большой радостью.

Юрий подписал по – русски свои портреты, но дат не ставил.

– Дон Юрио, я хотел предложить вам остаться в кадрах ВВС. Офицером. Полковника я дать вам не имею права. Вы пройдёте обучение на самолёте «Мираж» и получите чин лейтенанта. Думаю, что большего сделать для вас я не смогу. Вы согласны?

– Да, спасибо…

Через полгода у Юрия уже был немалый налёт часов на «Мираже». Леталось ему с упоением. Легко и свободно. В полёте он пел свои русские песни, бывало немного и испанских. Дружная семья лётчиков приняла нового члена радушно. Перед мастерством всегда преклоняют головы настоящие мужественные люди.

Однажды, Юрий в разговоре услышал, что формируется группа для поездки во Францию. Предполагалось обучение лётчиков на новый самолёт, закупаемый там для флота. Юрий позвонил в штаб ВВС и попросил принять его.

Лами – Дозо участливо выслушал темпераментную просьбу. Однако сразу решить вопрос он не мог. Самолёты закупались для базирования на авианосце или на островном аэродроме в Рио – Гранде. Там базировались подразделения морской авиации, подчинённые флотскому командованию. Но, Лами – Дозо успокоил Юрия, сказав, что решит этот вопрос с главкомом ВМС.

Юрий потерял сон и покой. «Мираж» уже порядком надоел ему. Машина надёжная, но скользит плохо, скороподъёмность не очень. Маневренность и огневая мощь на уровне. Воевать на ней можно. Но, уже староват. А хотелось свежий самолёт, с его загадками и скрытыми возможностями.

Зимой погоды не было. Бураны сменялись потеплениями, и с океана тянуло густую пелену тумана. Юрий сидел в клубе, когда к нему подошёл рассыльный и почтительно склонившись, позвал к телефону. На проводе был Дозо. Он иногда звонил сам, чтобы не посвящать лишних людей в не касающиеся их дела. Дозо сообщил, что Юрий включён в группу, следующую на обучение. Но теперь начальником пилота станет главком ВМС, Дозо подписал приказ о переводе Юрия в морскую авиацию.

Юрий поблагодарил и сердечно обещал не забывать старых друзей…

Отъезжающие на обучение лётчики собирались в одном из отелей Буэнос – Айреса. Командовал ими капитан Христофоро Коломбо. Юрий быстро сошёлся на дружеской ноге со всеми новыми товарищами.

Особенно сдружился он с сербом, по прозвищу Тито.

Морское путешествие во Францию оказалось утомительным. Океан часто штормил, поднимая огромные гривастые волны, обрушивающиеся на лайнер. Водяная пыль неслась над мачтами. В лучах низкого ярко-красного солнца вставали величественные радужные столбы. Серый океан преображался, сливаясь с небом в единое полыхающее семицветьем тело. Мореходность корабля позволяла бороться со штормом и держать приличный ход. Однако пассажиры по большей части укачались и лежали по каютам.

Юрий иногда стоял возле большого иллюминатора салона первого класса, откуда была видна широкая панорама борьбы лайнера со стихией. Носовая оконечность в пенных бурунах прорезала набегающие водяные громады, упрямо шла вперёд. Корпус судна дрожал от напряжения машин и ударов волн. Палуба покрывалась белоснежной пеной, стремительно уходящей за леера.

Юрий вспомнил, каким маленьким и спокойным выглядел Атлантический океан, когда он взлетел к звёздам солнечным апрельским утром. Сто восемь минут потребовалось ему тогда для кругосветного путешествия…

Наконец вошли в Средиземное море. Вода, как зеркало. Пассажиры отдыхают после тяжёлого перехода через Атлантику. Командир группы аргентинских лётчиков объявил коллегам, что завтра после прибытия он разместит всех в отеле, а послезавтра они вылетают на остров, где расположена учебная база французских ВВС.

Обучение на новый многоцелевой самолёт было поставлено серьёзно. Подробно проходили двигатель, вооружение и радиооборудование самолёта. Теоретические занятия чередовались через день с полётами. Сначала в спарке, потом самостоятельно.

Юрию понравился этот самолёт. Мощный двигатель, хорошая маневренность. Ручки слушается просто идеально. Юрий стал практиковаться в полётах на предельно малых высотах 10 – 30 метров. Самолёт вёл себя в таких режимах полёта устойчиво, но французы при показах возможностей машины ниже 50 метров не летали и не рекомендовали этого делать аргентинским коллегам.

Напряжённая учёба иногда сменялась выездами на материк. Там пилоты проводили свои редкие выходные. В один из таких дней серб, приятель Юрия, затащил его на концерт великой итальянской актрисы Джины Лоллобриджиды. Они сидели в первых рядах. Джина блистала своими талантами. Пела, танцевала и немного импровизировала. Юрий вспомнил, как он с ней гулял по ночной Москве, оторвавшись от назойливых сопровождающих, помнил её горячее дыхание и бездонность прекрасных глаз во время поцелуя, подаренного ему на набережной. Его поразил неукротимый темперамент этой женщины, чистота и высота её натуры. Именно поэтому тогда дело и кончилось одним поцелуем.

Сейчас же, находясь в трёх метрах от неё, Юрий внезапно поймал сверкающий взгляд актрисы. И весь вечер она пела только для него, не отрывая взгляда больше чем на полминуты. Юрию стало не по себе. Он толкнул в бок друга, и пилоты вышли незадолго до завершения концерта.

Ночью Юрию плохо спалось. Было душно. Он открыл окно своей комнаты в отеле. Луна светила всем своим диском, прорисовывая до мелких деталей даже листья деревьев парка. Перевел взгляд ниже и не поверил своим глазам.

До подоконника второго этажа была приставлена лестница. На её ступеньках стояла женщина в накинутом чёрном плаще. Из – под капюшона на Юрия смотрели знакомые, пронзительно – бездонные глаза Джины. Она сказала на плохом русском:

– Юра, я хотел зайти к вам, но инкогнито…

Он протянул руки и помог женщине перебраться в комнату. Стены и потолок внезапно закружились, в ушах звучал несравненный Вивальди. Огненные всполохи поцелуев стали перемежаться с удивительными ароматами цветов. Такой ночи ни Юрий, ни Джина ещё не переживали.

Юрий уже много лет близко не сходился с женщинами. Валя стала для него всем. Но с Джиной было что – то сверх разума и чувств…

Она выскользнула в окно под утро. Днём Юрий долго лежал, закинув руки за голову. Тито пришёл к нему и позвал на завтрак. На столе перед зеркалом серб увидел женскую брошь. Знаток ювелирных украшений, Тито мгновенно вспомнил, что видел это чудо вчера на груди итальянской кинозвезды. Выпучив глаза на Юрия, он ретировался. Больше всего серба поразило, то, что актриса, отказавшая американскому авиакоролю миллиардеру Хьюзу, выбрала его товарища…

А полёты и учёба шли своим чередом. Настало время ракетных атак по кораблям. Дотошно изучив оборудование самолёта и ракету, приступили к пускам по мишеням. Все пилоты усвоили программу, получили свидетельства. Пора было отправляться в обратный путь.

И тут Юрий получил письмо. Оно было передано верным другом Тито. Джина благодарила его за возвращение забытой бриллиантовой броши. Она просила оставить ей на память о том незабываемом вечере хоть что – нибудь. Из конверта выпала её фотография с тёплыми словами, начертанными на обороте.

Юрий достал из ящика стола фотографию хризантемы. Цветок был изображён очень точно со всеми подробностями, подчёркнутыми весьма художественно. Юрий поставил свою русскую подпись и запечатал фото в конверт.

 

12. Шторм.

 

Атлантический океан неистовствовал. Сильнейший ветер срывал гребни огромных волн. Бросался на такелаж лайнера, силясь унести его в пучину. В каскадах брызг, тяжело зарываясь носом в седые от пены валы, лайнер шёл к берегам Аргентины. Юрий стоял и смотрел на стихию. Тито подошёл сзади и сказал, что надо бы спать. Но ночной шторм завораживал. Тито невольно залюбовался его картиной. Мертвенный желтоватый свет Луны струился сквозь бушующее пространство, делая его почти нереальным.

– Смотри, – сказал Юрий – это и есть наше будущее. Сплошной ночной шторм.

Юрий обнял друга, и они отправились по каютам.

Не смотря на невероятно большое расстояние, отделяющее Юрия от Родины, он всё время чувствовал её дыхание. Телевизор и радио приносили вести об автоматических аппаратах, ездивших по поверхности Луны, об исследовании Марса и Венеры нашими станциями, мягко опустившимися на эти планеты. На пыльных тропинках планет Солнечной системы оставались следы нашей страны, песня оказалась пророческой. Но на фоне потрясающих успехов Юрий не мог не заметить, что деградация верхов СССР неумолимо валит космонавтику. Тяжким грузом легла на сознание всего человечества неразоблачённая лунная афера НАСА. Самый лучший носитель Н-1, лебединая песня Королёва, был варварски растерзан неким Глушко. Этот инженер ещё до войны оклеветал Королёва, подписав не одно письмо в органы. И вот теперь, дорвавшись до власти, паскудник уничтожил восемь готовых ракет Н-1, документацию, стартовые комплексы и производственный конвейер в Куйбышеве. О таком подарке аферисты из НАСА не могли и мечтать. Почти готовый пилотируемый полёт космонавта СССР на Луну вылился в капитулянтскую программу «Союз – Аполлон», правда во всём мире она называлась ЭПАС, «Союз», как побеждённый стоял в самом конце этого словечка. На деле программа ставила основной целью передачу всех наработок и секретов русской космической промышленности американским аферистам, утверждая уже не словами, а материально их газетную лунную победу. Яростная ненависть Глушко к Королёву, как нельзя лучше вписалась в американские планы по убийству русского космоса. Окружённый агентами влияния, аппаратный гроссмейстер Брежнев, запуганный ко всему прочему андроповским покушением на свою жизнь в1969 году, постепенно сливал все достижения Советской, Сталинской Росси в американский унитаз. Лишь бы только подольше оставаться у власти. Вождём, русским мессией, таким, как Сталин, ему было стать не дано. Брежнев лишь создал гениальную систему противовесов и компромиссов, позволяющую долгое время балансировать между русской и еврейской силой. В борьбе этих двух сил сам Брежнев оказался на стороне тьмы. Он сделал многое, что бы уничтожить своих недругов, среди которых оказался и непримиримый Гагарин.

Понятно, что Юрий Алексеевич всегда отстаивал интересы дела, которому служил. А Брежнев лавировал между силами только со своим шкурным интересом – продлить лично его, Брежнева, властные дни. Шушера брежневского окружения, чем мельче, тем подлее суетилась и рвала куски от тела закабаляемой американцами Родины.

Сердце Юрия переполняла боль. Он всем своим существом чувствовал, что народ русский, вся его необъятная родная земля, в большой беде. И имя ей – ИНОБЕСИЕ. Раньше, во времена Иосифа Волоцкого, такая болезнь имела название ЕРЕСЬ ЖИДОВСТВУЮЩИХ. В гениальной книге « Просветитель» русский воин духа безпощадно разгромил отступников, невзирая на лица, среди которых был и Митрополит Московский Зосима, по церковной иерархии стоявший много выше Иосифа.

В Буэнос – Айресе Юрий запоем читал доступные для него книги православного храма. Вера, которую он сохранял всю свою жизнь, помогала выстоять в тяжелейших испытаниях сначала неволи, а потом и чужбины. Ностальгия всё чаще и чаще тысячью маленьких острых когтей впивалась и раздирала невыносимой болью душу Юрия. Он стал иногда заглядывать в редакцию газеты «Наша Страна». Это была русская газета, основанная ещё великим борцом и мыслителем Иваном Солоневичем. Юрий прочитал все его труды не отрываясь. Теперь Солоневич стал наряду с Экзюпери самым любимым писателем лётчика.

Но свободного времени было мало, и Юрий со всей страстностью отдался полётам. Не проходило ни дня, в который Юрий Алексеевич не поднимал бы свой штурмовик в воздух. Он летал над морем, постоянно совершенствуясь в слепых полётах, полётах на сверхмалых высотах. Особенно захватывал Юрия полёт над штормовым океаном. Седые валы бросались в небо миллиардами солёных брызг, стараясь достать самолёт. Юрий нёсся над стихией подобно буревестнику, легко вспарывая пространство. На стёклах кабины оседала морская соль. Ярость океана и буйство его нрава стало сродни духовному состоянию лётчика.

Сильнейший ветер давил машину к воде, и Юрий понимал, что в таком полёте любая ошибка – последняя. Но и для противника, скользящий на малой высоте самолёт был неуязвим и невидим, становился неотвратимым карающим мечём, от которого нет спасения. Товарищи, видя, как летает их коллега, потянулись перенимать его опыт. Скоро вся эскадрилья могла летать на десяти метрах высоты.

Комэск Коломбо подготовил план и обезпечил тренировку для отработки ракетных атак по кораблям. В качестве целей использовались новейшие эсминцы английского проекта 42, получившие в аргентинском флоте имена «Святая Троица» и «Геркулес». Штурмовики успешно подходили на малой высоте до рубежа пуска ракет практически незамеченные с кораблей. Подскок, пуск ракеты, отворот и возвращение на предельно малой высоте.

Но самой сложной задачей для лётчиков оказалась дозаправка в воздухе. Не всегда удавалось успешно состыковаться с танкером. А океан ошибок не прощает, равно как и противник. Боевая учёба и постоянные полёты делали своё дело. Штурмовая эскадрилья была готова во всеоружии встретить врага.

Юрий понимал, что противником в самом ближайшем будущем станут англичане, захватившие принадлежащие Аргентине Мальвинские острова с богатейшим нефтеносным шельфом. Глава Аргентины – генерал Леопольдо Галтиери был полон решимости вернуть стране утерянные земли и нефтяные богатства.

Весна 1982 года для Аргентины была холодной и ветреной. Руководство Республики всё же решилось провести операцию «Росарио» – освобождение Мальвинских островов от английской оккупации. Первыми на архипелаг высадились боевые пловцы под командованием капитана Давыдова. Юрий знал этого отважного морпеха со сложной изломанной судьбой.

Во втором эшелоне высадки были десантники под командованием капитана Гринчо. Он погиб во время скоротечного боя с английским гарнизоном. Англичане сопротивлялись недолго, и вскоре над Мальвинскими островами и Южной Георгией взвились победные аргентинские флаги.

Галтиери отдал приказ высаживать основной контингент войск воздушным путём. Очень быстро было переброшено около 15 тысяч солдат и офицеров. Правда, большинство из них были резервистами, со слабым вооружением и недостаточной подготовкой, а боевой опыт отсутствовал даже у офицеров. Острова стали готовить к активной обороне. Сил и средств не жалели.

Британский лев на другом берегу океана угрожающе рычал и метался, собирая боеготовые корабли в 317-е оперативное соединение. Оно перед отправкой к Мальвинским островам насчитывало до половины всего военного флота Британии. Англичане собирались воевать серьёзно. В случае неудач на море, ими планировались ядерные удары по центру Аргентины – городу Кордоба, где была сосредоточена тяжёлая промышленность. Эсминцы несли ядерные глубинные бомбы, а подлодки – ядерные торпеды.

Вся английская армада, ведомая адмиралом Вудвортом, двигалась по плану операции «Корпорация» через Атлантику, а Тэтчер топала в Лондоне каблучками, намереваясь, видимо, раздавить непокорную Аргентину. Корабли успешно преодолевали расстояние, наматывая на винты мили нелёгкого похода. Служба была поставлена образцово. Британский флот славился дисциплиной, высокой выучкой офицеров и матросов. Противник, прямо скажем, не папуасы на пирогах. В составе соединения были два полноценных авианосных корабля – «Инвинсибл» и «Гермес». Два контейнеровоза переоборудовали для старта и приёма самолётов вертикального взлёта «Си харриер». Десантные суда везли в своём чреве экспедиционный корпус.

Во время перехода англичане не раз наблюдали над своей армадой советские самолёты разведки и целеуказания. Широко распластав краснозвёздные крылья, огромные машины выныривали из-за горизонта, словно появлялись из-под воды. Поднять противодействующую дежурную пару англичане, как правило, не успевали. Русские машины уходили в сторону Кубы, выполнив свою задачу.

В район Мальвинских островов командованием советского ВМФ было направлено множество рыболовных судов. Они имели основной задачей разведку театра военных действий, многие из этих траулеров несли мощную радиолокацию и другое оборудование. Все штурмана были кадровыми офицерами флота, а руководство флотилией было централизовано и замыкалось на гидрографическое судно, имевшее прямой канал связи с ГШ ВМФ. Эскадрилья Ту-95РЦ, базирующаяся на Анголу, получила задачу, взаимодействуя с флотилией, вести непрерывное слежение за действиями противоборствующих сторон.

Аргентинцы использовали для дальней разведки пассажирские самолёты «Боинг 707». От них поступило сообщение, что англичане идут двумя соединениями TF-317.8 и TF-317.9. Самолёты разведчики выяснили и корабельный состав соединений. Он насчитывал 2 авианосца, 11 эсминцев, 27 фрегатов, 2 контейнеровоза, 6 танкодесантных кораблей, 2 тральщика. Были замечены 3 атомных подлодки и 1 дизельная. Воздушное прикрытие соединения насчитывало порядка 30 самолётов вертикального взлёта «Си харриер».

Пока соединение TF-317 двигалось до района развёртывания, дипломаты отчаянно пытались решить спорный вопрос своими средствами. Но направить конфликт в переговорное русло не удалось. Значительная часть вины за это лежит на англичанах.

Советский Союз пристально наблюдал за развитием конфликта. Кроме самолётов и кораблей была задействована космическая техника. 31 марта 1982 года на орбиту были выведены два спутника «Космос 1345» и «Космос 1346». Это были одни из самых совершенных машин космической радиоразведки. В дополнение к ним был запущен спутник фоторазведки «Космос 1347». В процессе развития конфликта СССР нарастил свою космическую разведгруппировку, нацеленную на район Мальвинских островов ещё 10-ю спутниками. СССР особо интересовало применение РЭБ и тактика десантных сил англичан.

Советское руководство через посредников предложило помощь Аргентине. Не откладывая дело в долгий ящик, советские представители передали полную информацию о составе английской эскадры и, особенно, о выявленных атомных подводных лодках.

Наконец, англичане объявили о начале боевых действий в районе Мальвинских островов. Они незаконно обозначил 200 мильную зону, где пообещали топить все суда. 2 мая аргентинский крейсер «Генерал Бельграно» и два корабля охранения совершали учебное плавание далеко за пределами 200 мильной зоны блокады, объявленной англичанами. Место крейсера определялось возле берегов Патагонии, в непосредственной близости от острова Этадос.

Крейсер был старым артиллерийским кораблём американской постройки, переживший разгром Пёрл Харбора. Вооружение его состояло из 12-и 156 мм орудий. Он был продан Аргентине в 1951 году. Эсминцы охранения – новые корабли 1977 года постройки, имели достаточно совершенные средства ПЛО. Но использовали их неграмотно – только в активном режиме. Поэтому английская АПЛ «Конкеррор» издалека определила место и курс аргентинских кораблей, вышла в их кормовые сектора и необнаруженной осуществляла длительное устойчивое сопровождение целей.

Аргентинцы шли на восток от Мальвинских островов и находились вне зоны боевых действий. Командир АПЛ донёс обстановку в Адмиралтейство. Но Тэтчер лично отдала приказ об атаке и уничтожении обнаруженных целей. Тогда АПЛ выпустила три акустические торпеды Мк-8. Попали в атакованный корабль лишь две. Первая взорвалась в центре крейсера. Вторая ударила в носовую оконечность. Во время взрывов погибло более 320 человек.

Через двадцать минут экипаж начал организованно покидать уходящий в пучину крейсер. Корабль продержался на плаву больше 45 минут. Последними сошли на спасательный плот вахтенный офицер Александр Беликов и командир корабля Бонсо. Корабельный водолаз серб Топанич вытаскивал на плоты тех, кто оказался в ледяной воде.

Прошли сутки. Океан жестоко штормил. Плоты разбросало друг от друга на значительное расстояние. Лейтенант Беликов, сильно страдая от морской болезни, смотрел на седой океан, гнавший по волнам их спасательный плот. В руке Александр сжимал специальный нож, которым нужно было разрезать крышу плота, если волны перевернут его. Температура воздуха опускалась за минус двадцать по Цельсию. Некоторые моряки уже замёрзли насмерть. Но Беликов не терял надежды.

Плот взлетал на гребень пенного серого вала, а Александр с мольбой к Всевышнему всматривался в небо. И оно не подвело. Рокоча моторами и приветственно качая крыльями, низко прошёл противолодочный «Нептун» с флагом Аргентины на хвосте. Через пол суток к плоту подошёл буксир – тральщик «Гуррачага». Оставшиеся в живых моряки крейсера были спасены.

Другим морякам, оказавшимся в ледяном штормовом океане повезло меньше. Советские рыболовные суда подошли в район гибели крейсера только после получения гарантий английской стороны о безопасности. Корабль разведки «Белокаменск» подошёл к месту трагедии первым.

На волнах то здесь, то там, среди пенных бурунов виднелись спасательные жилеты моряков. Все аргентинцы были уже давно мертвы от переохлаждения, а чайки расклевали их лица до неузнаваемости. Матросы «Белокаменска» выловили больше десятка трупов, погрузили их в морозильную камеру, и судно взяло курс на Рио – Гальегас.

Советское руководство не разрешило сход на берег. Тела передавали на подошедший аргентинский катер. Флаги были приспущены. Набережная затихла скорбным людским морем. Казалось, что встретить погибших пришёл весь город. Траурный катер отвалил от «Белокаменска». Зазвучал гимн Аргентины. С борта советского корабля было видно, что погибших передавали с катера на набережную, укладывали в стоящие на орудийных лафетах гробы. Город прощался с отважными моряками. Траурный марш доносил до русского корабля скорбь аргентинского народа.

 

13. Дело величавое войны.

 

Юрий узнал о гибели аргентинского крейсера одним из первых. Силы поиска аэродрома Рио – Гранде были подняты по тревоге. Все гражданские рыболовные суда и вспомогательные корабли флота вышли в море. На одном из них служил командиром знакомый Юрию русский эмигрант, бывший кадет – воспитанник одного из русских зарубежных кадетских корпусов. Седовласый капитан согласился взять Юрия на борт. Комэск Коломбо отпустил Юрия, предупредив об осторожности.

Шторм бросал небольшой кораблик, выбивал заклёпки, корёжил шлюпбалки и рвал леера. Юрий, продрогший до костей, стоял на мостике рядом с командиром. Ночь прорезалась узким клинком прожекторного луча. Изредка в его сияющей белизне кроме бушующего океана появлялся тёмный силуэт. Но это были рыболовецкие суда. Плотов и плавающих тел никто не наблюдал.

Кораблик уже несколько часов с трудом боролся со штормом. Эфир был полон сигналами аварийных радиомаяков со спасательных плотов. Люди на них должны быть ещё живы. Утром на горизонте появились оранжевые точки. Прибавив ходу, тральщик подошёл к прыгавшему на волнах плоту, швартовая команда сработала чётко, оранжевое судёнышко подтянули к борту. Окоченевших людей передавали на палубу и оказывали помощь. Половина из них была ещё жива. В сердце Юрия вскипала ненависть к вероломным англичанам, ведь крейсер был старым учебным кораблём и не представлял угрозы, совершая учебный поход за пределами 200 мильной зоны. Звериное мурло Тэтчер ясно проглянуло в этой пиратской акции.

По возвращению на аэродром Рио – Гранде, Юрий без сил повалился на койку. Но заснуть не мог. Чудились погибшие моряки крейсера, заживо замёрзшие в тесноте заливаемого штормом плота. Жажда праведной мести переполняла всех лётчиков эскадрильи капитана Коломбо. И вот получен приказ. Пара штурмовиков должна атаковать обнаруженные разведчиками английские корабли.

Капитан третьего ранга Аугусто Бедакаррац и лейтенант флота Армандо Майора повели свои самолёты на восток. В небе их уже ждали танкеры под прикрытием истребителей «Мираж». Семибальный шторм свирепо гнал ледяные волны. Погода для атаки благоприятная. Нижняя кромка облаков опустилась до 100 метров. Аргентинцы шли на малой высоте под облаками. РЛС выключены, в эфир – ни слова.

Экипаж противолодочного «Нептуна» отслеживал неприятеля и выдавал целеуказание. Пара штурмовиков вовремя подошла к месту дозаправки и удачно приняла топливо. Теперь предстоял венец полёта – атака! Скорость 900. Внизу, в 30-и метрах бушующие седые волны. Цели быстро приближаются.

Бедакаррац приказал Майоре довернуть на обнаруженную группу кораблей. «Этандеры» подскочили до 150 метров и включили бортовые РЛС. Экраны пусты…

Но отважные лётчики упорно двигались к цели. Ещё подскок. На экранах РЛС группа кораблей. Доворот в сторону цели. Подход на 10-и метрах высоты до дистанции 50 км. Подскок до 150 метров. На экранах РЛС две крупные цели. Угол между ними 40 градусов. Лётчики вводят данные в головки самонаведения ракет. С дистанции 35 км оба штурмовика выпустили ракеты.

Резкий разворот, снижение до 30-и метров и выход из боя были безупречны.

А, тем временем, две необнаруженные противокорабельные ракеты «Экзосет», почти касаясь гребней волн, на скорости близкой к звуковой шли к цели. Маршевый участок был преодолён за 2 минуты. ГСН уверенно держали цели. Одна из ракет шла на эсминец проекта 42 «Шеффилд», который вёл сеанс связи с Лондоном. Его РЛС была выключена.

Ракета снизилась до высоты 2-х метров. Верхняя вахта «Шеффилда» увидела смертоносное копьё «Экзосета» уже у борта своего корабля. Ракета попала точно в середину, в рубку оперативного управления, где находился штаб ПВО всего английского соединения…

По милости друзей англичан боевая часть ракеты не взорвалась. Но даже взрыва двигателя с остатками твёрдого топлива оказалось достаточно для сильнейшего пожара на корабле.

Экипаж с ним не справился и «Шеффилд» утонул. Сорок человек было потеряно. На дно океана отправилась одна ядерная глубинная бомба. Английскому Адмиралтейству была врезана звонкая оплеуха. Потопление аргентинского крейсера оказалось далеко не безнаказанным.

Для англичан явилось полной неожиданностью успешное использование аргентинскими лётчиками противокорабельных ракет «Экзосет». Спесивые британцы считали, что лётчики аргентинского флота сами не способны освоить французскую технику, а тем более произвести атаку на пределе радиуса действия штурмовика в тяжёлых погодных условиях. Потеря «Шеффилда» явилась холодным душем на горячие английские головы, решившие, что им всё дозволено. Адмирал Вудворт уже с содроганием принял доклад от противолодочных сил. Обнаружены и вновь потеряны две аргентинские подводные лодки! У адмирала похолодела спина, словно её окатили забортной водой. Все наличные средства были немедленно брошены на поиск подводного врага.

Старую субмарину «Санта Фе» удалось уничтожить в тяжёлом бою возле острова Южная Георгия. Командир подводной лодки совершил ряд ошибок и только поэтому англичанам сопутствовал успех. Но новые субмарины оставались угрозой номер один для всех кораблей соединения. «Сан Луис» успешно атаковал торпедами и утопил английскую АПЛ, транспортное судно и фрегат. Озверевшие от таких потерь англичане несколько суток преследовали аргентинскую подлодку, но устойчивого контакта и уничтожения добиться не удалось.

Неблестяще действовали и «Харриеры». От огня аргентинской ПВО в первую неделю боёв было потеряно пять машин. Это составляло четверть численности авиакрыла обеих авианосцев. Положение спас контейнеровоз «Атлантик Конвейер», доставивший 30 самолётов, которые могли взлетать с его палубы.

Полсотни аргентинских «Миражей» вели постоянные бои с английскими самолётами. При атаках на корабли аргентинские лётчики проявляли чудеса храбрости. Дымные облака взрывов окутывали английские суда. Океан кипел от ярости налетевшего праведного вихря. Из развороченных палуб извлекали груды погибших, некоторые эсминцы и фрегаты ложились в гибельный крен, что бы уже никогда не подняться. Но и героические эскадрильи Аргентины теряли своих отважных бойцов. Не вернулись на родной аэродром многие знакомые Юрия, в том числе и первый командир, подаривший Юрию вторую небесную жизнь.

И воистину светло и свято

Дело величавое войны

Серафимы ясны и крылаты

За плечами воинов видны.

Гагарин добился, чтобы и его включали в боевое расписание. Оставаться наблюдателем было не в характере этого человека. Правда, пришлось побывать у командующего ВВС. Лами Дозо, похудевший и посеревший лицом, выслушал просьбу Юрия. Долго молча изучал какие – то бумаги. Потери лётного состава кровавой раной легли на его сердце. Имел ли он право послать на смертельно опасное дело лётчика, который был одним из последних асов, того, кто должен обучать молодых?

Но Дозо очень хорошо понимал, что такое офицерская честь. Тем более для Юрия, который мог расценить запрет ему боевой работы как недоверие.

Дозо поднялся, Юрий встал со своего места тоже. Тяжёлыми шагами бригадный генерал подошёл к сейфу. Открыл дверку и долго что – то искал. Юрий напряжённо ждал решения командующего. Тот повернулся к пилоту и попросил подойти. В руке Дозо холодно поблескивал небольшой «парабеллум». На стол легла полная обойма.

Дозо сказал, взвешивая каждое слово:

– Вам, Дон Юрио, попадать в плен никак нельзя. Возьмите, это мой подарок. «Парабеллум» придаёт уверенность, силу и решительность тем, кто его держит в руке. Это сокровенная магия далеко не всякого оружия. Я уверен, что отдаю его в надёжные руки.

Юрий вышел от командующего в сильном волнении. Когда – то, Сергей Павлович Королёв, перед первым полётом пригласил его прогуляться. Они ходили по стартовой позиции, поднялись на верхнюю площадку кабель – мачты. Ракета стояла у них за спиной, готовая принимать топливо и окислитель. Степь лежала перед ними, пряный аромат кружил голову.

Сергей Павлович сказал, обняв Юрия за плечи:

– Я думаю, что всё пройдёт хорошо. Верю в это. Однако мы сочли необходимым укомплектовать твой корабль дополнительным имуществом. Если положение станет безнадёжным, ты найдёшь бутылку коньяка и пистолет за панелью управления. Там есть свободный карман.

Сергей Павлович сказал всё очень буднично, но в то же время проникновенно. Двадцать лет прошло, а, кажется, было вчера…

Юрий прибыл в Рио – Гранде под вечер. Аргентинские воины только что отбили атаку английского подразделения SAS на аэродром и ангары. Хвалёное элитное подразделение, потеряв трёх человек убитыми и одного пленным, отошло на территорию Чили. Трупы хорошо экипированных спецназовцев рядком лежали в одной из комнат штаба. Там же разведчики вели допрос пленного. Он показал, что группа высадилась с дизельной подлодки и имела задачу уничтожить штурмовики и аэродром. Пленного и трупы вскоре увезли.

Юрий пошёл к Коломбо. Тот хмуро сообщил, что боевые вылеты Юрию запретил адмирал Анайя. Если пилот хочет, то пусть едет к Дозо и летает на «Мираже». Вот командировка. Коломбо молча затянулся сигарой и отошёл к столу. Юрий взял листок и пошёл собирать вещи. На прощание Коломбо сказал, что надеется на возвращение лётчика в эскадрилью.

– Я ни кому не отдам вашего самолёта. Летайте пока на «Мираже», а «Этандер» вас дождётся.

Дорога до аэродрома ВВС не заняла много времени. На следующий день Юрий вылетел на боевое задание. За сутки теперь ему выпадало 2 – 3 вылета. Боевая работа накалялась. В середине мая аргентинские ВВС предприняли массированный налёт на английские корабли. Юрий шёл в первом эшелоне атакующих самолётов.

Высота 20 метров. Под крылом привычно вздымал водяные горы Атлантический океан. Ведомый шёл чуть выше и поотстав. Внезапно Юрий увидел пару «Харриеров». Они барражировали на подходе к островам. Прижавшись к воде до 10 метров, пара «Миражей» зашла в хвост «Харриерам». В прицеле гагаринского самолёта вырастал отвратительный силуэт ведомого англичанина. Подойдя на 50 метров, Юрий нажал на гашетку пушки. Горящие трассы, выйдя из пушечных стволов, потянулись к противнику и буквально разорвали вражескую машину, превратившуюся в пылающее облако. Ведущего британца, рванувшегося вверх, добил коллега Юрия.

Вскоре в эскадрильи за Юрием закрепилось прозвище Командор Огонь. Это было связано с тем, что в эфире в азарте боя ведомые аргентинские лётчики часто слышали слова незнакомой русской песни:

Из многих тысяч батарей,

За слёзы наших матерей,

За нашу Родину,

Огонь, Огонь!

Лавина бомб и огненные струи пушечных снарядов обрушились на английские корабли. «Глэмогран» и «Антилопа» уже лежат на дне. «Ковентри» догорает, агонизируя, выбрасывая клубы ядовитого дыма. Его экипаж погиб в пламени почти полностью. Сильнейший зенитный огонь не остановил аргентинцев. Они прорвались и выполнили задачу. 

Самолёт Юрия сильно повреждён. Валится вправо. Но двигатель тянет, может быть повезёт! Ведомому Юрия повезло меньше. Снаряд зенитного комплекса разорвался в кабине. Смерть практически мгновенная. Юрий тянул израненную машину к побережью. Высоты почти не было. Это сделало уходящий дымящийся «Мираж» малозаметным. Океан притих и тяжело ворочал уставшее в непрерывных штормах тело.

Над водой низко – низко летела стальная птица. Всеми силами тянулась она к уже близкому берегу. Но вот гром её реактивного сердца внезапно оборвался. Вздымая ореолы сверкающих брызг, гагаринский «Мираж» плюхнулся в океан. Оставалось каких – то две минуты полёта. Но их у пилота уже не было.

Юрий быстро вылез на крыло. Выдернул из контейнера лодку. Она мгновенно надулась. Юрий привязал её шкертом к самолёту, перегрузил в неё носимый аварийный запас. Самолёт, баки которого заполнились углекислым газом, не тонул. Волнение стихло, ночь опустила чёрный полог на поле недавней битвы, зажглись яркие звёзды южного полушария. Ослепительно блистал в небе Южный Крест.

Юрий присел на гаргрот фюзеляжа. Океан ласково лизал обшивку, мурлыкая какие – то свои песни. Под них Юрию вспоминалось прошлое. Он вдруг отчётливо увидел, что давние переживания Сергея Павловича Королёва были не спроста. Королёв, рассматривая аварийный вариант посадки при отказе третьей ступени ракеты, предупреждал Юрия, что в этом случае будет приводнение вблизи мыса Горн, знаменитого постоянными штормами. Именно мыс Горн не давал Королёву покоя… Как будто видел Сергей Павлович нынешнего Юрия, сидящего на фюзеляже тонущего самолёта в холодных водах Южной Атлантики. Сердцем провидел Генеральный Конструктор будущие опасности, поджидающие Первого Космонавта, всем своим существом пытался их отвести.

В кармане комбинезона холодил ногу «парабеллум», в ствол которого загнан патрон. Но это на самый крайний случай…

Прошло несколько часов. Юрий стал замерзать. Он двигался, разминал руки и ноги, сменил замокшую обувь на сухую, но всё равно не согрелся. Розовое утро проявило циркульный горизонт. Вода как зеркало, полнейший штиль. На серебристой глади, со стороны островов проглянула маленькая чёрная точка. Она росла, приближаясь к покачивающемуся в океане самолёту. Юрий привстал, вглядываясь в даль. Вынул «парабеллум». Рукоятка плотно легла в ладонь. Ладная машинка, подумалось ему. Взвёл курок. А какое утро! Чудо!

С приближающегося корабля стали стрелять сигнальными ракетами. Ну, всё. Пора. Юрий поднял руку с оружием на уровень виска. Взглянул на подходящий корабль. До него оставалось не больше кабельтова… Рыбацкое судно под аргентинским флагом! Спасение. Ему всегда везло. Рыбаки доставили пилота на флотскую плавбазу. Самолёт удалось зацепить краном, выдернуть из воды и поставить на палубу.

Юрий простудился и попал в госпиталь ВМС. Несколько дней ему пришлось пролежать с высокой температурой. Как раз в это время командующий флотом посетил раненых и больных моряков с погибшего крейсера «Генерал Бельграно». В накинутом на плечи белом халате адмирал вошёл в палату. Юрий сидел и читал. При виде начальства Юрий встал, представился. Жорже Анайя внимательно всматривался в лицо спасённого пилота.

– Сколько у вас боевых вылетов?

– Восемнадцать.

– Мне о вас говорил Дозо. Вы друзья с ним?

– Да, можно сказать так. Генерал подарил мне вторую жизнь в небе.

– Я уважаю ваше мужество. Строптивец Коломбо не даёт ваш штурмовик никому. Вы хотите на нём пойти в бой?

– Да, если это возможно.

– Хорошо. Сегодня будет приказ. Ваша командировка в ВВС считается законченной. До свидания.

Адмирал вышел, а Юрий стал собираться в родную эскадрилью в Рио – Гранде. Врачи не сильно перечили, и он выехал вечером того же дня. Коломбо тепло встретил пилота. Сказал, что уже есть приказ о допуске Юрия к боевым вылетам. Адмирал Анайя сдержал своё слово.

 

14. Родина или смерть!

 

Каждый аргентинский лётчик мечтал утопить вражеский авианосец. Это главный корабль в ордере, это взлётно – посадочная полоса для десятка вражеских самолётов. Потеря такого корабля заставит противника отказаться от наступательной, активной войны, подорвёт его уверенность в себе, лишит инициативы.

Но атака авианосца – дело очень сложное и рискованное. По атакующим будут работать все огневые средства соединения. Прорваться до рубежа открытия огня и сброса бомб удастся немногим. Авианосец корабль живучий, одной бомбой его не потопишь. Тут нужны согласованные действия многих самолётов, очень помогут противокорабельные ракеты штурмовиков, значительно увеличивающие вероятность поражения главной цели.

Удар по HMS «Гермес» тщательно планировался в штабах ВВС и ВМС Аргентины. Но недостаток специальных самолётов для разведки и целеуказания значительно затруднял поиск цели штурмовиками. Операция планировалась так, что бы атакующие самолёты заходили на цель со стороны океана, с восточных направлений, откуда противник меньше всего ожидает нападения. Расход топлива на это маневрирование значительно возрастает, но игра стоит свеч.

Ценой предельных усилий и потери разведчиков аргентинцам удалось обнаружить авианосец. Вот уже 3 часа «Гермес» ведут аргентинские самолёты дальней разведки. За это время в Рио – Гранде успели подготовить вылет пары «Этандеров». Юрий идёт ведомым. Привычно побежала навстречу самолёту мокрая бетонка. Белые штрихи слились в единую полосу. Дождь хлестает по стеклу кабины. Юрий едва различает самолёт ведущего, яркую точку сопла его двигателя.

Погода улучшилась через полчаса. Предстояла дозаправка. С танкером состыковались удачно. Прикрывающие «Миражи» приветственно покачали крыльями. Топливо принято, теперь на восток. Скорость 900, высота 30. Исходный район. Ведущий уверенно закладывает левый разворот. В наушниках Юрия приказ: боевой курс. Подскок до 150 метров. Включены бортовые радиолокационные станции «Агава». Экраны пестрят целями. Авианосец в центре ордера. Головки самонаведения ракет принимают данные. Опять бешеный полёт на 30-и метрах. Рубеж пуска. Подскок. Экраны РЛС высвечивают до 15 целей. Где же «Гермес»? Пуск. Ракеты, оставляя чёрные жирные дымные следы, уходят из – под крыльев обеих «Этандеров». Самолёты круто разворачиваются и ложатся на обратный курс.

«Экзосеты» пожирают расстояние до цели. Но вот одна ракета, вильнув вправо – влево, утыкается в воду. Отказ системы управления. Но вторая, снизившись до 2-х метров над волнами, продолжает полёт. Её ГСН выбирает и отслеживает самую крупную цель. Рули чётко отрабатывают, и смертоносное копьё вонзается в борт контейнеровоза «Атлантик Конвейер». Взрыв разносит вдребезги стоящие на палубе «Си Харриеры».

 

Безподобным костром пылает почти всё судно. Обезумевший от огня и взрывов топливных цистерн экипаж бросается в воду. В воздух взлетают обломки вертолётов, с треском рушатся надстройки, пламя пляшет на разлившемся по воде керосине. Борта судна мгновенно загораются. Потери англичан возрастают с каждой минутой пожара. А горел этот переоборудованный в авианосец контейнеровоз почти полдня. Потом покинутое безжизненное судно легло на борт, перевернулось, показав красное днище, и океан поглотил поверженного врага. Десять самолётов и пятнадцать вертолётов вместе с запасом топлива и запчастей потеряли англичане в тот день. Сто человек личного состава сгорело или было выведено из строя.

Адмирал Вудворт, бледнея всё больше и больше, докладывал в Лондон. Головомойка последовала немедленно и безжалостно. Вудворт с горя напился и заперся в адмиральской каюте, метая в дверь всё, что попадалось под руку. Вестовые со страхом проходили адмиральским коридором…

А в Рио – Гранде боевые друзья сердечно поздравляли лётчиков. Их вытащили из кабин приземлившихся самолётов и на руках понесли к автомобилям.

В ресторане мгновенно накрывали столы. Весть о большом успехе лётчиков окрыляла всех аргентинцев, подгонять никого не пришлось.

Юрий даже не ожидал такой встречи. Ликующее людское море у его ног плескалось не раз. Но здесь он был тронут до слёз. Его приветствовали как воина, он отдал долг стране, приютившей его в изгнании, отдал всё свое умение и жар сердца. Аргентина оценила это счастливыми улыбками боевых друзей, на чьих крепких руках он взлетел в небо.

Комэск Коломбо получил указание встретить прибывающего командующего ВМС. Анайя собирался посетить дружеский ужин и поздравить пилотов. Ресторан гудел в праздничном веселье. Анайя вошёл в зал в сопровождении адъютанта. Все встали. В тишине адмирал подошёл к лётчикам, вернувшимся с задания. Он крепко пожал Юрию руку, прямо глядя в глаза.

– Спасибо. Не подвели.

– Служу Родине. На совесть.

За столом Анайя посадил пилотов по левую и правую сторону от себя, во главе трапезы. Немного выпив, адмирал попросил рассказать об атаке, о поведении англичан. Очень внимательно выслушал героев. Потом спросил, как они посмотрят на предстоящую атаку второго авианосца – «Инвинсибла». Пилоты выразили готовность хоть завтра идти и бить ненавистных англичан. В конце вечера адмирал пригласил Юрия в курительную комнату. Бывшие там встали и почтительно вышли.

Адмирал спросил Юрия, доволен ли он своим положением. Юрий ответил, что большего, чем есть сейчас, ему не надо. Тогда Анайя спросил, правда ли, что Юрий летал выше, чем можно подняться на любом самолёте? Юрий не темнил и рассказал подробно о своём апрельском полёте 1961 года. Рассказал о корабле «Восток» и ракете Королёва. Адмирал слушал, забыв про свою сигару. Долго осмысливал рассказ.

– Скажите, Дон Юрио, а вам не хотелось бы повидать родных?

– Да, очень. Но, я понимаю, что это невозможно.

– Я бы поговорил с Галтиери.

Он весьма благодарен вашей стране за ценную информацию о противнике. Возможно, мы смогли бы организовать ваш вояж на родину.

– Нет. Этого не требуется. Мои враги на родине очень высоко сидят. Не надо осложнять ситуацию.

– Как знаете. Пойдёмте в зал.

Веселье продолжалось до позднего вечера, завершившись ярким фейерверком.

15. Танго в серебряном городе.

Потеряв «Атлантик Конвейер», англичане уже не выставляли дозоры барражирующих «Харриеров» на дальних рубежах. Берегли оставшиеся самолёты. Они теперь взлетали только с «Инвинсибла». Старый «Гермес» размолотили бомбами доблестные лётчики аргентинских ВВС. «Небесные ястребы» превратили корабль в плавучую рухлядь, не утонувшую только по тому, что половина бомб не взорвалась. Это была трагедия страны, использующей только покупное вооружение.

Атака на «Инвинсибл» задумывалась комбинированной. В ней должны были принять участие самолёты ВВС и ВМС. Морская авиация выставляла пару «Этандеров». ВВС – четырёх «Ястребов». Больше шести самолётов дозаправить в воздухе единовременно не удавалось. Танкеров было только три. Успех дела можно было ожидать лишь при чётком взаимодействии сил.

Вылет был назначен под утро. Юрий привычно уместился в кабине штурмовика. Его техник – Прево, хлопотал под машиной. Рядом готовили ведомый штурмовик. Ракета была только одна. Последняя. Юрий лично осмотрел её крепление. Теперь она ждала своего часа под крылом его машины.

С первыми рассветными лучами оба «Этандера» пошли на взлёт. Набрали свои 100 метров и развернулись на восток. До встречи с танкерами полёт не представлял сложности.

Приём топлива тоже прошёл без задоринки. Вся атакующая группа самолётов – 2 «Этандера» и 4 «Ястреба» неудержимо устремилась к английскому авианосцу.

Вскоре ведомый прокричал Юрию по радио о появлении высотных целей. Юрий задрал нос своей машины, и сердце его затрепетало. В разрыве облаков над осенней штормовой Южной Атлантикой величественно и неторопливо шли парой Ту-95РЦ.

Огромные машины заканчивали разворот. Красные звёзды горячо алели на высоких килях. Белёсый след инверсии расстилался за двигателями широкой дорогой, дорогой к такой далёкой и недоступной Родине…

Мы богаты лишь тем, что в России родились,

Только это у нас никому не отнять.

Мы всегда и везде русским флагом гордились,

Но, забывшим про Родину, нас не понять.

Наше сердце не там, где покой и достаток,

Если это вдали от родимых полей.

Мы бы отдали всё, чтобы жизни остаток

Провести среди праведных русских людей.

Наш размах и простор невозможно измерить,

Нашу удаль и бунт тяжело укротить.

Чтоб любовь испытать её нужно проверить,

Расставаньем и болью её освятить.

Одного за другим нас несчастья косили,

Мы терялись и гибли в чужой стороне,

Мы скорбим безконечно, скорбим по России,

Безвозвратно ушедшей великой стране.

Юрий довернул на север. Краснозвёздные машины неспешно уходили на свою базу в Анголе. А группа аргентинских самолётов продолжала полёт к обнаруженному «Инвинсиблу». Через несколько минут она разделилась. «Этандеры» пошли прямо на авианосец, а «Ястребы» довернули восточнее, чтобы заходить со стороны моря и солнца.

Юрий чётко выполнил заход на цель. Ракета, оставляя чёрный хвост дыма, ушла на маршевый участок полёта. «Этандеры», круто развернувшись, растворились в океанской безбрежности. Теперь свою партию играли «Ястребы». Им было гораздо труднее. Предстояло отбомбиться по «Инвинсиблу», прорвавшись сквозь ордер кораблей охранения. Самолёты шли низко, почти касаясь седых гребней волн. Такая тактика позволила подойти до дистанции в 5 миль незамеченными. Потом был шквал зенитного огня всех калибров.

Два «Ястреба», превратившись в горящие шары, рухнули в океан.

Но оставшиеся пилоты продолжали полёт. Никакая сила не могла заставить отвернуть от цели отважных лётчиков. «Инвинсибл» горел, выбрасывая в небо вспышки взрывов и чёрные густые клубы дыма. Аргентинцы видели, как экипаж пытается бороться с пожаром, разматывает шланги, покрывая палубу заживо сгоревшими людьми. «Ястребы» врезали своими бомбами в самолётоподъёмник. Накрытие было на редкость успешным. Палуба вздыбилась, и вспыхнул новый, ещё более мощный очаг пожара. «Ястребы», снижаясь, уходили в сторону Мальвинского архипелага.

Экипажу авианосца не повезло. На третий день после атаки пожары разрослись, а средства тушения закончились, или были выведены из строя. Большая часть личного состава перешла на корабли сопровождения. Сильнейший взрыв потряс корабль, когда вода дошла до турбин. Кормой вперёд, стряхивая с полётной палубы искорёженные обломки самолётов, авианосец уходил в бушующие воды Атлантического океана.

Так Гагарин поставил достойную точку в боевых действиях на море возле непокорного Мальвинского архипелага. И не его вина, что предательские действия аргентинского сухопутного командования привели к поражению. Англичане всячески скрывали потерю авианосца, подставив вместо него систершип «Илластриес» на встрече кораблей в метрополии.

Полёт над пропастью. II часть.

На втором витке, наконец, установили с Комаровым устойчивую связь. Но только на УКВ. На связи с «Рубином» сидел Гагарин. Его сменил Леонов, но Гагарин отдыхать не пошёл. Юрий Алексеевич хорошо помнил, кто был рядом с его женой и детьми, когда он 6 лет назад на «Востоке-3а» кувыркался в космическом холоде, входя в жаркие объятия земной атмосферы…

Комаров докладывал:

– Самочувствие хорошее, параметры кабины в норме, но не раскрылась левая солнечная батарея, зарядный ток только 13 — 14 ампер, не работает КВ – связь. Попытка закрутить корабль на Солнце не прошла, закрутку пытался осуществить вручную на ДО – 1 (двигатели ориентации), давление в ДО – 1 упало до 180.

Конструкция раскрыва солнечных батарей надёжно работала в барокамере при различных нагрузках, искусственно создаваемых помехах и вдруг… закапризничала. Владимир Михайлович вышел в бытовой отсек и попытался стукнуть ногами в то место, за которым находился злополучный механизм, но освободиться от стопора не удалось.

Комаров докладывал, что индикация тех или иных операций на бортовой аппаратуре не соответствует эксплуатационным документам. Космонавт отлично знал технику и понимал логику всех процессов. К тому же на корабле множество приборов, которые фиксируют и предупреждают. Все эти стрелки, табло, лампочки, тумблеры образуют ясное целое, где сосредотачивается мгновенная обстановка. Программное устройство выдавало команды, но их исполнение не было адекватным. Подарок Мишина жил своей жизнью и делал то, что ему вздумается. Космонавт это уловил сразу.

Что он должен сделать? Что может? Что?.. – мысль работала быстро. Невнятица отступила. Случившееся представлялось в подробностях и целом. Шоковый период прошёл. Кошмар первых минут, когда он очутился в темноте безнадёжности, сгинул. Не ситуация исчезла, а страх перед ней. Доказательством тому не слова, а то, как разворачивались события.

Передали команду: «Снова попытаться закрутить корабль на Солнце на ДО – 1, экономить рабочее тело и энергию».

На третьем витке Комаров доложил: «Давление в кабине — 760, давление в ДО – 1 — 180, зарядка — 14. Солнечная батарея не раскрылась, закрутка на Солнце не прошла».

Стало ясно, что на борту «Союза – 1» серьёзные отказы, и корабль в таком состоянии не пролетает трех суток. Обсудив создавшуюся обстановку, Госкомиссия решила: «Продолжать подготовку к пуску второго корабля «Союз», провести коррекцию орбиты «Союза – 1», ещё раз попытаться закрутить его на Солнце и проверить системы стабилизации корабля». Комарову передали соответствующие распоряжения.

Обстановка складывалась тяжёлая (неполадки на борту могли привести к нарушению теплового баланса и израсходованию электроэнергии в первые же сутки полёта), но в ЦУПе не теряли надежды исправить положение на «Союзе – 1», поднять в космос «Союз» № 5 и выполнить стыковку кораблей и переход Хрунова и Елисеева от Быковского к Комарову.

Комаров доложил, что закрутка на Солнце и на пятом витке не удалась — попытки стабилизировать корабль с помощью ионной ориентации не привели к успеху, а ручная ориентация в тени оказалась очень затруднительной — трудно было определить «бег» Земли.

Стало уже ясно, что продолжать полёт по полной программе нельзя: нужно немедленно отставить старт «Союза» № 5, а «Союз – 1» посадить на 17-м витке. Эту точку зрения поддержали Келдыш, Керимов, Тюлин и другие, но Мишин все ещё не терял надежды выполнить программу полёта полностью. До 13-го витка можно было не спешить с окончательным решением, но все согласились с необходимостью подготовить условия для посадки на 17-м, 18-м или 19-м витках.

На 13-м витке Комаров доложил, что его повторные попытки закрутить корабль на Солнце и провести ориентацию с помощью ионных датчиков опять оказались безуспешными. Всё стало ясно: полёт «Союза» № 5 был отменен, надо было думать, как посадить «Союз – 1». Создалась реальная угроза, что не удастся посадить корабль.

Комарову передали распоряжение садиться на 19-м витке в районе Орска. Для ориентации корабля предложили использовать непредусмотренный инструкциями способ: Комаров должен был вручную сориентировать корабль по – посадочному в светлой части орбиты, для стабилизации корабля при полёте в тени использовать гироскопы, а при выходе из тени подправить ориентацию снова вручную. Это была труднейшая задача: к такому варианту посадки космонавты не готовились, но Комаров понял задание и заверил Госкомиссию, что он посадит корабль.

На КП, на аэродроме, в Москве и в Евпатории — всюду все ждали донесения о включении ТДУ. Это были очень тяжёлые и неприятные минуты.

На восемнадцатом витке, через 26 часов 45 минут после запуска, Комаров вручную сориентировал корабль. Тормозная двигательная установка включилась где-то над Африкой, двигатель отработал расчётное время, несколько позже у юго-западных границ страны снижающийся корабль вошел в зону радиовидимости наземных станций слежения.

Внезапно на командном этаже Центра управления полетами ЦНИИМАШ появился секретарь ЦК КПСС Устинов, курировавший ВПК страны, и с порога распорядился «удалить всех не причастных к делу людей». Остались директор ЦНИИМАШа Юрий Мазжорин, начальник ЦУПа, сотрудник, сопровождавший секретаря ЦК. Устинов молча ходил, напоминая тигра в клетке. Он ещё до запуска знал о неизбежном трагическом завершении полёта и приехал прятать концы в воду.

На экране по синусоподобной кривой орбиты «Союза – 1» медленно передвигалась светящаяся точка, обозначающая положение корабля на орбите. Изредка прорезывался комментарий по громкой связи, хотя вся безрадостная картина на борту корабля высвечивалась цифровыми параметрами на табло. Началось снижение и вход в атмосферу. Поступили две важные информации:

1) космонавт вручную сориентировал корабль;

2) включилась ТДУ.

Комаров доложил, сколько секунд работала ТДУ, и добавил, что сейчас у него обгорят антенны и связь прервётся. Как вспоминает Владимир Ковалёнок, который в те дни был в ЦУПе, на первом суточном витке он услышал по громкой связи голос Комарова: «Ухожу на крайний виток. До встречи на Земле…» — сказал он эту фразу очень спокойно, буднично. Его репортаж был скупым. Он сообщал только то, что считал особо важным.

При обычном снижении корабля в штатном режиме после срабатывания основной ТДУ, которая сталкивает корабль с орбиты, запускаются дополнительные двигатели торможения для обезпечения снижения скорости входа корабля в атмосферу и исключения его сильного нагрева. Но в данном случае они не сработали, и корабль, снижаясь, стал перегреваться. Аппаратурой корабля предусматривался в таком случае отстрел спускаемого аппарата с космонавтом от бытового отсека на определенной высоте по показаниям барометрических датчиков. Но датчики не сработали.

В результате этого корабль, войдя в плотные слои атмосферы, перегрелся. Роковую роль сыграла «технологическая небрежность». Комаров сгорел заживо из-за повреждения системы термоизоляции СА. Были записаны последние слова Владимира Михайловича, его крик: «Жарко, горю!!!» А корабль мчался к Земле…

Промчался ты, промчался ты

Звездой горящей,

Погиб, охваченный огнём,

Чтоб наше небо было ясным,

Чтоб наше небо было ясным,

Ты навсегда, ты навсегда

Остался в нём.

Так трагически оборвалась жизнь этого умного, волевого и славного человека. Устинов предложил присутствующим в ЦУПе сформулировать для СМИ суть сообщения ТАСС. Затем своей рукой написал заглавие – «Гибель космонавта», дал указание выключить все внешние телефоны ЦНИИМАШа и быстро спустился вниз по лестнице к машине…

Огненный вихрь бушевал внутри спускаемого аппарата «Союза – 1». Температура при пожаре внутри корабля была очень высокой. Стакан, в котором был уложен как основной, так и запасной парашют сильно нагрелся, ткань начала сплавляться. Вытяжной парашют вышел нормально, вытащил свёрнутый основной парашют. Но ни основной, ни запасной купол не наполнились из-за намертво сплавившегося шёлка.

Командир одного из поисковых самолетов АН – 12 сообщил командиру вертолёта о том, что видит в воздухе «Союз – 1». Моментально все места у иллюминаторов были заняты членами группы спасателей. Но увидеть в воздухе снижающийся СА не удалось. Командир вертолёта начал энергичное снижение. Затем последовал резкий разворот вертолёта вправо, и многие члены группы увидели приземлившийся среди зелёного поля СА. Он лежал на боку, рядом был виден парашют. И сразу же сработали двигатели мягкой посадки корабля. Это встревожило специалистов, находившихся на борту вертолёта, так как двигатели должны были включиться перед посадкой СА у самой земли.

Вертолёт приземлился в 70 – 100 метрах от СА, над которым стояло облако черного дыма. Все ринулись к аппарату. И только подбежав к нему, поняли, что помощь космонавту уже не нужна. Внутри аппарата разрастался пожар. Со стороны двигателей мягкой посадки, в нижней части СА, прогорело дно, и струйки раскалённого жидкого металла вытекали на землю. Двигатели мягкой посадки расплавить металл не могли. Это произошло от нагрева во время аэродинамического торможения при самом начале спуска.

Группа спасателей немедленно приступила к тушению пожара. Пенные огнетушители не помогли, пришлось забрасывать землёй. За время тушения произошло полное разрушение аппарата, и место пожара приняло вид земляного холмика, под вершиной которого лежала крышка люка-лаза. «Союз» был как бы зарыт вместе со своим командиром.

Прибывшие врачи, приступив к работе, сняли лопатой верхний слой земли с вершины холмика до крышки люка – лаза СА. После выемки земли и отдельных деталей приборов и аппаратуры было обнаружено лежавшее в центральном кресле тело космонавта. Панель управления при ударе оторвалась и отрубила ноги уже мёртвому космонавту. Очистили от земли голову с остатками сгоревшего шлемофона.

Экзюпери: «Жизнь всегда с треском ломает все формулы. И разгром, как он ни уродлив, может оказаться единственным путём к возрождению. Я знаю: чтобы выросло дерево, должно погибнуть зерно. Первая попытка к сопротивлению, если она предпринимается слишком поздно, всегда обречена на неудачу. Зато она пробуждает силы сопротивления. И из неё, может быть, вырастет дерево. Как из зерна. Конечно, разгром — печальное зрелище. Во время разгрома низкие души обнаруживают свою низость. Грабители оказываются грабителями. Общественные устои рушатся. Армия, дошедшая до предела отвращения и усталости, разлагается в этой безсмыслице. Всё это — неизбежные проявления разгрома, как бубоны — проявление чумы. Но если вашу любимую переедет грузовик, неужели вы станете корить её за уродство?

Я не хочу, чтобы о нас судили по уродливым проявлениям разгрома! Неужели о том, кто готов сгореть в полёте, станут судить по его ожогам? Ведь он тоже превратится в урода.»

Пожар превратил тело Комарова в небольшой обгорелый комок размером 30 на 80 сантиметров. Зрелище, конечно, было страшное…

Жена Комарова Валентина Яковлевна на предложение не быть на похоронах твердо заявила: «Последние часы я буду с ним. Я всю жизнь готова стоять перед ним на коленях».

Каманин вспоминал: «На аэродроме Орск для прощания с В.М.Комаровым был выстроен батальон курсантов. Мимо строя курсантов пронесли гроб с телом Комарова и погрузили его в самолёт Ил – 18. За десять минут до взлёта прилетел Ан – 12 с полигона — это генерал Кузнецов и космонавты спешили принять участие в прощании с другом.

Вскоре появилось секретное письмо в ЦК КПСС корреспондента «Советской России» по Оренбургской области Горбатова. Содержание письма было следующим: «На месте гибели Комарова местные жители находят мелкие детали корабля, ходят слухи, что часть останков Комарова зарыта на месте его гибели. К «могиле» Комарова приходят и приезжают тысячи людей». Горбатов предлагал поставить обелиск на месте приземления корабля «Союз – 1». На письме проглядывала резолюция секретаря ЦК: «Л. В. Смирнову. Разобраться, наказать виновных».

ЦК и Смирнов восприняли это письмо как доказательство плохой работы службы поиска и вознамерились искать козла отпущения среди руководства ВВС. 24 апреля из обломков корабля был извлечен только труп Комарова — все детали корабля остались там, где они были зафиксированы в момент аварии. Место аварии было сдано под охрану, и допуск специалистов к нему начался только утром 25 апреля.»

Когда Смирнов понял, что к ВВС придраться невозможно, он весь вопрос свёл к тому, стоит ли ставить обелиск на месте гибели Комарова. Тюлин, Толубко, Пашков и Каманин твёрдо высказались за установление обелиска. Они решили просить в ЦК КПСС разрешения на это. Но на всякий случай послали на место аварии специалистов с целью ещё раз осмотреть район приземления «Союза – 1» и собрать все возможные мельчайшие детали корабля.

На месте гибели корабля остался небольшой холмик земли, на который Сергей Анохин положил свою авиационную фуражку. Потом там и поставили памятник Владимиру Комарову, сделанный солдатским руками.

В морге печальную процессию встретил маршал Вершинин. Он хотел ещё раз сфотографировать останки космонавта и лично убедиться, что он правильно доложил правительству о невозможности прощания с телом погибшего и необходимости немедленной кремации. Открыли гроб, на белом атласе лежало то, что ещё совсем недавно было космонавтом Комаровым, а сейчас стало безформенным чёрным комком. К гробу подошли Гагарин, Леонов, Быковский, Попович и другие космонавты, они печально осмотрели останки друга. Главком ВВС маршал К.А.Вершинин после мучительных раздумий распорядился показать это космонавтам – летавшим и не летавшим, – чтобы не строили иллюзий и осознанно шли в полёт.

Все космонавты были потрясены смертью Комарова: «Вечером собрались у Володи Беляева. Хозяин квартиры был ещё на старте: снимает со старта и отправляет ракету с «Союзом – 2» обратно в МИК. По радио шло сообщение ТАСС. Пили за Володю коньяк, стоя, не чокаясь. Борис и Женька очень плакали. Потом пришёл Беляев и тоже так горько плакал… Страшно, когда взрослые мужики, офицеры так плачут…»

Многокилометровая очередь печально двигалась к Центральному Дому Советской Армии и по мраморным ступенькам поднималась в Краснознаменный зал, обтекая урну, над которой возвышался портрет человека в форме военного лётчика. В траурном карауле стояли лётчики-космонавты.

И вдруг очередь замерла, когда, поравнявшись с урной, пожилая женщина, шедшая на костылях, опустилась на колени и поползла к портрету с огромной гвоздикой в руке. Её поношенные плащ и обувь говорили об очень малом достатке, а на гвоздику она, видимо, истратила последнее.

Она прикоснулась к портрету, положила гвоздику и на коленях замерла в скорбном молчании. Неожиданно она как будто выдохнула из груди: «Зачем же тебя, сынок! Лучше б меня Бог прибрал!» Так же на коленях она вернулась к оставленным костылям. Ей помогли подняться, и очередь вдоль портрета и урны возобновила своё движение.

Народ прощался со своим Героем — первым павшим на дороге Космоса — Владимиром Михайловичем Комаровым — Дважды Героем Советского Союза, лётчиком-космонавтом СССР.

…В один из дней советской делегации было предложено посмотреть на Париж с борта теплохода, проплывающего по Сене. Теплоход отошёл от пристани. На палубах было многолюдно: день выходной, и многие французы проводили время на реке, отдыхали, наслаждались свежим воздухом и пейзажами Парижа.

Когда участники прогулки узнали, что на борту теплохода находятся русские космонавты, они живо устремились к ним, с западной непосредственностью разглядывая людей, недавно побывавших за пределами Земли.

К космонавтам потянулись руки с открытками, книжками, газетами. Всем хотелось получить автограф покорителей звёздных трасс. Вдруг Владимир Комаров увидел девочку лет пяти-шести. Она стояла перед ним, растопырив пухлые пальчики повернутых вверх ладонями рук, и показывала, что у неё ничего нет, а на глазах девчушки готовые брызнуть слезы. Комаров ещё раньше, пока ему удавалось оставаться незамеченным публикой на теплоходе, обратил внимание на семью французов, сидевших у борта. Плотный мужчина лет сорока, миловидная женщина лет на пятнадцать моложе его. И рядом с ними весело щебетала их маленькая черноглазая дочь. Она задавала уйму вопросов, и родители, видимо, не очень тяготились ими, каждый раз подробно отвечая девочке.

И вот сейчас перед Володей стояла их маленькая щебетунья, готовая расплакаться от того, что ей нечего было протянуть русскому дяде – космонавту, как это делали окружающие ее люди.

Комаров на мгновение растерялся. Но кто-то из друзей пришёл на выручку. Ему передали традиционный русский сувенир — маленькую матрёшку. Володя перевернул деревянную красавицу и на донышке мелким, но чётким почерком написал: «На память парижанке от космонавта Комарова». Затем он протянул игрушку и ласково погладил девочку по волосам. Приплясывая и что-то весело мурлыкая, счастливая малышка побежала к родителям, которые не сдерживали своего восторга и, благодарно улыбаясь, кивали Комарову…

Он ушёл из жизни полный сил, здоровья, замыслов и надежд. Он остался в памяти с грустной улыбкой, глядевший с портрета над урной. Остался в памяти молодым…

Владимир Михайлович пал жертвой политических интриг гнилого партийного руководства, но до конца выполнил свой долг офицера, испытателя и человека.

В те дни, прощаясь с другом, Юрий Гагарин сказал:

— Мы научим летать «Союз». В этом я вижу наш долг — долг друзей перед памятью Володи. Это отличный, умный корабль. Он будет летать. Мы сядем в кабины новых кораблей и выйдем на новые орбиты. Ничто не остановит нас, не остановит!

«Союз» стал базовым кораблём при проведении сложнейших космических исследований с использованием орбитальных станций. На нём отлетали многие наши и международные экипажи. И в каждое из этих космических свершений вложена душа и жизнь Володи Комарова.

Экзюпери: «Неудачи закаляют сильных. К сожалению, с людьми приходится вести игру, в которой почти не принимается в расчёт истинный смысл вещей. Выигрыш или проигрыш зависит от каких-то чисто внешних причин. И обманчивая видимость проигрыша связывает тебя по рукам и ногам.»

Причины катастрофы больше занимали умы конструкторов, методистов и инструкторов ЦПК, нежели партийного руководства страны. Чувствовалось, что к погибшему космонавту возникла некая неприязнь. Многое исходило от генсека, Леонида Ильича Брежнева. И хотя Комарову посмертно присвоили звание Героя Советского Союза, а прах похоронили в Кремлевской стене, в последующем на светлую память космонавта стала надвигаться тень забвения. И сегодня так и не выполнен Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24 апреля 1967 года об установлении бюста на родине космонавта – Москве. Здесь его именем названа площадь в Петровском парке, которую и площадью-то назвать можно только условно. Хотя есть здесь и большие «плюсы» – летом роскошные клумбы в центре небольшого парка благоухают цветами. Вот здесь бы и поставить ему памятник.

А что же сделала Военно-воздушная инженерная академия имени профессора Жуковского? На её стенах не нашлось места даже для скромной мемориальной доски. Скажем откровенно, раньше существовало негласное мнение, что В.М.Комаров якобы не та «величина». Высказывали его типичные интеллигенты: тупые, подлые, безпринципные, трусливые и продажные. Но, само собой, с непомерными амбициями «элиты». А вдали от смердящей долларами Москвы, в Оренбургской области на месте падения космического корабля «Союз – 1» за счёт местных средств сооружен величественный мемориал, в центре которого – высокая стела с бюстом космонавта наверху.

Несмотря на отдалённость от города, у мемориала всегда оживлённо, у местных молодожёнов стало традицией – в торжественный для них день возлагать к подножию памятника свежие цветы.

Сразу после похорон Комарова состоялась встреча Гагарина с председателем КГБ Семичастным.

Позднее Семичастный озвучил Брежневу содержание просьб космонавтов, но эта информация была им преподнесена как бы от себя. Этим Семичастный обозначил свою позицию, которая была сродни позиции Гагарина, и участь тогдашнего главы КГБ была быстро решена.

Семичастный вспоминал: «Владимир Михайлович Комаров стал первым человеком, не вернувшимся из космоса на Землю.

У КГБ было не очень много контактов с космической программой: вся отрасль была под патронажем Министерства обороны и военных кругов. Хотя первая «прогулка» космонавта Алексея Леонова в космосе в 1965 году была от​снята при помощи нашей аппаратуры, однако для того, что​бы и дальше успешно сотрудничать с космонавтами, у нас не было ни возможности, ни средств.

Из агентурных донесений и из западной печати мы к тому же стали узнавать, что американцы начали использо​вать свои космические экспедиции для получения шпион​ских фотоснимков о советских военных объектах. Нам ничего не оставалось, как объединить наших сотрудников в отдель​ную группу и передать всю тему им. Так что КГБ в успехе самого завоевания космоса не имел возможности отличиться.

Тогда я был только на десять лет старше двадцатисеми​летнего Гагарина и по возрасту из всего руководства страны был ближе других к космонавтам. Поэтому со многими из них поддерживал очень добрые отношения. Некоторые были ещё комсомольцами, и моё комсомольское прошлое, понят​но, сыграло тут свою роль. Как хорошие солдаты — по зва​нию они были намного ниже меня, — космонавты сохраняли необходимую, формальную дистанцию, но взаимное доверие между нами всё более углублялось.

Космонавты были потрясены случившимся с Комаровым. Вскоре после траурного прощания с Владимиром Михайло​вичем в Краснознаменном зале Дома Советской Армии ко мне подошли Юрий Гагарин, Герман Титов, Андриан Николаев, Павел Попович и попросили выслушать их. Я согласился. Прямо с похорон мы отправились на Лубянку.

Согласно принципам служебной подчиненности им следовало бы идти со своими проблемами к новому министру обороны Гречко, но, как я позже понял, там были глухи к волновавшим их вопросам..

Космонавты попросили меня посодействовать их личной встрече с Леонидом Брежневым, уже третий год возглавлявшим руководство нашей страны и партии. Они изложили мне свои проблемы и поделились проектами их решения. Космонавты были также уверены, что я их не выдам Гречко, а вот первому секретарю ЦК смогу представить перечень их жалоб и проекты решений спорных вопросов таким образом, словно всё это родилось в моей, а не их головах. Для успеха всего начинания именно такой подход имел решающее значение.

До той поры я не предполагал, что взаимоотношения между отдельными группами в сфере космических исследований столь накалены. Однако четвёрка моих гостей с Гагариным во главе убедила меня в обратном. Самой обременительной для них была необходимость слепого соблюдения военной дисциплины.

В своё время подчиненность нашей космонавтики Министерству обороны была необходима, однако чем дальше развивалась она, тем больше проявлялось различие в толковании тех или иных вопросов между теми, кто летал и тренировался, и теми, кто давал команды из-за письменного стола. Практически все лётчики-космонавты в сравнении со своими начальниками имели очень низкие воинские звания. А случалось, что, приходя на совещание, которое проводил генерал или маршал, они не получали должного понимания своих проблем. Те ставили молодых космонавтов по стойке «смирно», не дав себе даже труда выслушать, что их волнует.

А проблемы ни много, ни мало касались тренировок, финансирования, подбора кадров, материального обезпечения.

Поэтому космонавты хотели, чтобы их сфера была изъята из Министерства обороны и выделена в самостоятельную. С Брежневым я на эту тему действительно говорил, но вскоре же после этого сам был отозван из КГБ и сослан в Киев.»

Происходит замена во главе КГБ честного, но туповатого «Ванька» Семичастного, который так до конца дней своих и не понял, что произошло, на Андропова, подготовившего перестройку, осуществлённую уже без него, но выпестованными им кадрами.

После похорон Комарова Гагарин посетил Вениамина Ивановича Русяева: « Да, он позвонил мне почти сразу же, как вернулся с космодрома. И сказал, что сейчас приедет. Он был на машине, я его внизу встретил. Предложил зайти в лифт. Он отказался. Говорит, пошли наверх пешком. И добавил: «И у лифта уши бывают». А дело в том, что незадолго до этого у меня в доме установили «жучки». Я, когда это заметил, был в ярости – устанавливать «жучки» в квартире кадрового агента?! И квартира, и телефон были под контролем. Словом, в тот раз мы долго, очень долго на мой 6-й этаж поднимались…

Пока шли, он рассказал мне о громадной исследовательской работе, которая была проделана, чтобы предотвратить пуск, и её результаты просто обязаны были быть представлены Первому лицу. Он мне также сказал, что ему указали на меня как на человека, который передавал письмо соответствующим руководящим чинам. Я рассказал, как всё было и на каких уровнях я пытался что-то предпринять и чем все это закончилось.

Наконец он сказал: «Хорошо. Я сам пойду к нему. Как ты думаешь – примет он меня?» Я ему говорю: «Ты же в праздники часами с ним на Мавзолее стоишь рядом, а после этого спрашиваешь у меня, примет он тебя или нет. А я с ним и за руку-то никогда не здоровался». Юра мне: «Так мы с ним ни разу серьёзно-то ни о чём и не поговорили. Ты думаешь, я о чём с ним на трибуне говорю? Я ему анекдоты рассказываю, которые к загранкомандировкам заготавливаю». А мы с ним действительно несчётное количество анекдотов и шуток для поездок специально собирали – на случай, если нужно будет поддержать светскую беседу. У него, знаете, была просто блестящая память на такие вещи.

Мне даже неизвестно, добрался ли в конечном счёте тогда Юра до Брежнева… По крайней мере, спросить его об этом впоследствии не удалось. Да, честно говоря, это было бы небезопасно, хотя бы учитывая ту слежку, которую за мной учинили. Сейчас я прямо могу вам сказать: нас предупредили – те, кто будет пытаться разобраться в ситуации… Ну, в общем, в воздухе вокруг нас витал страх…

Юра решительно заявил: он будет во что бы то ни стало пытаться прорваться к Брежневу. И если Первый обо всём был в курсе и спустил ситуацию на тормозах… То он точно знает, как поступить. Так он сказал. Дословно. Можно только догадываться, что он имел в виду». Вениамин Русяев заканчивал свой рассказ следующими словами: «Юра всегда считал, что политика – дело тяжёлое и деликатное. На что я ему возражал: «Политика, Юра, это прежде всего – дело очень грязное. И, пожалуйста, не лезь в неё никогда. Поверь – не стоит… У тебя есть своё любимое дело, семья…»

Экзюпери: «Где-то, как черви внутри плода, притаились грозы; ночь казалась прекрасной, но кое-где начинала подгнивать, и ему было противно погружаться в этот мрак, скрывающий в себе гниль и разложение. Он подумал: «Кольцо замкнулось». Так или иначе – все должно решиться ещё до рассвета, в плотной массе тьмы. Только так… А бывало, первые часы рассвета приносили ему исцеление… Но теперь незачем смотреть на восток, туда, где живёт солнце: между самолётом и солнцем пролегли бездонные глубины ночи; из них – не выбраться. Странная ночь! Она внезапно начинала подгнивать – подгнивать слоями, как мякоть роскошного с виду плода. Грозная ночь, гниющая под прикосновениями ветра. Ночь, которую нелегко победить.»

 

6. Скорпионы.

 

Генерал Чук ехал на встречу с Андроповым. Каждая из них оставляла в душе генерала неизгладимые отпечатки. Сначала встречи проходили в кабинете на площади Дзержинского. Потом Чук, чувствуя, что попал между молотом и наковальней, сбежал с поста начальника третьего управления КГБ СССР на Украину. Тогда встречи стали проходить только на специальных квартирах.

Машина долго петляла по улицам Москвы, проехала несколько проходных дворов и остановилась у дома №26 возле чёрного входа подъезда во дворе – колодце с несколькими подворотнями.

Чук вышел из машины, и сразу за ним закрылась подъездная дверь. Человек в костюме с оттопыренной подмышкой проводил генерала до массивной двери с деревянными украшениями. На ней ещё виднелась закрашенная несколько раз медная табличка: «Карлъ Францевичъ Флекенштейнъ.». Дверь безшумно распахнулась. Чук вошёл в квартиру.

Обстановка её напоминала интерьер американских городских квартир середины 40-х годов ХХ века. Фотографии ночного Нью-Йорка, статуя Свободы. В углу шикарная ламповая радиола. Много пластинок. В основном записи оркестра Глена Миллера…

Андропов не заставил себя долго ждать. Откуда-то из боковой двери неслышно появилась его седоголовая фигура. Чук почтительно вскочил и замер в подобострастной позе. Андропов сухо поздоровался. Пригласил сесть. Долго молчал, изучая исподволь поведение Чука. Как, тот, не нервничает ли, что на душе у этого двурушника? Не переметнулся ли обратно к Брежневу?

Чук сидел каменным изваянием. Андропов налил по рюмочке вина «Молоко любимой женщины». Выпили. Молчание затягивалось. А председатель явно хотел показать Чуку, что хотя, и благодарен ему за проведенную по андроповскому сценарию операцию с лётчиком, но доверять пока всецело не намерен.

Поднявшись с кресла, Андропов подошёл к радиоле, поставил свою любимую «Серенаду солнечной долины» и обратился к Чуку:

– Виталий Васильевич, кажется, вы курировали операцию с лётчиком в марте 1968 года?

– Да, Юрий Владимирович, курировал.

– Вы знаете, у нас случилось в Аргентине несчастье. Да.

Андропов замолчал и повернулся к окну. Задёрнул занавеску.

– В Буэнос-Айресе провален наш резидент. Мало того. Они там взяли его семью. Двоих дочерей и жену. Видно, не сладко им там пришлось. Стал он сдавать нашу агентуру. Мы его понимаем, конечно… Пока не всех ещё сдал… Но если там поднажмут, то всё придётся начинать с нуля по Латинской Америке.

– Чем же я могу помочь?

– Появилась возможность обмена. Мы предполагаем обменять всю семью на вашего подопечного лётчика. Как он себя чувствует?

– Я думаю, что удовлетворительно. Мне надо вылететь в Красноярск и разобраться.

– Вероятно, это разумно. Подготовьте его там, откормите, оденьте и через две недели я навещу вас.

– Где мне разместить объект?

– Вы же работали с ним в 1968 году на вашей подмосковной даче.

– Есть. Понял.

– Вот ещё что. Вас будут сопровождать наши люди. Из Красноярска полетите бортом транспортной авиации. В Чкаловской вас встретят.

– Разрешите выполнять?

– Да, конечно.

С этими словами Андропов повернулся и неслышными шагами скрылся за дверью. Генерал Чук поднялся. Ноги ватными тумбами едва передвигались. Он не помнил, как очутился на своей даче. Хлебнул водки и стал приходить в себя.

 

7. Весна шестьдесят восьмого.

 

Станция Тинская красноярской железной дороги была почти пустынна. С поезда сошло трое хорошо одетых мужчин. Они быстро промелькнули через низенький перрон и скрылись в поджидавшей их машине.

Разбитая дорога привела автомобиль к железным воротам психиатрического спецучреждения – одного из оплотов карательной психиатрии в Советском Союзе. Охрана шустро впустила прибывшую машину. Оставив на захолустной улице облако дыма и пыли, она проехала прямо к одному из корпусов, обнесённых в два ряда колючей проволокой.

Генерал Чук и двое сопровождающих вошли через проходную с автоматчиками в специальную зону. Их встретил главврач. После короткого ознакомления с документами прибывших, главврач поинтересовался, когда они намерены приступить к делу.

– Немедленно. – Последовал ответ. – И, пожалуйста, подготовьте его к нашему приходу.

– Хорошо. Он в нормальном состоянии, никаких отклонений в поведении за последний год не было. Правда, медиков органически ненавидит.

– Понятно. Значит, пойдём без халатов. Ведите прямо сейчас.

– Воля ваша. Идёмте.

Группа людей, возглавляемая главврачом, уверенными шагами двинулась ходами и закоулками огромного здания. Везде их встречали посты с вооружённой охраной. И вот последний коридор, окрашенный зелёной краской. Поворот, глухая стена. Дверь с глазком. Лязг замка. Генерал Чук отстранил рукой главврача, велев остаться с сопровождающими, и вошёл в палату – камеру.

У зарешеченного окна сидел человек в синей одежде. Он не обратил внимания на вошедшего. Лицо его, одухотворённое полётом, светилось от падавшего через окно солнечного луча.

– Здравствуйте, гражданин Алексеев!, – бодренько приветствовал обитателя палаты – камеры генерал Чук.

Сидевший у окна поднялся и повернулся к вошедшему. Лицо его, знакомое каждому советскому человеку, не выразило ни удивления, ни радости. Он молча смотрел на генерала пронзительным взглядом серых глаз и презрительно щурился.

– Гражданин Алексеев, принято решение о вашем выезде за рубеж. Я уполномочен привезти вас в Москву.

Ответом послужило презрительное молчание.

– Но ведь вы сами просили об отъезде. Ваша мама и родственники хлопотали об этом же. Мы решили удовлетворить ваши же просьбы. Так вы едите или нет?

– Да. Я еду., – сказал обитатель палаты – камеры, – Только как быть с одеждой?

– Не безпокойтесь. Всё предусмотрено.

Чук выглянул за дверь. Мгновенно вошёл один из сопровождающих. Он открыл свой чемодан и извлёк костюм, рубашку, ботинки, плащ, бритвенный прибор, галстук и шляпу.

– Мы не будем вам мешать. Одевайтесь и выходите в коридор.

Произнеся это, Чук и сопровождающий удалились.

Юрий Алексеевич несколько минут стоял не шелохнувшись. Неужели свобода? А может, опять андроповская проделка? Кто их знает? Ну, ладно. Посмотрим, чем чёрт ни шутит. Быстро побрился, Оделся, обулся. Резко открыл дверь с глазком. И нос к носу столкнулся с наблюдавшим за ним Чуком. Тот от неожиданности аж присел, отлетев к зелёной стене. Сопровождающие откинули полы пиджаков, обнажив кобуры с оружием.

– Отставить!, – заорал Чук, – Вы что, не видите? Он исполняет мои указания!

Юрий Алексеевич презрительно усмехнулся, видя этот цирк. Главврач уже успел отпрыгнуть за угол коридора и теперь боязливо наблюдал оттуда продолжение действия. Чук поднимался, испачкав спину пиджака вонючей зеленой краской, которой был окрашен коридор.

– Идёмте, гражданин Алексеев!

Гагарин пошёл по коридору. Чук и сопровождающие следом. Впереди опять был главврач. Так они дошли до кабинета регистратуры. Главврач открыл двери. Все вошли. Юрий Алексеевич сел в кресло. По обе стороны встали сопровождающие. Чук и главврач рылись в документации. Через полчаса была, наконец, найдена «История болезни N120461». Чук удовлетворённо сунул её в чемодан.

В аэропорту Красноярска чёрная «Волга» подъехала к тяжёлому транспортному самолёту с красной звездой на хвосте. По трапу в пассажирский модуль поднялись четверо. Люк захлопнулся, и тяжёлый корабль порулил на взлёт.

Да, как давно он не летал! Глаза заблестели. Рёв двигателей был сладчайшей музыкой. Полуприкрыв глаза, Юрий Алексеевич вспоминал свой последний полёт.

В тот день ранней весны 1968 года он легко встал от хорошего здорового сна. Умылся, побрился, поцеловал своих девчонок. Они ушли в школу. Жена Валентина лежала в больнице. Хозяйствовала её родная сестра…

…Ровно – ровно – ровно гудели двигатели транспортного Ила, пожирая расстояние до Москвы. Как не похож был этот Ил-76 на Ил-18 далёкого 1961 года, когда после удачного приземления в приволжской степи Юрий Алексеевич летел в Москву…

А мартовский день 68-го опять и опять вставал перед полуприкрытым взором Гагарина. Проводив дочерей, он позавтракал. Пора было ехать на полёты. Одел шинель, застегнулся. Проверил, как сидит фуражка. Всё в порядке. Повернул ключ в двери. Вышел на площадку. Там соседи собирались в столицу. Мать соседки держала лифт. Потом они шли с Добровольским по улицам Звёздного к автобусному пяточку. Впереди стучала каблучками бегущая соседка.

Сунув руку в карман, Юрий Алексеевич не нашёл там пропуска на аэродром. Пришлось возвратиться. Но на автобус он не опоздал. Предполётная суета аэродрома всегда была мила его отважному сердцу. Задержка вылета несколько омрачила великолепное настроение. Кто-то задерживал командира. Теперь-то Юрий Алексеевич знал, КТО.

Серёгин пришёл взвинченный. Сел в кабину. Пристегнулся. Всё. Порулили на старт. Встали первыми. Держал тормоза, газ – на средний. Взлёт. Взревел двигатель, набрав свои 12 300 оборотов в минуту. Ослепительно яркая струя вырвалась из его сопла. Побежала навстречу взлётная полоса. Отрыв. Первый разворот. Второй разворот. Под крылом промелькнул родной аэродром, обрамлённый заснеженными мартовскими лесами – 22-я зона. Зона выхода на задание. По левому борту виделся Звёздный городок. Как – то там сейчас дочки? За партами, поди, сидят, учителя слушают…

Подошли к рубежу. Железная дорога Ногинск – Черноголовка. Не ошибёшься. На рубеже связь с руководителем полётов. Дал двадцатую зону на четырёх двести. Пошли. Скорость 970. Серёгин мрачнее тучи. В кабинном зеркальце видно его не то озабоченное, не то страдающее лицо. Молчит. Связь пришлось вести обучаемому, каким был в том полёте Юрий Алексеевич. Так и шли на 970-и курсом 70 градусов. Всё. Двадцатка. Под ними деревня Воспушка. Связь с руководителем полётов. Выполнение задания разрешено. Серёгин махнул рукой – начинай.

Правый вираж, левый вираж. Вдруг лицо командира перекосила судорога, он резко расстегнул «паука» и привязные ремни кресла, сорвал маску, судорожно хватая ртом воздух. Повалился вперёд, на ручку, сдвинул рычаг управления двигателем до взлётного режима.

Двигатель взревел, набирая обороты. Самолёт стал разгоняться. Блокировка не позволит теперь из передней – гагаринской – кабины управлять двигателем…

Связь с руководителем полётов. Задание закончил. Курс выхода 320 градусов. Руководитель полётов разрешил. Но развернуть на курс выхода почти неуправляемый самолёт не удалось. Турбина несёт экипаж со скоростью уже больше тысячи курсом 220 градусов. Самолёт дрожит от напряжения. Юрий Алексеевич кричит в переговорник:

– Володя, отпусти управление!

Но тот уже ничего не слышал. Высота стремительно уменьшалась. Только бы вывести! Облака кончились. Внизу две деревни. Обеими руками за ручку. Самолёт дрожит, почти трясётся. Но выходит в горизонталь. Ревя двигателем, спарка носится восьмёрками над деревней. Юрий Алексеевич помнил, это были Большие и Малые Горки.

Крен, разворот, пике, набор высоты, опять крен… Наконец, тело командира отброшено на спинку кресла. Всё, ручка свободна. Но двигатель! РУД в кабине инструктора сдвинут вперёд до упора. РУД в гагаринской кабине ходит в холостую, сбавить обороты невозможно! Долго ли протянет турбина на взлётном режиме? Надо садиться в Киржаче. Связь с руководителем полётов. Но тот не слышит. Видно, сел аккумулятор. Авиагоризонт, теряя обороты гироскопа, валится вправо. Точно. Генератор не заряжает батарею. Самолёт почти обезточен. Ладно. Бороться будем до конца. Только бы движок не скис!

Юрий Алексеевич помнил, как в его воображении складывался план спасения командира:

Наберу тысяч 7 – 8 кругами. Потом пожарным краном перекрою керосин двигателю. Начнём устойчивое планирование. Времени будет почти вагон. Открою командирский фонарь, дотянуться рукой до рычага в его кабине вполне возможно. Открою свой фонарь. Отвяжусь от кресла и по верху перегородки переберусь в заднюю кабину. Скорость планирования километров 400, удержусь, сдуть не должно. Застегну «паука» на командире и вывалюсь вместе с ним через борт. Потом раскрою парашют командира, затем оттолкнусь и раскрою свой…

Но на 1100 метрах двигатель заглох. Тяга ещё сохранялась полминуты, пока ротор турбины выбегал до оборотов авторотации. Потом падение. Лес, просека, олени. И тут двигатель вдруг схватил, яростно взревел, забирая обороты, и понёс самолёт от земли.

Теперь на Киржач, только бы дойти… Но всё, тишина. Лишь вой воздушных струй. Внизу шоссе. Прямое. Может, сяду? Но скорость 700! Размолотит. Нет, не сесть. Высоты 300, 250… Надо прыгать. Прощай, командир! Чеку из заголовника, фонарь долой. Отворот от деревни. Выстрел катапульты и взрыв. Самолёт медленно – медленно в огненном венце уходит вниз к лесу.

Теперь кресло. Отвязался. Парашют хлопнул и мягко – мягко опустил раненого Юрия Алексеевича в глубокий снег на Новосёловском поле. Раскатистый гул прошёл по окрестным лесам. Самолёт, ломая деревья, протаранил заснеженный владимирский лес. Взрыва и пожара при падении не было.

Холод мартовского снега быстро привёл Юрия в чувство. Ноги нестерпимо болели. Обувь сорвало взрывом при катапультировании. Кожу на ногах разорвало и обожгло. Так долго не протянешь. Обморозиться запросто. Пополз к куполу парашюта. Обрезал стропы. Завернулся. Стало теплее. Ноги кровоточат и болят. Но терпимо. А потом он услышал гул вертолёта. Пополз. Но это были не спасатели…

Транспортный Ил-76 спокойно шёл на своих 11 тысячах, везя в пассажирском модуле четырёх человек, все они были вроде бы русские, советские люди, но некоторые, к сожалению, только по названию. Генерал Чук отхлебнул из походной фляжки коньяк. Аккуратно завернул пробочку. Убрал фляжку в нагрудный карман. Его подопечный, похоже, дремал. Опасаться Чуку было нечего. Летуну ведь тоже жить охота. Ну, будет себе там, за бугром, чем плохо? Ну, под другим именем, так только лучше. Отдохнёт от славы и психушки. Ох, и хлопот он доставил генералу…

Операция проходила в конце марта 1968 года. Чук подготовил два варианта устранения пилота. Первый, самый простой обезпечивал смерть на взлёте из-за отказа системы управления. Но против такого категорически выступил Андропов. Ему лётчик нужен был живым. Это давало Андропову и его американским хозяевам мощный рычаг влияния на Брежнева, что было крайне важно для реализации пропагандистской лунной аферы НАСА. Тогда генерал стал реализовывать второй вариант. Поэтому при снаряжении взрывной закладки направленного действия, исполнитель по приказу Чука установил её так, что бы у пилота оставалась возможность спасения при катапультировании…

27 марта 1968 года Чук начал очень рано. Предстояло привести в готовность много разнородных сил и средств, отключить телефонную связь в районе проведения операции и на квартире лётчика.

Группы поиска и ликвидации уже были собраны все вместе на поле, окружённом глухим лесом, недалеко от Александрова. Оттуда они вылетели на исходные позиции непосредственно перед проведением операции между 9-ю и 10-ю утра. Нельзя было давать остыть двигателям вертолётов во время ожидания на исходной, а держать движки включёнными не позволял запас топлива в баках машин…

Перехватчик Су-11, ведомый опытным лётчиком-испытателем Бибиковым, в 10 утра взлетел с Раменского аэродрома и направился в зону N10 района испытательных полётов.

В зенитно – ракетном полку, дислоцированном вблизи деревни Ефремово, что под Киржачём, были организованы учебно-боевые стрельбы.

Генерал Чук находился в помещении руководителя полётами на аэродроме Раменское. Сюда стекалась вся информация от развёртываемых сил и от руководства аэродрома Чкаловская. Наконец, генерал получил доклады о готовности всех участников операции. Можно было начинать.

Чук подошёл к телефону и вызвал начальника гарнизона аэродрома Чкаловская, генерала Пушко. Резко сказал ему:

– Начинай!

– Есть. Понял., – Донесла трубка с той стороны.

Чук подошёл к индикатору кругового обзора азимутальной РЛС. Луч развёртки высветил точку. Расчёт РЛС работал слаженно. Цель вели надёжно. Вот она уже в зоне пилотирования. Пришёл доклад от Бибикова из района испытательных полётов. Он сообщил, что видит цель и сопровождает её бортовой радиолокацией.

Приближался кульминационный момент. Самолёт объекта вот-вот должен был обесточиться. Потом двигатель неминуемо заглохнет и…

Цель на экране РЛС выписывала правый вираж, потом левый. А дальше началось невероятное. Внезапно объект запросил разрешение на возвращение. Руководитель полётов дал ему разрешение и курс выхода 320. Но самолёт объекта резко увеличил скорость и пошёл курсом 220, прямо на аэродром Чкаловская.

Чук похолодел. Тут же последовал доклад Бибикова:

– Цель резко увеличила скорость и ушла со снижением курсом 220! Цель ни визуально, ни локацией не наблюдаю. Преследую до визуального контакта.

Добавил радости расчёт РЛС:

– Цель N1 уходит из зоны пилотирования курсом 220. Резко снижается. Цель N2 преследует цель N1. Их отметки сливаются!

Чук рванул трубку телефона:

– Ефремово! Ракетная атака! Залп двумя ракетами. Цель над Стромынью. Удаление 32!

Тут же по радио приказал Бибикову:

– Разворот на 70. Вернуться в зону 20, следить за воздухом!

Расчёт РЛС докладывал:

– Вижу залп двумя ракетами. Вижу подрыв ракет! Цель уходит курсом 20. Цель пропала!

Чук вызвал на связь командира групп поиска и ликвидации. Дал координаты падения. Ближайшие группы тут же вылетели в район.

Вдруг доклад Бибикова:

– Вижу цель! Высота 1100! Курс 350, скорость 700. Преследую… Цель уходит со снижением, ясно вижу бортовой N18! Вираж. Цель пропала! Уточняю координаты падения.

Что за наваждение? Совсем другой район! Что они там, размножаются, что ли? Чук вытер холодный пот. Хорошо хоть обоих прихлопнули. Сейчас разберёмся кто там где…

Резервная группа поиска и ликвидации вылетела в указанный Бибиковым район. Вышел на связь командир первой, ранее вылетевшей группы:

– Товарищ Первый! Экипаж подобран. Это лётчики из Чкаловской Бодреев и Колобов. Что делать?

– Вези их сюда. Даю тебе инженера. Выяснишь, какой у них там был бортовой, окраска, ну и прочее. Самолёт для них подготовим. Всё. Действуй.

Время тянется – тянется. Чук ждёт доклада второй группы, наведённой Бибиковым. Через несколько томительных минут эфир доносит:

– Товарищ Первый! Объект опознан и подобран. Ранение средней тяжести. Второй номер погиб. Какие будут указания?

– Вези сюда. Быстро. Дать укол, чтобы уснул. Всё.

Первой приземлилась группа, привёзшая Бодреева и Колобова. Для них уже был готов новый самолёт, со свеже нанесёнными бортовыми номерами сбитой машины.

Чук лично говорил с лётчиками. Он был не многословен:

– Жить хотите, ребята?

– Да.

– Тогда помните. Вы ничего не видели, летели себе по маршруту. Ну, радио там барахлило. Садитесь в самолёт и давайте домой. Но учтите. Вы живы, пока молчите. Всё. Свободны.

Экипаж сбитого самолёта резво бежал по бетонке. Через две минуты их подменённая машина, блестя свеже покрашеными бортами, скрылась из виду.

Чук ждал прибытия второй группы. Он должен был убедиться, что лётчик жив, и оценить его состояние лично. К приземлившемуся вертолёту генерал подъехал на медицинской машине. Вошёл внутрь кабины вертолёта. На брезентовых носилках лежал человек в лётной кожаной куртке с забинтованными ногами. Сквозь бинты проступала свежая кровь. Лицо человека было спокойно. Он крепко спал. Черты этого лица знал весь мир.

Чук лично прощупал пульс. Всё нормально.

Машина «скорой помощи» лихо уносилась с аэродрома Раменское. Чук поехал докладывать результаты операции Брежневу. Андропов, конечно, всё узнал раньше.

Леонид Ильич внимательно слушал прибывшего генерала. Тот, несколько смущаясь, произнёс:

– Леонид Ильич! Мы делали всё по плану. Но он… уцелел. Что делать?

– Как это уцелел? Вы там что, белены объелись?

– Катапульта его спасла. Но мы можем сейчас его…

– Вы Виталий, ээээ… Васильевич, в своём уме?

– Так точно.

– Тогда вот что. Где он?

– На моей даче. Ранен. Спит.

– Пусть спит. Держите его у себя. Я подумаю, как с ним быть. Но вы у меня лично отвечаете за секретность всех деталей. Лично. Я вас предупредил…

Чук мерил шагами свой дачный кабинет. Рядом за столом сидел врач. Охрана примостилась возле дверей дома и у въездных ворот. Тяжёлый день подходил к концу. Внезапно зазвонил прямой брежневский телефон:

– Послушайте, Чук, как он там?

– Спит.

– Мы тут решили объявить о его гибели… Да, вот так. Вы там, на месте падения самолёта обеспечьте достоверность этого. Летуна не трогайте. До моих распоряжений.

В дрожащей трубке короткие гудки. Мозг лихорадочно работал. Так, обеспечить достоверность на месте. Значит, поисковики должны найти хоть что – то от него. Но, трогать нельзя!

Позвал врача:

– Немедленно осмотрите объект на предмет наличия особых примет. Снимите отпечатки пальцев. Доложите через полчаса.

– Чук прикидывал. Первое. Обязательно должны найти его документы, части одежды и части его самого. Есть вариант содрать часть кожи с левой руки. По отпечаткам определят однозначно, что это он. Операция несложная. Для здоровья объекта болезненная, конечно, но не смертельная.

Вошёл врач. Доложил, что за ухом у объекта родинка. Больше особых примет нет.

Чук поинтересовался, можно ли ампутировать часть кожи с волосами и родинкой. Медицина, подумав, сообщила, что можно. Но только в стационаре.

Чук немедленно приступил к действию. Вызвал машину. Предупредил хирургов…

Поздно ночью в кабинет на даче генерала вошли двое сотрудников. Это были командир группы, доставившей лётчика и его помощник.

Чук ждал их появления. Он встал, подошёл к маленькому столику, где были разложены вещи лётчика, и стоял небольшой контейнер из пластика.

– Вам надлежит немедленно выехать на место падения. Здесь то, что завтра должны обнаружить поисковики. Сейчас ночь, и мы постараемся, что бы вашей работе никто не мешал. Куртку повесите на дерево. Бумажник и права бросите в снег, но так, чтобы не затоптали, чтобы было на виду. Кожу с руки расположите на ручке управления двигателем в первой кабине. У меня всё. Идите.

А на следующий день страну облетело траурное известие. Горе простых русских людей, искренне любивших лётчика, было безмерно…

Чук откинулся в своём кресле. Воспоминания событий четырёхлетней давности заставляли переживать их с новой силой. Ил-76 подходил к Москве. Накренился на развороте. Пошёл на снижение. Через несколько минут тяжёлая машина уже катилась по бетонке Чкаловского аэродрома. Чук и сопровождающие пересадили привезённого ими лётчика в чёрную «Волгу» и шустро помчались в сторону Москвы.

 

8. Питерский лёд.

 

Юрий Алексеевич сидел между двух охранников на заднем сидении. Чук поместился рядом с водителем. За окном мелькали до боли знакомые места. Лето угасало. Кое – где уже желтели и облетали тополя.

Так было и четыре года назад. Юрий очнулся в больничной палате. Ноги и голова забинтованы. Левая рука тоже. Сознание возвращалось медленно. Что – то чёрное и тяжёлое давило и сплющивало. Но Юрий не поддался этому. Собрав все силы, он сел на койке. Странная палата. Ни одного соседа. Никакого оборудования, даже тумбочки. Занавесок нет. За стеклом решётка. Стекло рифлёное, но всё равно её видно. Что – то не так. Напрягся, свесил ноги. Скрипнул зубами и встал. Шатаясь, подошёл к двери. Толкнул – потянул – закрыта. Стал стучать. Минут через пять – шаги. В открытой двери двое. Ни слова не говоря, укладывают, привозят пищу, начинают кормить.

Юрий пытается заговорить с пришедшими, но безрезультатно. Те словно не слышат. Так потянулись дни заточения. Юрий понял, что он уже по другую сторону декораций, что это не больница, а тюрьма. Его никто не навещал. Юрий попробовал простукивать пол, стены, потолок. В ответ – тишина…

Он постепенно выздоравливал. Молодая кожа на ногах, руке и голове затягивала раны. Юрий ежедневно делал физзарядку, изнурял себя приседаниями, отжимался. Понимал, что должен быть в полной готовности в решительный час.

Прошло четыре месяца после трагического марта. Юрий вёл счёт дням, в этом ему помогали часы, которые он тайком наблюдал на руках обслуги, кормившей его и врача, регулярно приходившего для осмотра. На некоторых часах были окошечки даты и дня недели. Здоровье восстановилось почти полностью. Юрий понимал, вот – вот должна наступить развязка больничной эпопеи. Понимал он и то, что начинаются главные испытания в его жизни, и встречал их с холодной головой, крепкой волей и горячим сердцем.

В конце августа, поздно ночью Юрию почудились шаги. Он услышал их сквозь сон. Это было настолько необычно, что требовало немедленных действий. Юрий тихо покинул своё ложе и прислонился у двери в готовности ко всему. Звуки шагов приближались. Но это были не тяжёлые шаги санитаров, или врача. Это был знакомый стук каблучков медсестры. Что ей надо?

Дверь тихо отворилась. На пороге стояла изящная женская фигурка в белом халате и шапочке. В руках у неё был свёрток.

– Ну, дела!, – подумал Юрий. Она вошла, закрыла дверь. Через окно сквозь решётку лился свет полной луны. Юрий подошёл сзади, тихо обнял её за плечи. Та вздрогнула, но не закричала.

– Юрий Алексеевич, я хочу вам помочь! Они ведь погубят вас!, – прошептала девушка.

– Одевайтесь в это. Только быстро…

Юрий решительно переоделся в брюки и рубашку с галстуком, надел сверху белоснежный халат и шапочку. Медсестра завернула его одежду в аккуратный свёрток. Они неслышно затворили дверь палаты и двинулись по коридору. Дежурный спал, уронив голову на руки.

Медсестра вызвала лифт. Двери шахты, тарахтя, разошлись в стороны. Нажата кнопка «П» – подвал. Юрий тихо спросил:

– Что дальше?

Она прижала палец к его губам.

– Тихо! Противник подслушивает…

Лифт вздрогнул и остановился. Двери лязгнули уже за их спинами. Поворот, ещё коридор – много разных дверей. Лесенка вниз. Дверь с надписью «Тепловой пункт». Девушка порылась в кармашке и достала связку ключей. Один из них подошёл. Замок нехотя провернулся. Пахнуло своеобразным затхлым духом подземных теплотрасс. Включили свет. Ярко краснели штурвалы на вентилях, поблёскивали стёкла манометров.

– Ну, куда ты меня, красавица, привела?

– Переодевайтесь обратно! Сейчас вы поползёте по теплотрассе. Здесь недалеко. С километр. Я проверяла газовый состав несколько часов назад. Не задохнётесь. Но не делайте резких движений. Первый же колодец будет ваш. Он выведет вас во двор дома. Там зайдёте в подъезд, переоденетесь и уходите как можно дальше. Они убьют и вас и меня, если узнают! Не попадитесь, умоляю вас!

– Спасибо, девочка. А какой это город?

– Москва., – сказала она полушёпотом.

Он поцеловал её в щёку и крепко обнял. Быстро облачился в больничную робу. Она сложила чистую одежду в противогазовую сумку. Помогла надеть. Когда Юрий скрылся в проёме теплотрассы, девушка перекрестилась и прошептала:

– Да хранит тебя Господь!

Километр теплотрассы давался Юрию тяжело. Сердце бешено колотилось. Воздуха не хватало. Он всё чаще и чаще останавливался. Но благодаря хорошей физической форме сознания не потерял и упорно полз дальше. Это было как в том давнем рассказе про питерского жонглёра, который зарабатывал себе на пропитание тем, что позволял замыкать руки и ноги в кандалы, упаковывать в мешок и сбра​сывать с моста в прорубь на Неве. Пока летел, тонкими ловкими пальцами отпирал замки, развязывал мешок и потом выплывал из проруби на лед.

«Внутренний друг» – его секундант, завидовавший его успеху, тайно подменил кандалы на более сложные. Жонглёр оказался в гибельном положении. Но он не впал в панику. Собрав всю силу воли, сумел – таки справиться с незнакомыми замками, развязать мешок. За это время течение успело утянуть его далеко под лед. Силы на исходе, в глазах уже темные круги, что ещё мож​но сделать? Он взглянул вверх и заметил подо льдом воздушные пузыри. Воздух! Подобрался – сглотнул и начал карабкаться от пузырька к пузырьку в сторону проруби.

Спасся человек потому, что не поддался панике, а в критической ситуации действовал собран​но и в полную силу. Вспомнил Юрий Алексеевич и парашютистов – испытателей, которые, попав в, казалось бы, безвыходное положе​ние, панике не поддавались, а действовали решительно, быстро, спокойно.

Наконец, Юрий упёрся в несколько вентилей. Удалось протиснуться из узкого горла теплотрассы в колодец. Наверху колодца было достаточно просторно. Поднялся до люка по ржавым железным скобам. Только бы не поставили какую – нибудь машину…

Крышка поддалась не сразу. Но, всё же пошла и сдвинулась влево. Над головой сияло алмазами звёздное небо. Юрий вылезал из преисподней теплотрассы с трудом. Отдышался, задвинул назад тяжеленную чугунную крышку люка. Поднялся, быстрыми шагами вошёл в подъезд. Очаровательная спасительница была права. Москва спала, и никто не смог увидеть беглеца. Теперь осталось облачиться в чистое.

Одевшись, Юрий пошарил по карманам. Сто рублей десятками, ручные часы и паспорт! Фотография не его, но похож. И возраст подходит. Молодец, деваха! Есть же такие!

Юрий выбросил грязную одежду в мусоропровод и быстрыми шагами покинул подъезд. Теперь нужно уходить. Но, как и куда? Вышел на улицу. Пустынно. На набережной подвернулся грузовик. Водитель согласился отвезти. Поехали в Тушино. Юрий сам не знал, почему именно туда. Просто, поближе к аэродрому…

Вышел из машины утомлённый. Сказывалось преодоление теплотрассы. Но идти ещё было можно. Попетляв пару кварталов, Юрий зашёл наугад в девятиэтажку. Поднялся на лифте до верхнего этажа. Там был ход к двери машинного отделения. Короткая лесенка. Всё. Присел на ступеньку и провалился в тяжёлый сон…

Чёрная «Волга» свернула с шоссе. Юрий Алексеевич, сидя между двух охранников, увидел зелёные ворота. Машина подошла к ним почти вплотную. Створки ворот отъехали в сторону, и автомобиль вкатился во двор дачи генерала Чука.

Чук вылез с переднего пассажирского сидения, разминая затёкшие ноги. Охранники вывели Юрия Алексеевича и препроводили в дом. Чук стал звонить Андропову. Доложил, что первая часть операции проведена. Потом, довольный собой, облегчённо растянулся в кресле.

 

9. Наследники врагов.

 

Андропов восседал в своём кабинете на третьем этаже знаменитого особняка на площади Дзержинского. Провал аргентинского резидента ложился чёрным пятном на репутацию андроповского ведомства. Выдал резидента свой же сотрудник. Да и сам резидент не стал молчать на допросах. Надо было как то набирать положительные баллы на этом мрачном фоне. Хорошим вариантом здесь не пахло. Но Андропов решил сорвать с американцев значительные деньги, ведь обмен был инициирован ими. Было понятно, что ЦРУ денег не даст, но можно попробовать разыграть патриотическую карту на чувствах состоятельных эмигрантов. Звонок Чука оторвал председателя от хитроумных мыслей. Предстояло весьма хлопотное занятие – разговор с привезённым лётчиком. Поначалу этот разговор Андропов хотел поручить Чуку. Но, зная обоих фигурантов предстоящей сложной беседы не понаслышке, он решил говорить с пилотом сам. Вызвал машину, повертел в руках остро заточенный карандаш. Предстояло убедить лётчика не противиться действиям спецслужбы, а по возможности им помогать.

Андропов решил построить беседу на доброжелательной ноте, как бы продолжая сказанное ранее Чуком: мы выполняем ваше же желание, неужели вы нам не поможете?

Для Андропова этот человек оказался загадкой. Мало того, что он умудрился сбежать из медицинской спецтюрьмы, его ещё и не сразу нашли той осенью 1968 года…

Рассвет забросил в грязное подъездное окно свои розово – хрустальные лучи. Юрий проснулся на железной ступеньке лестницы. Трудяга – лифт за его спиной споро крутил лебёдкой, развозя жильцов подъезда на работу. Механизм урчал и рычал, наматывая и отпуская трос. Хлопали двери, внизу звучали детские голоса. Под эти звуки прозрачным осенним утром Юрий Алексеевич обрёл свою новую жизнь, жизнь после смерти, объявленной ему как приговор за твёрдость и верность однажды выбранному пути…

Суета в подъезде постепенно сошла на нет. Лифт блаженно отдыхал, изредка пощёлкивая своим нутром. Юрий поднялся и неслышными шагами пошёл вниз. Он решил, что будет звонить только в квартиры первого этажа. Это казалось разумным, потому что на первых этажах живут люди попроще, да и в окно можно уйти без проблем.

Первый этаж. Никого. Юрий позвонил в первую попавшуюся дверь. Шаги. Ему открыл мальчик – школьник. Немного приболевшего сына мама оставила дома, и Юрий Алексеевич, широко улыбаясь, попросился войти. Мальчик не отказал улыбчивому дяде, вспомнив, что видел его портрет в интересной книжке про космос. Дима, как звали мальчика, оказался смышлёным и развитым пареньком. Он долго беседовал с Юрием, пока не пришли домой родители мальчика – простые русские люди. Папа и мама узнали своего кумира и закатили пир горой. Снабдили Юрия деньгами и тёплой одеждой.

Гагарин не стал злоупотреблять их гостеприимством. Немного отдохнув, он рано утром выехал в Звёздный. Электричка с Ярославского вокзала подкатила к платформе Бахчиванджи. Юрий вышел и огляделся. Офицеры – лётчики спешили по своим делам. Никто не обратил на него внимания. Подошёл к табачному ларьку. Купил сигарет. Теперь предстояло проникнуть в городок. Юрий знал, что через перелесок можно выйти к дыре в заборе, ограждающем жилую зону. Но иногда там стоит патруль. Придётся рискнуть. Лесная тропинка, полная осенней грусти и очарования. Красота утра льётся в широко раскрытые истосковавшиеся глаза. Бетонный забор, пролом. Осторожно выглянул – никого. Пролез в дыру и быстрым шагом к жилой зоне городка. Вот и телефонная будка.

Домой звонить нельзя, наверняка слушают. Набрал номер соседа по лестничной клетке, космонавта и товарища по первому набору. Длинные гудки. Потом заспанный голос:

– Слушаю!

– Здорово, Большие Яйца!

– Здорово. А кто это?

– Уже не узнаёшь друзей?

– Постой, ведь ты же… погиб?

– Жив, как видишь, хрен ушастый.

– Юрка, это ты?

– Я.

– Тогда скажи, где мы с тобой первый раз увиделись?

– В лесу на пробежке.

– Правильно…

– Ты вот что, Боря, кончай меня тут вокруг столба водить. Времени в обрез. Позвони ко мне в дверь и позови к телефону Валю.

– Слушай, а как же ты выжил?

– Катапультировался. Потом лежал в госпитале. Так ты позовёшь Валентину?

– Ну, ты даёшь! Меня же заметут с тобой. Беги отсюда. Здесь такое, что страшно и сказать.

– Не юли, Борька! Зови Валентину!

– Нет, прощай…

В трубке короткие гудки. А ведь заложит, подлюка… Придётся, видимо, уходить.

Родной Гжатск встретил Юрия дождём. Прохожие и пассажиры прибывшей электрички ёжились под зонтиками. Тем лучше. Резанула глаз табличка на вокзальной платформе: «Гагарин». Теперь город носил его имя. Но не выдаст ли он?

Юрий шёл знакомой дорогой мимо пожарной части, потом напрямик, через парк. Прохожих на залитых водой улицах почти не было. Дождь старался плотной пеленой укутать возвращавшегося в родной дом Юрия Алексеевича. Последний перекрёсток перед двором Гагариных. Юрий задержал шаги и внимательно осмотрелся. Наружки нигде видно не было. Значит, наблюдение не постоянное. Рискну.

Быстро преодолел расстояние до калитки. Привычно зашёл во двор. Закрыл калитку и побежал на крыльцо под сильными струями дождя, смывавшего с него весь груз прожитых лет.

Дверь в дом оказалась не запертой, будто бы ждала его, тихо скрипнула и впустила. Мама стояла у плиты. Вдруг она замерла, почувствовав взгляд Юрия. Резко обернулась. Не в силах сдерживать себя, он сделал несколько шагов навстречу. Мать тихо плакала на его груди. Никаких слов не хватит, что бы описать радость этой женщины. Долгие четыре месяца она не верила в смерть сына. Он часто снился ей, разговаривал по пустякам, чудился ей в саду, на улице. И вот он вошёл в отчий дом. Господь сохранил ему жизнь. Не выдал врагам. Юрий не отстранял маму. Пусть наплачется. Досталось ей за это время.

Алексей Иванович вошёл с улицы в дождевике. Снял грязные калоши. Повесил плащ. У окна ему вдруг почудился средний, погибший весной, сын. Алексей Иванович взмахнул рукой, но видение не исчезло. Его Юрий, широко знакомо улыбаясь, стоял посреди комнаты и протягивал к нему руки…

Крепко, по-мужски обнялись. Мать собирала на стол. За нехитрой трапезой Юрий поведал свои злоключения. Долго молчали. Лишь дождь барабанил свою песню по крыше и подоконникам.

– Как же ты теперь будешь?, – спросил Алексей Иванович.

– Хороших людей всегда больше, отец. Я думаю, что они помогут.

– Враг – то твой на самом верху сидит. Кто против него за тебя пойдёт?

– Верю, что не всё так плохо. Подлецы всегда были, но и люди ведь не перевелись.

– Ты, сынок, пока не выходи из дому. А мы подумаем, как тебе помочь. Тяжёлое это дело, конечно…

Две недели пролетели незаметно. Отец сообщил, что часто стал встречать незнакомых людей спортивного телосложения, шляющихся бесцельно в их маленьком квартале.

– Уходить тебе надо, Юрка. Убьют они тебя. Налетят ночью и грохнут. Мы с матерью думаем, что надо тебе в Сибирь подаваться. К староверам. Они не выдадут, да и эти уроды вряд ли станут тебя там искать.

– Хорошо, отец. Я уеду завтра.

– Мы тут соберём тебе всё. Иди спать.

Но под утро дом Алексея Ивановича был окружён. Подъехало до десятка машин. В калитку и через забор ринулись люди и встали возле дверей и под окна. Юрия вывели пристёгнутого наручниками к сопровождающему. Мать и отец прощально глядели им в след. Потом человек в добротном штатском костюме расселся за их столом. Пригласил садиться и хозяев.

– Я понимаю ваши родительские чувства. Но ваш сын будет жив до тех пор, пока вы будете исполнять наши указания.

Алексею Ивановичу вдруг вспомнились военные годы, оккупация. Вот так же нагло, как хозяин, сидел за их столом в Клушино немецкий офицер. Самодовольно ухмыляясь, он вещал, что пришёл «тысячелетний рейх» и что они, русские – недочеловеки – должны покинуть своё жильё, оставив всё немецким господам, и уйти в землянку…

А этот молодой и лощёный, чувствующий свою сиюминутную силу, типчик, рассевшийся на хозяйском месте и диктовавший условия отцу и матери Юрия, конечно же, не предполагал своей судьбы. Она оказалась мало чем отличной от судьбы самодовольного немца. Русский народ расколол им головы. Правда, типу в костюмчике удалось дожить почти до пенсии…

Андропов, сидя в задумчивости, принял доклад – машина ждёт внизу. Он не спеша поднялся и вышел в коридор. Ковровая дорожка подобострастно выстилалась под ноги, дежурные козыряли, провожая шефа взглядом. На даче генерала Чука Андропов задержался ненадолго. Лётчик сидел напротив него и их взгляды скрестились. Андропов силился, но не выдержал пронзительного гагаринского взгляда. Отвернулся, вставая, прошёл из угла в угол:

– Юрий Алексеевич, мы решили удовлетворить просьбу ваших родственников и вашу, если не ошибаюсь, просьбу о вашем отъезде за рубеж. Вы ведь не передумали?

– Нет.

– Какую страну вы предпочитаете для выезда?

– Кубу.

– Хорошо, мы подумаем и свяжемся с кубинскими товарищами. Но у нас есть к вам просьба.

ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ. Николай Леонидович Духов

«Талант и бесконечный труд» –

так охарактеризовал жизненный и творческий путь

Николая Леонидовича Духова академик Ю.Б. Харитон.

Властелин брони и атома.

Николай Леонидович Духов – Трижды Герой Социалистического Труда, член-корреспондент Академии наук СССР генерал-лейтенант инженерно-технической службы, оказал значительное влияние на развитие сразу двух оборонных отраслей – танкостроения и ядерного оружейного комплекса. Он был конструктором РДС-1 (Россия делает сама) — первой советской атомной бомбы. Он участвовал в испытании ее и других первых ядерных зарядов, непосредственно их собирая. При этом и получил смертельную дозу радиации, сработавшую миной замедленного действия в 1964 году за считанные недели. Он погиб как солдат на передовой борьбы за супероружие века.

 

Родился Николай Леонидович в селе Веприк Гадячского уезда Полтавской губернии. Его мать, Мария Михайловна, была дочерью обедневшего помещика; отец, Леонид Викторович, служил ротным фельдшером и за год до рождения сына поступил на сахарный завод в с. Веприк.

События революции 1917 г. не помешали сыну фельдшера твёрдо усвоить основы наук. Сначала он учился в сельской школе, затем в Гадячской классической мужской гимназии. Особенно хорошо там было поставлено преподавание иностранных языков (впоследствии Духов владел немецким, английским и французским). В 1919 г. гимназию преобразовали в единую трудовую школу второй ступени, а через год Николай получил диплом об её окончании.

Жизненные обстоятельства сложились так, что свою трудовую деятельность Николай Леонидович начал в 14 лет, став секретарем Веприкского комитета бедноты. В 1921 году юноша вступает в продотряд, занимается переписью населения, которая служила сельскому совету основанием для определения величины продналога. Пришлось Николаю поработать и заведующим районной избой-читальней, и секретарем райземлеса, и даже заведовать загсом. Одно время он дежурил на электростанции, делал проводку в домах, подключал свет, ремонтировал линию.

В биографии этого выдающегося человека немало белых пятен. Например, достоверно известно, что, покинув родное село в молодости, гениальный конструктор никогда туда не возвращался. В Веприке этот факт биографии даже оброс легендами. Одна из них гласит, что Духов попросту не любил свое село, поэтому никогда и не приезжал. Согласно другой, государственная необходимость и неусыпное око «компетентных органов» делали невозможным свободное передвижение конструктора по стране. В свете советской истории времен «холодной войны» вторая версия выглядит более правдоподобно. Поговаривают, что, отдыхая как-то в Крыму, Духов сбежал от охраны и доехал до Киева, откуда собирался в Веприк. Но на вокзале к нему подошли двое в штатском и ненавязчиво объяснили, куда надо ехать…

В 1925 г. Николай Духов поступил на Чупаховский сахарный завод резчиком свеклы. Его незаурядные способности проявились достаточно ярко, и молодой рабочий был переведен в технико-нормировочное бюро. Вскоре предоставилась возможность продолжить образование. По решению заводского комсомольского собрания одарённому юноше вручили путёвку на рабфак Харьковского геодезического и землеустроительного института. После окончания рабфака он был рекомендован «для зачисления без испытания на механический факультет» Ленинградского политехнического института, где обучался с 1928 по 1932 годы и получил специальность инженера-конструктора тракторов и автомобилей.

После окончания института Николай Духов был распределён на знаменитый «Красный путиловец», крупнейший машиностроительный завод страны, вскоре получивший имя «Кировский». Выпускник вуза приступил к практической конструкторской деятельности. Он работал над конструированием приспособлений для массового производства трактора «Универсал» и первых советских легковых автомобилей «Ленинград-1» и «Ленинград-2».

В мае 1935 г. совершенно неожиданное задание – 75-тонный кран для железнодорожного транспорта. С группой товарищей Николай Леонидович закончил подготовку чертежей в рекордный срок – 23 дня. Это уже опыт. Затем Духов занимается проектированием нового для него механизма – бортовой передачи для танка Т-28. И в 1938 г. справляется с этой задачей. Забегая вперед, скажем, что знакомясь в 1943 г. с аналогичным узлом нового танка вермахта «Пантера», Духов с удивлением обнаружил знакомый ему механизм, в точности повторяющий его разработку.

И вот новое задание – танк, который до него еще никто не создавал. Много позднее нарком танковой промышленности В. А. Малышев писал:

«В 1938 г. конструкторы ни в одной стране мира не работали над созданием танков с толстой броней, с мощными пушками и мощными дизелями… В течение многих лет до этого все попытки конструкторов усилить броневую мощь и вооружение танка терпели неудачу. Вес танка намного увеличивался, скорость и маневренность снижались. Считалось, что попытки усилить броневую защиту и вооружение вызовут ухудшение других боевых качеств машины. Надо было найти смелость и силы разорвать с общепризнанными традициями, пойти новой дорогой в танкостроении».

Н. Духов, Н. Шамшурин и другие взяли на себя такую смелость. Первое – отказаться от тяжелого танка в том исполнении, в каком его привыкли видеть, – пятибашенном. Каждая башня – сотни килограммов веса, а вооружение от этого не выигрывает. Отказались и от проекта уже готового чуть раньше 55-тонного двухбашенного танка СМК.

Результат – машина с меньшим весом, значительно короче по корпусу и общей высоте. Толщина брони – 75 мм. Больше, чем у СМК. Танк перестал быть этаким бронированным малоподвижным слоном. В таком виде он пошел на прорыв «линии Маннергейма» и этим открыл себе славный путь.

Скажем сразу, что проследить все сложности создания новой боевой машины в объеме одной статьи просто невозможно. Поэтому ограничимся деятельностью Духова как конструктора.

«С Николаем Леонидовичем я познакомился еще в 1933 г., – писал о нем директор Кировского завода в предвоенные годы И. М. Зальцман. – Он быстро завоевал репутацию талантливого конструктора и расчетчика. Его вклад в создание танка КВ настолько значителен, что я считаю Духова основным автором этой могучей машины».

Духов не был кабинетным конструктором, хотя в 1940 г. его назначили заместителем начальника КБ. В комбинезоне танкиста летом и осенью 1940 г. его видели на полигоне. Вместе с испытателями гонял он опытные машины по пересеченной местности и препятствиям. На бывшей «линии Маннергейма», где остались противотанковые препятствия, внимательно изучал возможности своей машины по их преодолению. Принимал участие в обслуживании и ремонте машин. Испытания дали возможность улучшить конструкцию машины. Лобовую броню довели до 105 мм, изменили форму маски пушки. Проводили опыты изготовления литых башен, которые с начала войны пошли в серию. Вес танка возрос до 47,5 т.

Труд конструктора правительство отметило орденом Ленина. Вот как отозвался Маршал Советского Союза К. А. Мерецков о замечательной машине: «Хорошо показал себя при прорыве оборонительного района на направлении Суммы опытный тяжелый танк КВ… Он прошел через финский укрепленный район, но подбить его финская артиллерия не смогла, хотя попадания в него были… Мы получили первоклассную по тому времени машину. Это было огромное достижение нашей промышленности, внесшей серьезный вклад в развитие боевой мощи армии».

А конструктор выполнял уже другое задание.

В 1939 г. Кировский завод приступил к серийному выпуску танков КВ, приходилось решать множество вопросов производственного характера. 11 ноября 1939 г. Н. Л. Духов назначен заместителем главного конструктора СКБ-2 завода. Летом и осенью 1940 г. Духова часто видели на полигоне в комбинезоне танкиста. Николай Леонидович был убежден: только зная свою машину как воин, конструктор может её усовершенствовать как инженер. Он первым на заводе предложил проводить занятия по подготовке опытных инструкторов-танкистов. Лектором Н. Л. Духов оказался необычным. О машине говорил как о живом существе – чувствовалось, что танк стал для него родным детищем.

В 1940 г. за разработку противоминного трала (защитные щитки для красноармейцев) Н. Л. Духов награжден медалью «За трудовую доблесть», а «за успешную работу и проявленную инициативу по укреплению обороноспособности нашей страны» – орденом Ленина.

Сознание личной ответственности за судьбу Родины и народа привело Н. Л. Духова в ряды коммунистов. 2 апреля 1941 г. решением партийной организации СКБ-2 он принят в члены ВКП(б).

С началом Великой Отечественной войны на базе Челябинского тракторного завода (ЧТЗ) был создан огромный комбинат по производству танков, который очень метко назвали «Танкоградом». На ЧТЗ эвакуировали 7500 высококвалифицированных работников с Ленинградского завода, 3000 — с Харьковского тракторного завода, 2050 — со Сталинградского и 1000 человек — из Москвы. Во главе группы инженеров летом 1941 года в Челябинск был отправлен и Николай Леонидович. К исполнению новых обязанностей главного конструктора отдела №3 Н.Л. Духов приступил 25 июля 1941 года, а в феврале 1942 года он был назначен председателем экспертно-технической комиссии только что созданного бюро изобретений танкового производства.

Он выделялся не только эрудицией, знанием тонкостей машиностроения, но и умением легко находить с людьми общий язык. Испытатели машин, рабочие-станочники, сборщики, представители военной приёмки знали: к Н. Л. Духову можно прийти в любое время. Всегда выслушает, ценную идею поддержит, а то и сам даст ей оригинальное конструктивное оформление. Ему удавалось направлять к одной цели усилия специалистов, которые вначале расходились во взглядах и даже придерживались противоположных точек зрения.

А война полыхала всё больше. 63-й танковый полк 104-й танковой дивизии, вооруженный тяжелыми танками КВ-1, стал причиной расползавшихся среди немецких артиллеристов и танкистов слухов о том, что снаряды их орудий разрываются на броне русских танков, не причиняя им вреда.

Тяжелые танки КВ-1 и КВ-2 в Прибалтике, на Украине, в Белоруссии выходили на поединки с десятью, даже двадцатью танками врага и одерживали победы.

В начале Великой Отечественной войны немецкий штаб выпустил листовку с изображением тяжелого советского танка КВ (Клим Ворошилов) и инструкцией для своих солдат, которая предписывала идти в атаку против этой боевой машины… с ведром бензина в руках. Взобравшись на танк, его нужно было облить и затем поджечь. Немецкому солдату, рискнувшему уничтожить КВ, полагался внеочередной отпуск. В чем же причина появления столь нелепой и практически невыполнимой военной инструкции, противоречащей всякой тактической логике? Почему немцы с таким уважением относились к советскому танку? Вот выдержка из донесения комиссара Давиденко, которая делает понятным появление подобного предписания: «Хочу отметить, что хорошо показали себя в боях наши тяжелые танки КВ. Гитлеровцы, вероятно, не имели средств пробить броню КВ, и это наводило на них ужас. КВ для них были неуязвимы. (…) Вот пример: 30 июня (1941 года. — Авт.) вернулись из боя два танка КВ, у которых не было ни одной пробоины, но на одном из них мы насчитали 102 вмятины».

Ведущим конструктором и автором технического проекта прославленного танка КВ, которому немцы дали прозвище «Духов-панцер», был уроженец села Веприк Гадячского уезда Полтавской губернии Николай Леонидович Духов. Долгое время его жизнь была окутана тайной, мало знали о нем даже его земляки.

Схватка «Духов-панцеров» с немцами началась давно, и начало ей было положено на чертежных досках конструкторов.

Машины, отвечающие доктрине фашизма – скорость и масса огня, Т-III и Т-IV рождались на фирмах «Порше», «Круп», «Рейнметалл». Их предназначали для короткой войны, для первого неожиданного удара. Гитлеровские конструкторы не заботились о высокой проходимости – танковые клинья, как нож в масло, должны прорваться по дорогам и замкнуть кольцо окружения. Хорошая броня не нужна – противник будет ошеломлен и подавлен, его артиллерия не успеет поразить танки. А от пуль пехоты защитит и противопульная. Да и не было ни в одной армии мира танков, которые не пробивались бы снарядами противотанковой артиллерии.

Другую позицию занимали в КБ Кировского завода, коллектив которого возглавлял Жозеф Яковлевич Котин. Он и дал молодому ведущему инженеру Николаю Леонидовичу Духову задание на проектирование танка противоснарядного бронирования. Каким должен быть танк? Подвижность – неотъемлемое качество боевой машины. Но не в ущерб бронированию! Уже прибыли фотографии из Испании, присланные советскими добровольцами-танкистами. Быстроходные танки БТ-5 пробивались появившейся многочисленной 37-мм противотанковой артиллерией. Не выдерживали попадания 37-мм пушек Бофорс и более тяжелые трехбашенные танки Т-28, участвующие в советско-финском конфликте. Значит, нужно принципиально новое решение – танк, защищенный от снарядов пушек всех вероятных противников, а это вес и еще раз вес, с которым снижается подвижность. Аналогов еще не было.

Опять неизведанные пути. Считалось, что калибр 76 мм – предел для танка. А Николай Духов решается установить на свой танк 152-мм гаубицу для стрельбы прямой наводкой. Пришлось, конечно, увеличить высоту башни и перенести центр тяжести на более высокую точку. Были опасения, что танк опрокинется при выстреле, развалится башня, выйдет из строя трансмиссия.

Как и положено, первый выстрел произвели со всеми предосторожностями, выведя длинный шнур от спуска через люк. Башню развернули в наиболее опасное положение – на борт. Выстрел! Машина осталась на месте. Осмотр показал полную возможность применения орудия большого калибра.

Так родился прообраз мощных самоходных орудий, впоследствии принявших участие в Великой Отечественной войне. Но и КВ-2, который выпустили малой серией, внес вклад в Победу. Летом 1941 г. десятки фашистских средних Т-III и тяжелых «Рейнметалл» развалились, как картонные коробки, от ударов наших 152-мм снарядов.

Конечно, не один Духов создавал танк. Над созданием боевой техники работал огромный коллектив. Но Николай Леонидович был его душой. Из создателя он превращался в исследователя, умел критически анализировать ход работы, применяя полученные данные для улучшения конструкции.

«Я много испытал машин на своем веку, – вспоминал участник испытаний танков 30-х годов офицер И. И. Колотушкин, – но такого коллектива никогда не видел. Иным разработчикам толкуешь, толкуешь о замеченных недостатках в машине, а они с пеной у рта защищают свое изобретение, стараясь доказать безгрешность конструкции. Духову и его помощникам стоит только слово сказать, и они тотчас же постараются выяснить, не конструкция ли виновата». В свою очередь, и слово Духова для испытателей было весьма авторитетным.

С первых дней Великой Отечественной войны началась организация серийного выпуска КВ-1 на Урале. На плечи конструктора Духова легли тяжелые задачи. Профессия танкостроителя обострила его гражданские чувства, сделала трезвым политиком. Он усвоил суровую истину: победу в схватке с сильным и жестоким врагом голыми руками не добудешь, ее надо терпеливо, буднично готовить. Конструкторский отдел в сжатые сроки разработал ряд принципиальных решений, облегчивших массовый выпуск танков. Широко внедрялось броневое литье, упрощались стыковые соединения, технология изготовления отдельных узлов.

Сам главный не раз находил простой выход, казалось бы, из безвыходных положений. Взять хотя бы историю с подшипником ГПЗ-224. Уникальные подшипники диаметром 400 мм применялись для ведущих колес КВ. В связи с эвакуацией Государственный подшипниковый завод временно прекратил их выпуск. Быстро подошел к концу и имевшийся запас, а фронту нужны танки. Зальцман крепко задумался: «Какой же выход из положения? Каким образом можно решить проблему самим здесь, на заводе, ведь у них нет ни специалистов, ни соответствующего оборудования?» Трезвый анализ инженера все больше и больше вызывал тревогу за будущее производство КВ.

И вдруг директора осенила мысль — пригласить конструктора Духова. Просто посоветоваться, чтоб затем и самому ориентироваться в такой непредвиденной ситуации. Духов ведь может подсказать интересную идею. Сколько раз уже случалось подобное!

Поздоровавшись и показав Духову на стул, Зальцман сказал:

— Положение с выпуском танков у нас создается критическое, Николай Леонидович. Я только что говорил с Москвой, и меня предупредили: Кировский завод в ближайшие дни перестанет получать подшипники к ведущему колесу КВ. Государственный подшипниковый завод в эвакуации, в связи с чем его производство свернули. Надежда лишь на конструкторов: возможно ли в условиях нашего завода найти выход из этого положения?

Духов не мог сразу ответить на такой вопрос. Начал размышлять про себя, как изменить конструкцию подшипников или, может быть, вообще их заменить. Возвратился к последней мысли, она показалась ему правильной. Заменить подшипник. Но как?

Круглое лицо, которое редко когда оставляла улыбка даже и в трудное военное время, сейчас посуровело, отчего еще заметнее стали видны следы многомесячной, на износ работы. Воспаленные от недосыпания, выразительные серые глаза, прикрытые наполовину, медленно загорались живым огнем.

Директор наблюдал за конструктором молча, не перебивал. Как ему хотелось услышать сейчас от начальника СКБ-2, что выход из создавшегося положения найден, что завод и завтра, и послезавтра будет отгружать фронту танки.

Духов поднялся:

— Исаак Моисеевич, я попробую, может и получится. Должно получиться, в противном случае зачем мы здесь сидим?

— Голубчик! — радостно вскочил директор. — Я тогда тебя расцелую, как захочешь!

От директора Духов направился в сборочный цех. Остановился возле корпуса будущей машины, который уже начал обрастать деталями ходовой части, и задумчиво смотрел на ось, где нужно было устанавливать подшипник.

До утра пробыл в сборочном цеху, а решение не приходило. В то же время казалось, что оно уже есть, просится на ватман, но как только поднимался в КБ и становился за кульман — идея исчезала. Метался по кабинету, подгонял мысль в такт быстрой ходьбы, принуждал ее работать в нужном направлении. Ничего не выходило. А знал, был уверен, что решение уже есть в голове. Оставалось лишь отыскать способ излить его в чертеж.

Поднявшись в очередной раз к себе в кабинет, сел за стол, чтобы начертить контуры заменителя. Тем не менее, задуманное не получалось. Расстроенный бросил ручку на стол и, поднявшись, опять забегал по комнате. И вдруг его внимание привлек необычный звук. Машинально остановился и увидел ручку, которая упала со стола и катилась по полу. В первое мгновение замер на месте, а потом нагнулся, схватил ручку, подбежал к столу и начал на его плоскости катать ее. Радостное предчувствие охватило его, подтолкнуло догадку. Ведь вчера в цехе он видел, как рассыпались заготовки для торсионных валов и как они катились проходом.

— А что, если из этих заготовок изготовить ролики и установить их без обойм на месте подшипника ведущего колеса? — подумал.

Теперь Николай Леонидович уже уверенно подошел к чертежному столу и начал воспроизводить ось, на которой устанавливался подшипник. Сначала начертил существующую конфигурацию его, потом новую, где ведущее колесо вращалось на заменителе. Все казалось обычным — вместо шариков, которые закладывались в каналы обойм стандартных подшипников, Николай Леонидович предлагал использовать ролики.

На минуту конструктор отошел от стола и устало потер глаза. За окном, где серело зимнее утро, перекликались металлическим звоном заводские корпуса, шипел паровой молот, гудели маневровые паровозы. Несколько гимнастических упражнений отогнали усталость, и Николай Леонидович стал внимательно читать свой чертеж. В нескольких местах сделал правку. Перенес чертеж на чистую бумагу, поставил подпись и сразу же уснул, опустив голову на стол.

Через несколько часов Николай Леонидович был в кабинете директора.

— Есть подшипник! — доложил кратко.

— Как, за ночь? — искренне удивился Зальцман.

Духов кивнул, протянул чертеж и опустился на стул.

Директор завода, рассматривая на бумаге четкие линии заменителя, не верил своим глазам. Еще ночью, когда давал конструктору задание, боялся, что его будут решать мучительно долго. Ведь детали подшипника требуют большого количества поковок, сложной термообработки, микронной точности при механической обработке.

А Духов, оказывается, нашел такой заменитель, который будет не только простым в изготовлении, но в условиях производства военного времени имеет много преимуществ в сравнении с существующим. Он меньший по весу, при его установке отпадает промежуточная деталь — распорная втулка; он более удобный при монтаже и особенно во время демонтажа. Кроме того, стоимость подшипника Духова будет в десять раз меньшей, ибо не потребуются дефицитные цветные металлы…

Пока ГПЗ наладил после эвакуации производство, Кировский завод на протяжении четырех месяцев смог обеспечить бесперебойный выпуск танков.

Как-то прекратилась подача дизельных двигателей В-2К. Опять срыв выпуска? Нет, и здесь находится выход. На заводе хранились бензиновые двигатели М-17Т, ранее ставившиеся на трехбашенные танки Т-28. В короткий срок коллектив под руководством Николая Леонидовича произвел необходимые расчеты, изменил базу установки, и очередная партия тяжелых машин ушла на фронт с этими двигателями.

В буднях повседневных забот о выпуске машин Духов не упускает из виду действия танков в боевых условиях. Поступают сведения о недостатках трансмиссии, неудобствах, вызванных большим весом танка. Как сделать, чтобы, не снижая броневой защиты, увеличить подвижность боевой машины? Главный конструктор находит выход. Это опять новое решение – дифференцирование брони по корпусу и башне. Заодно уменьшается до 75 мм и лобовая броня – не все снаряды танковых пушек противника пробивают ее. Внесены улучшения и в трансмиссию. Результат – новый танк КВ-1с. Вес его уменьшился до 42,5 т, а скорость возросла до 43 км/ч. А вскоре возросла и огневая мощь танка. На КВ-1 установили новую башню с 85-мм пушкой улучшенной баллистики. Одна из первых партий танков была направлена для участия в боях на Курской дуге, получив наименование КВ-85. Битва на полях сражений и за конструкторской доской не прерывалась. В июле 1943 г. в массовом порядке противник применяет новые тяжелые танки «Тигр» и самоходные установки «Элефант» (позднее название «Фердинанд»).

Они защищались более мощной броней. Например, «Элефант» имел 200-мм лобовую броню. Но итог июльских боев известен. Поля под Курском покрылись сгоревшими вражескими машинами. В короткий срок советские конструкторы, используя базу КВ-1с, создали тяжелую самоходную установку СУ-152 со 152-мм гаубицей-пушкой. Снаряды ее срывали башни с немецких танков и проламывали броню их тяжелых артсамоходов.

А Духов в это время искал пути совершенствования своего первого противоснарядного танка. Во всяком случае, на первом этапе соревнование с противником он уже выиграл. Беседуя с танковыми командирами перед наступлением в Арденнах, Гитлер признал:

«В тот момент, когда мы ввели определенные типы танков, у русских уже были задуманы КВ-1 и КВ-2… И эти типы уже были сданы в производство. Иными словами, сама война через один или два года показала, что некоторые наши типы, в которых мы могли считать себя абсолютно превосходящими, в течение первых двух лет оказались устаревшими».

Немецкие инженеры метались от одной конструкции к другой, а Николай Леонидович методично дорабатывал свой грозный танк. Живучесть КВ под бомбовыми ударами противника превзошла все ожидания Духова.

Командир 3-й гвардейской танковой бригады полковник И.А.Вовченко сообщил с фронта:

«Бомба калибром 500-1000 кг упала на расстоянии 0,5-0,8 м от танка «КВ» и взорвалась, образовав воронку диаметром около 18 м и глубиной до 5 м. При взрыве танк основательно тряхнуло, затем он опустился в образовавшуюся воронку. У танка была сорвана гусеница, разбит телескопический прицел. Экипаж легко контузило. Через 5 часов исправленный танк пошел в бой».

Другое донесение: «8 марта 1942 года в районе Холм /Калининский фронт/ в поле остался застрявший «КВ». В течение двух дней его бомбили самолеты «Ю-87», «Ю-88», «Хе-111», в общей сложности не менее 60 самолетов. В результате бомбежки вся земля вокруг танка и непосредственно около него была изрыта воронками. Осколки поражения машине не причинили. Командир батальона 76-й танковой бригады майор Я.И.Плисов».

Мысль о новом, более мощном тяжелом танке не давала покоя Духову и его помощникам. Путь к этой машине начался еще в 1942 г. Очередной вариант тяжелого танка – КВ-13. Но он так и остался подвижной лабораторией. Над новой машиной работали два коллектива – главного конструктора Н. Л. Духова и начальника опытного КБ Ж. Я. Котина. Работа велась в инициативном порядке.

В малом заброневом пространстве тяжелого танка нужно было установить 122-мм пушку и разместить снаряды более крупного калибра. Все это – не увеличивая габариты машины, но повысив ее бронезащиту. И эта сложнейшая задача была решена. Рациональные углы наклона броневых листов, снарядостойкая форма башни, улучшенная компоновка – вот отличительные черты, позволившие приступить к выпуску серии танков ИС.

Первым был ИС-1 с 85-мм пушкой, тремя пулеметами калибра 7,62 мм и зенитным пулеметом калибра 12,7 мм. Превосходя КВ-1 по броневой защите, он получился даже меньше по габаритам. А вскоре на смену ему пришел ИС-2, вооруженный 122-мм пушкой, превосходившей пушку КВ-1 по огневой мощи в 5 раз.

В 1942 году Государственный Комитет Обороны обязал Наркомат танковой промышленности и Наркомат вооружения в самый короткий срок дать армии самоходные артиллерийские установки (САУ) на базе выпускаемых танков с различными видами орудий. Башни САУ, в отличие от танковых, были неподвижными, что позволяло комплектовать самоходки орудиями сверхкрупного калибра. И уже 25 января 1943 года был собран первый образец САУ-152.

«Впервые примененные в Курском сражении САУ-152 произвели на гитлеровцев поистине ошеломляющее действие, — писал журнал «Знание — сила», №2, 1978 г. — Их пятидесятикилограммовые снаряды проламывали броню «Тигров», срывали и сбрасывали на землю орудийные башни. Фашисты, не понимая, в чем дело, вначале принимали САУ то за батареи снятых с кораблей судовых орудий, то за сверхтанки».

Осенью 1943 года на одном из подмосковных полигонов в присутствии Клима Ворошилова проходили испытания танка ИС-2 с пушкой калибром 122 миллиметра. Вражеская трофейная машина стояла на расстоянии полутора километров. Прогремел выстрел. Снаряд не только пробил лобовую броню, но и прошел всю внутреннюю «начинку» танка, вырвал по сварочным швам корму и отбросил ее на несколько метров.

В августе 1944 года новый танк ИС-2 уже встал на конвейер. Параллельно завод смог наладить выпуск мощных самоходных установок САУ-152 и САУ-122. В историю ИС-2 вошел как самый мощный танк второй мировой войны.

Вот свидетельство конструктора Ж.Я. Котина: «Танк ИС был настоящей стальной крепостью. Вскоре после Корсунь-Шевченковской битвы, где ИС проходил испытание на поле боя, фашистское командование издало секретный приказ, в котором предписывало войскам: «избегать встречных боев с танком ИС и стрелять по нему только из засад и укрытий…» В ИС совмещались, казалось бы, несовместимые качества: он стал меньше своего прародителя — первого KB и легче тяжеленного немецкого танка «Тигр» более чем на 10 тонн. В то же время ИС был в полтора раза мощнее его… Помню, как отправляли в Москву на показ членам Политбюро ИС и САУ-152. Было это в последние июньские дни 1943 года. Все мы очень волновались. Знали, что машины хорошие, а волновались…»

Как выяснилось позже, волнение конструкторов было напрасным. После осмотра нового танка и самоходной артиллерийской установки Сталин сказал: «На этих танках и будем заканчивать войну».

Этими танками стали вооружать тяжелые гвардейские танковые полки прорыва, которые стали грозой фашистского зверинца: «тигров», «пантер», «слонов» и других образцов бронетанковой техники противника с устрашающими наименованиями. ИС-2 был самым эффективным тяжелым танком второй мировой войны. Фашистское командование запрещало своим танкистам вступать в открытые поединки с советскими тяжелыми танками и разрешало стрелять по ним только из засад. Это ли не лучшая аттестация его создателю!

СПРАВКА

о технической деятельности главного конструктора

танкового производства Кировского завода Духова Н.Л.

Работу на Кировском заводе я начал с 1932 года. В течение 1,5 года работал по конструированию сложных приспособлений массового производства для обработки деталей трактора «Универсал», которые были освоены и приняты на производство.

После этого я работал в конструкторско-технологической группе по разработке межоперационных допусков, при подготовке производства постановки на серийное производство танка Т-29. В соответствии с решением правительства об изготовлении на Кировском заводе 75 т.к.д. кранов, был командирован в г.Москву в ЦВКБ, где участвовал, как представитель Кировского завода, в выпуске, контроле и приемке чертежей 75 т.к.д. кранов. Во время изготовления этих кранов на Кировском заводе вел производство их по конструкторской линии.

По окончании производства кранов я был переведен в опытную конструкторскую группу по разработке чертежей нового легкового автомобиля Л-2.

В 1937 году был переведен в СКБ-2 Кировского завода и назначен руководителем расчетной группы. Здесь, под моим личным руководством, были систематизированы материалы и разработаны методика и нормы тягового и прочностного расчетов танков, принятых как типовые для последующих проектов танков Кировского завода.

Затем я был назначен начальником КБ Т-28, бывшего тогда основным объектом танкового производства Кировского завода. Для Т-28, кроме целого ряда более мелких усовершенствований ходовой части, вооружения, была под моим руководством разработана новая бортовая передача, чем был окончательно разрешен вопрос аварийного ответственного узла танка Т-28.

В 1938—1939 годах, при разработке в СКБ-2 новых тяжелых типов танков, мною был разработан технический проект тяжелого танка КВ. После защиты проекта под моим руководством были изготовлены рабочие чертежи и опытный образец танка КВ, успешно прошедшего испытания и принятого для серийного производства. В 1939 году, при освоении в серийном производстве танка КВ, был назначен зам. главного конструктора танкового производства.

За разработку и постановку на серийное производство танка КВ награжден орденом Ленина. В 1939—1940 годах, во время войны с белофиннами, за разработку минных тралов, защитных щитков и ряда других приспособлений для нужд фронта награжден медалью «За трудовую доблесть». В 1941 году, в начале войны, был командирован на ЧТЗ в г.Челябинск в качестве главного конструктора. Для дальнейшего повышения качества танков, а также снижения трудоемкости на ЧТЗ мною был дан ряд принципиальных конструктивных решений, давших большой производственный эффект. Эти решения впоследствии были приняты и на всех последующих модификациях и новых образцах танков конструкции Кировского завода.

Сюда относятся разработка новых упрощенных стыковых соединений броневых деталей тяжелых танков, без снижения качества стыков, внедрение броневого литья, включая башни тяжелых танков, исключительно малотрудоемкие в производстве и надежные в эксплуатации катки ходовой части для тяжелых танков, принятые, как стандартные, до последнего времени на танках конструкции Кировского завода. Кроме этого была проведена большая работа по снижению трудоемкости машины, сыгравшая существенную роль в повышении выпуска тяжелых танков.

В процессе производства, в обеспечение бесперебойного выпуска танков, давались сотни более мелких конструктивных решений. Следует указать на одно из них, предотвратившее срыв выпуска танков КВ, — это заменитель подшипника ГПЗ №244, применявшегося в ведущем колесе танка КВ в количестве 4-х штук на машину. Мною была разработана оригинальная и исключительно простая в производстве и надежная в эксплуатации взаимозаменяемая конструкция заменителя подшипника 244, обеспечившая безаварийную работу танка в пределах гарантийного километража.

Пока ГПЗ наладил после эвакуации производство, Кировский завод в течение 4-х месяцев смог обеспечить бесперебойный выпуск танков.

За вышеперечисленные работы в 1942 году я был награжден орденом Красной Звезды.

В 1942 году, в соответствии с решением ГКО, была проведена коренная модернизация танка КВ — в результате чего был создан танк КВ-1С, имеющий значительно повышенную динамику против танка КВ и оригинальные, более совершенные узлы — система охлаждения (новый тип железных водяных и масляных радиаторов высокой теплоотдачи), трансмиссии (новая 8-скоростная коробка перемены передач и планетарный механизм поворота) и ряд других усовершенствований.

За эти работы в 1943 году мне присуждена Сталинская премия.

В 1942 году, в июле месяце, Кировскому заводу было поручено поставить на серийное производство танки Т-34. Освоение производства Т-34 было закончено в течение одного месяца. За время производства танка Т-34 на Кировском заводе в узлы Т-34 было внесено ряд принципиальных конструктивных улучшений, принятых и на других заводах, производящих танки Т-34.

Главнейшие из них: литые траки из стали 27сгт вместо стали Гадфильда, штампованные полутраков, вместо целых штампованных, профилированный прокат бандажей опорных катков под сварку, новая конструкция смотровой командирской башенки, проведено ряд конструктивных улучшений 5-скоростной К.П.П., в результате чего, приказом по Наркомату, Кировский завод назначен головным заводом по наиболее ответственному силовому узлу танка Т-34. Разработан и принят на серийное производство для всех заводов новый более эффективный воздушный фильтр — Мультициклон.

Разработаны, испытаны и подготовлены для серийного производства: однобачная масляная система для Т-34, значительно повышающая эксплуатационные качества масляной системы, главный фрикцион с дисками Феродо, клыковый и бесклыковый траки из профилированного проката, оригинальные резиновые самоподжимные манжетные сальники и т.д.

За эти работы в январе месяце 1944 года я награжден орденом Трудового Красного Знамени. Кроме этого, под моим непосредственным руководством и участием разработаны и поставлены на серийное производство модификации танка КВ — КВ-8, КВ-8С, СУ-152, КВ-85, а также последние типы тяжелых танков, начиная с момента их проектирования, испытания и постановки на серийное производство.

21.03.44г. (Духов)

Казалось бы, создатели тяжелых танков, которыми руководил Николай Леонидович, сделали все возможное, подняв все три качества тяжелого танка по комплексу «огонь – подвижность – защита» на высший уровень.

Но в конце сентября 1944 года на стенах кабинета Духова уже висело более полутора десятков листов ватмана с чертежами танка, заметно отличающегося от предшественников изящностью форм. Особенно были характерны выдающийся вперед острым клином нос танка с опущенными скулами и низкая сферическая башня. Конструкторы учли законы рикошетирования снарядов и резко увеличили углы наклона брони.

Танк почти не прибавил в весе, но его бронезащита значительно возросла. Это был последний танк военного производства ИС-3. Даже десять лет спустя после войны он все еще рассматривался как эталон тяжелого танка. В 1956 г. американская пресса подчеркивала: «По сравнению с танками западных держав ИС-3 имеет исключительно низкий силуэт, а также весьма эффективную форму броневой защиты».

Могучая, красивая машина ИС-3, воздвигнутая в г. Челябинске на гранитный постамент, – памятник славы и трудового подвига танкостроителей, и в первую очередь выдающегося создателя тяжелых танков Н. Л. Духова.

В летописи Челябинского тракторного сказано: «Николая Леонидовича по силе конструкторского таланта можно было сравнить с такими виднейшими конструкторами страны, как Шевцов, Поликарпов, Яковлев. Когда он рассматривал чертеж, то казалось, будто видит его насквозь. Ни одна ошибка не ускользала от его слегка прищуренного, спокойного взгляда. Духов не только выдвигал новые оригинальные технические идеи, он добивался претворения их в жизнь поистине военными темпами.»

Правительство высоко оценило вклад главного конструктора Танкограда в дело серийного освоения новой тяжелой техники, наградив орденом Ленина (1944). Вот как оценивал продукцию завода сам главный конструктор: «Наши тяжелые танки и самоходные орудия, превосходящие вражескую технику, наносят врагу сокрушающие удары. Кировские танки имеют более сильную бронезащиту и самую мощную в мире пушку. Их роль особенно велика при осуществлении операций на окружение».

В 1945 г. за выдающиеся заслуги в создании танков и самоходок Н. Л. Духову было присвоено звание Героя Социалистического Труда, а также звание генерал-майора инженерно-технической службы. Он был награжден орденом Суворова II степени. Второй Государственной премии Духов был удостоен 27 июня 1946 г. за создание конструкции нового танка (ИС) и коренное усовершенствование существующего танка.

После войны под непосредственным руководством Н. Л. Духова разрабатывался новый трактор ЧТЗ С-80.

Необходимо упомянуть педагогическую работу, которую Николай Леонидович вел параллельно с инженерно-конструкторской. С 1935-го по 1940 год он преподавал в Ленинградском автодорожном институте и на механическом факультете Ленинградского политехнического института. В 1944 году в Челябинске был создан Механико-машиностроительный институт (позднее преобразованный в Политехнический) с двумя факультетами: танковым и механико-технологическим. С осени 1944 г. Николай Леонидович читал лекции студентам Челябинского политехнического института (ныне Южно-Уральский государственный университет), где заведовал кафедрой гусеничных машин и возглавлял государственную экзаменационную комиссию.

В 1947 г. Н. Л. Духов назначен главным инженером Челябинского тракторного завода, но пробыл на этой должности недолго. С 1948 г. он уже работает главным конструктором первой советской атомной бомбы в КБ -11 (Арзамас-16).

Придя в атомную промышленность, Н.Л. Духов сумел так организовать коллектив на выполнение чрезвычайно сложных заданий, что, по общему мнению, в том числе и И.В. Курчатова, без Духова было бы трудно решать поставленные правительством задачи в отведенные сжатые сроки. Возглавляя конструкторский сектор, Духов руководил разработками конструкции как первого отечественного плутониевого заряда, так и конструкции ядерных и термоядерных боевых частей ракет, торпед и авиабомб.

Николай Леонидович Духов говорил: «Мы не сторонники применения атомного заряда, но если уж долетит до цели, то должен обязательно сработать». Он требовал от конструкторов абсолютной гарантии в обеспечении надежного срабатывания изделия. Школа Духова не допускала вероятности несрабатывания, даже если она теоретически была близка к нулю. Резкую отповедь на заседаниях Ученого совета давал Николай Леонидович сторонникам формализованного подхода к вероятной оценке надежности. На их нетактичное и некорректное поведение Духов сделал соответствующее замечание:

— Я вам лично заявляю как Главный конструктор и как Духов, что конструкция специзделия не должна допускать даже малую долю риска в оценке ее надежности.

Натурные полигонные испытания ядерных зарядов давали гарантированную оценку их надежности. Духов был активным участником испытаний первой отечественной атомной бомбы на Семипалатинском полигоне 29 августа 1949 г. и первой водородной бомбы РДС-6с 12 августа 1953 г.

Для первой ядерной бомбы РДС-1, созданной в СССР, испытания имели особое значение. Во-первых, только они могли дать окончательный положительный ответ на вопрос о работоспособности первого отечественного образца нового оружия, основанного на использовании цепной реакции деления плутония. Во-вторых, трудно переоценить политическое значение данного события. Успешное завершение испытания являлось фактически не только первым шагом к прекращению американской монополии на ядерное оружие, чреватой для всего человечества опасностью безвозмездного и одностороннего его применения, но и началом того пути, на котором был обеспечен военно-оборонный паритет с США.

Подготовка к испытанию РДС-1 началась задолго до завершения её разработки и велась с особой тщательностью, что объяснялось стремлением получить в ходе данного эксперимента как можно больший объем информации о работоспособности ядерного заряда и его поражающих факторах, а также обеспечить максимум гарантий для исключения любых недоразумений, ошибок или срывов. Слишком многое было поставлено на карту.

Через три месяца после выхода правительственного постановления, обязавшего Институт Химической Физики приступить к работам, связанным с проведение полигонных испытаний, т.е. в июле 1946 г., на заседании Научно Технического Совета Первого Главного Управления был заслушан отчет Н.Н.Семенова о результатах уже проведенных в этой связи мероприятий.

Место для ядерного полигона – учебного полигона № 2 Министерства вооруженных сил (в последующем Министерства обороны (УП-2 МО) – было выбрано в прииртышской степи, примерно в 170 км западнее Семипалатинска. Этот район Казахстана представляет собой безводную степь с редкими заброшенными и пересохшими колодцами. Территория, отведенная под полигон, являлась равниной диаметром примерно 20 км, окруженной с трех сторон – южной, западной и северной – невысокими горами. На востоке этого пространства находятся небольшие холмы.

Проектные работы по полигону выполнялись по техническим заданиям ИХФ в специальном проектном институте ПГУ – ГСПИ-11. Возводился полигон инженерными войсками Вооруженных Сил. Председателем Государственной комиссии по приемке полигона был М.Г.Первухин.

На полигоне дислоцировалась воинская часть, штаб которой располагался вниз по течению Иртыша – в 60 км от самого полигона и в 130 км от Семипалатинска.

Связь полигона № 2 с Семипалатинском обеспечивалась по реке и по грунтовой грейдерной дороге. Позже к воинской части была подведена железнодорожная ветка.

В пригороде Семипалатинска – Жана-Семей – располагался аэродром, которым мог пользоваться полигон. Кроме того, в экстренных случаях для приема срочных грузов и других целей можно было использовать полевой аэродром, располагавшийся непосредственно на территории полигона.

Общий объем капитальных вложений в строительство полигона к 1949 г. составил 185 млн.руб. (в ценах 1945 г.).

УП-2 МО представлял собой сложную разветвленную структуру со всеми элементами жизнеобеспечения, соответствующей научно-исследовательской базой, большим количеством зданий и сооружений, расположенных на различных площадках. Центральным элементом этой структуры было опытное поле, на котором и должны были разворачиваться главные события – ядерные испытания.

Опытное поле – это круг радиусом 10 км. Оно было оборудовано специальными сооружениями, призванными обеспечить проведение испытаний, наблюдение и регистрацию физических явлений. Опытное поле условно было разделено на 14 секторов. Среди них были два фортификационных и физических сектора; сектор гражданских сооружений и конструкций; сектор различных видов Вооруженных Сил и родов войск, в котором на различном удалении от центра поля в открытом виде, а также в укрытиях различного типа размещались образцы вооружения и военной техники; биологический сектор с подопытными животными.

В секторе гражданских сооружений и конструкций были построены два кирпичных трехэтажных и несколько рубленых и сборных деревянных домов, участки линии электропередачи, отрезки железной дороги с мостом, участки водопровода и канализации, а также одно промышленное здание, три подземные шахты на глубине 10, 20 и 30 м, имитировавшие метро, и т.п.

Для наблюдения за воздействием ядерного взрыва в секторе авиационной техники были установлены 53 самолета разных типов, столько же орудий находилось в секторе артиллерийского вооружения. В секторе бронетанковой техники было 25 танков и самоходных артиллерийских установок. Состояние всего, что находилось на опытном поле, после взрыва должно было характеризовать мощность ударной волны и степень поражающего действия светового, проникающего и радиоактивного излучений.

Большую программу работ такого же плана предстояло осуществить и в области исследования поражающего действия нового оружия на живые организмы. Для биологических наблюдений в соответствующем секторе поля было размещено более полутора тысяч животных.

В двух физических секторах, расположенных в северо-восточном и юго-восточном направлениях и предназначенных для определения параметров ядерного взрыва, было построено 15 железобетонных башен высотой 20 м, 2 металлические башни такой же высоты, 17 трехметровых железобетонных башен, 2 подземных каземата, 2 пульта автоматического управления приборами и командный пункт с программным автоматом.

Для обеспечения физических измерений на полигоне в общей сложности было построено 44 сооружения под различную аппаратуру и кабельная сеть протяженностью 560 км.

Вся регистрирующая аппаратура физических секторов, насчитывавшая до 200 приборов, размещалась в специально построенных для нее башнях и казематах, имела индивидуальное аккумуляторное питание и приводилась в действие автоматически.

Система автоматики состояла из главного программного автомата, который был установлен на командном пункте. Программный автомат выдавал сигналы времени и включал реле пуска различных приборов в определенное время. Он же подавал импульс тока на запуск системы автоматики подрыва изделия.

Сигналы автомата передавались по кабельным линиям на приборные башни северо-восточного и юго-восточного направлений. Вся система автоматики была дублирована, что в случае отказа автоматики одного из радиусов обеспечивало включение всей аппаратуры автоматикой другого радиуса.

В центре опытного поля была смонтирована металлическая решетчатая башня высотой 37,5 м. Она была предназначена для установки испытывавшегося ядерного заряда изделия РДС-1.

Башня была оборудована грузовым и пассажирским подъемниками с электрическим управлением. Вблизи башни находилась сборочная мастерская, в которой должны были производиться заключительные операции по сборке шарового заряда, связанные с установкой в центральную часть основного заряда с нейтронным запалом и съемных элементов конструкции.

На восточной границе опытного поля располагалась площадка «Н» со зданиями и сооружениями, предназначенными для предварительных операций по сборке изделия перед испытаниями, хранения комплектующих узлов и деталей изделия РДС-1. Здесь же размещалось здание «12П» – командный пункт полигона. В это здание сходились все линии связи как внутриполигонной, так и внешней, включая правительственную.

Командный пункт представлял собой бетонный каземат, состоявший из двух комнат с застекленной амбразурой, которая была, в конце концов, защищена земляным валом. В одной из комнат каземата находились автомат управления подрывом заряда, а также автомат управления измерительным комплексом испытательного поля и аппаратура контроля.

В пяти километрах от границы опытного поля, в северо-восточном направлении от его центра, была сооружена площадка «Ш», на которой размещались система энергообеспечения опытного поля и жилые помещения для личного состава. Во время испытания на площадке «Ш» находились штаб и пункты обмывки людей и первичной обработки индикаторов.

В 60 км от опытного поля был построен жилой городок (площадка «М», ныне г. Курчатов), где находились штаб войсковой части, административные, культурно-просветительные и хозяйственные предприятия и учреждения, а также дома для офицеров и их семей.

В полутора километрах от площадки «М» размещался лабораторный городок, в котором проводились всевозможные исследования, связанные с обеспечением испытаний.

Большую роль в создании и обустройстве УП-2 МО сыграли начальник инженерных войск, маршал М.П. Воробьев, генерал В.А. Болятко, впоследствии ставший начальником 12 Главного управления Министерства обороны, начальник полигона генерал С.Г. Колесников.

Подготовка военных специалистов для обслуживания полигона и проведения измерений поражающих факторов ядерного взрыва была возложена на сформированную в подмосковном Загорске организацию. Ныне – это Центральный Физико Технический Институт МОРФ им. В.А. Болятко.

Программа испытаний РДС-1 в основных своих задачах была сформулирована в специальном постановлении Совета Министров СССР от 19 июня 1947 г. № 2142-564. Две главные задачи сводились к следующему: оценке конструкции по коэффициенту полезного использования активного вещества, т.е. к.п.д. ядерного взрыва, и к получению необходимых данных для изучения поражающего и разрушающего действия созданного оружия. Сроки подготовки полигона коррелировались со сроками готовности первой ядерной бомбы к испытаниям.

К январю 1949 г. весь комплекс конструкторских вопросов по РДС-1 был отработан. Об этом свидетельствуют архивные материалы – обоснование конструкции (Ю.Б. Харитон, К.И. Щелкин, Я.Б. Зельдович), техническое обоснование основных конструкционных элементов и размеров различных узлов (Н.А. Терлецкий, В.Ф. Гречишников), комплекты документации, завизированные Н.Л. Духовым и В.И. Алферовым.

Особая роль в процессе подготовки завершающего этапа работ по РДС-1 отводилась детальной отработке порядка действий основного и дублирующего составов участников испытания в условиях, максимально приближенных к реальным.

В январе 1949 г. в КБ-11 была составлена программа тренировочных опытов, призванных предварить основной – полигонный. Она включала в себя полный цикл подготовки и проведения последнего.

С этой целью предусматривалось апробирование окончательного монтажа испытуемого изделия в специально оборудованном помещении КБ-11, где были воспроизведены в натуральную величину сборочные стенды, подъемная клеть башни, подъездные пути и подъемно-транспортные сооружения, расположенные около башни на полигоне.

11 апреля 1949 г. в КБ-11 вышел приказ № 055 начальника объекта П. М. Зернова об обеспечении всех подготовительных работ в части предстоявшего испытания на учебном полигоне УП-2 МО.

Данным приказом была сформирована специальная группа в составе 7 чел. Ее председателем был назначен первый заместитель главного конструктора КБ-11 К.И. Щепкин, заместителями начальника группы – Н.Л. Духов и В.И. Алферов, а членами – В.К. Боболев, А.К. Бессарабенко, А.Я. Мальский и И.А. Назаревский. На эту группу возлагались подготовка как общей программы работ на полигоне, так и инструкций и графиков, касавшихся конкретных направлений действия, проведение тренировочных опытов вначале в КБ-11, а затем на полигоне, осуществление оперативного контроля за ходом подготовки к испытаниям во всех подразделениях и службах КБ-11.

Ход подготовки к испытаниям находился под пристальным и непосредственным контролем со стороны руководства КБ-11.

8 апреля 1949 г. Ю.Б. Харитон и К.И. Щепкин представили Л.П. Берии доклад, в котором сообщалось о решении всех принципиальных теоретических, конструкторских и технологических задач по РДС-1, а также обосновывалась необходимость получения требовавшегося количества делящихся материалов. К докладу прилагались Порядок испытания РДС-1 и Программа тренировочных опытов на полигоне. Этими документами предусматривалось проведение подрыва боевого изделия на башне, а также определялись ответственные лица за подготовку и осуществление заключительных операций.

В связи с неопределенностью в вопросе мощности взрыва и недостаточной изученностью механизма воздействия его поражающих факторов на самолет-носитель решение о проведении опыта в стационарном варианте было на том этапе создания ядерного оружия единственно правильным. Кроме того, при таком решении облегчались условия проведения физических измерений и повышался уровень достоверности полученных сведений.

Технология подготовки опыта предусматривала:

сборку заряда из взрывчатых веществ, поставленного на полигон в разобранном виде, исключая операции по установке в центральную часть плутониевого заряда и нейтронного инициатора, в здании «32П», расположенном на площадке «Н» полигона;

доставку заряда в мастерскую у башни «1П» в центре опытного поля;

монтаж ядерного заряда с нейтронным инициатором;

передачу изделия группе подрывников, руководимой К.И. Щепкиным, подъем его на башню, снаряжение электродетонаторами, подключение к схеме подрыва.

Следует отметить, что указанная последовательность работ и распределение обязанностей между руководящими работниками КБ-11 были сохранены до боевого опыта.

Ответственным за сборку заряда из взрывчатых веществ был назначен директор снаряжательного завода № 2 КБ-11 А.Я. Мальский. За оснащение изделия электрооборудованием (электродетонаторами и автоматикой их подрыва), подготовку и проверку автоматики и линии подрыва отвечал заместитель главного конструктора В.И. Алферов, за снаряжение изделия плутониевым зарядом – заместитель главного конструктора КБ-11 Н.Л. Духов. Помощником Н.Л. Духова по физической части стал заведующий лабораторией КБ-11 Г.Н. Флёров. Ответственным за непосредственное снаряжение изделия детонаторами и его подрыв был назначен заместитель начальника лаборатории КБ-11 С.Н. Матвеев.

По решению Б.Л.Ванникова и И.В.Курчатова ответственность за всю организацию работ по подготовке РДС-1 к испытанию возлагалась на Ю.Б.Харитона. Соответственно, и полномочия, которыми наделялся главный конструктор, были максимально широкими. В частности, ему предоставлялось право единолично решать вопросы о снятии с опыта любых приборов и приспособлений, способных в какой-либо мере и на каком-то из этапов повредить или помешать подрыву РДС-1.

За период с весны до лета 1949 г. в адрес главного администратора Уранового проекта Л.П.Берии было направлено несколько докладных записок, в которых сообщалось о состоянии дел по вопросу выхода на полигонные испытания. Очередной доклад, подписанный И.В.Курчатовым и Ю.Б.Харитоном, был направлен 15 апреля. В нем отмечалось, что к этому времени были решены все принципиальные и конструктивные вопросы по разработке РДС-1. В частности, были созданы теории сходящейся детонационной волны во взрывчатых веществах и ударной волны в металлах, теория сжимаемости металлов при давлениях в несколько миллионов атмосфер и теория к.п.д., теория неполного взрыва, умножения нейтронов и расчета критической массы. Была также в основном завершена технологическая отработка изготовления РДС-1, в том числе и технология изготовления деталей из взрывчатых веществ.

На основе данного доклада был разработан и утвержден Л.П.Берией план действий на завершающей стадии подготовки к полигонному эксперименту. Его авторами были Ю.Б.Харитон, Н.Л. Духов, К.И.Щелкин и Г.Н.Флёров. Этот план предусматривал:

расчет умножения фона в полусфере плутония для экспериментального определения фона в натурном заряде. Ответственные за выполнение – Я.Б.Зельдович и Д.А.Франк-Каменецкий, срок выполнения – до 30 июня 1949 г.;

подготовку опыта по исследованию размножения нейтронов на базе № 10 силами КБ-11 и базы № 10 (завод № 817, ныне – комбинат «Маяк»);

изготовление на базе № 10 плутониевых сфер и проведение измерений нейтронного фона. Ответственный за выполнение – Б.Г.Музруков;

осуществление проверки умножения нейтронов в окончательно собранном заряде бомбы. Опыт проводился в КБ-11. Ответственный за подготовку конструкции бомбы – Н.Л.Духов, за измерение нейтронов – Г.Н.Флёров.

В период с 4 по 6 июня 1949 г. в КБ-11 И.В.Курчатов и Б.Л.Ванников совместно с М.Г.Мещеряковым, Ю.Б.Харитоном, П.М.Зерновым и А.П.Александровым, проанализировав состояние всех вопросов, связанных с созданием первого ядерного заряда, сделали и представили Л.П.Берии 15 июня заключение о завершенности конструкторской и технологической разработки заряда и обоснованности его технических характеристик. Оставалось только закончить опыты по критмассовым измерениям и определению ядерных констант, по результатам которых можно было бы установить окончательные размеры и массу плутониевого ядра. Заметим, что первые расчетно-экспериментальные оценки критической массы плутония были проведены весной 1949 г.

Во время июньского совещания представителям ПГУ был представлен макет РДС-1, изготовленный в металле в одну пятую натуральной величины. Отвечали за его создание Н.Л.Духов и А.К.Бессарабенко. Изготавливался макет на опытном заводе № 1 КБ-11. Макет был одобрен, и была дана санкция на его отправку в Москву – в Спецкомитет.

В решении комиссии, принятом по вопросу о порядке и сроках отправки РДС-1 на полигон УП-2 МО, в частности, говорилось, что изделие из плутония и два нейтронных инициатора будут отправлены в специальном вагоне по железной дороге до конечной станции и от нее до полигона – легковыми машинами. Два собранных заряда из взрывчатых веществ намечено было отправить также по железной дороге воинским транспортом до конечной станции, а дальше, до полигона, – грузовыми машинами. Часть груза было предусмотрено отправить на полигон самолетом.

Порядок перевозок узлов и деталей изделий РДС-1 и различного оборудования, обеспечивающего испытания, был определен инструкцией, разработанной с участием П.Я.Мешика, Н.И.Павлова и Детнева.

На июньском совещании было принято предложение научно-технического руководства КБ-11 о том, что выбранная масса плутония должна обеспечить к.п.д. заряда не менее 7%. Для выполнения этого условия комбинату № 817 было выдано задание на изготовление ядерного заряда с некоторым запасом по массе, что создавало возможность его доводки путем снятия избытка плутония по внутренним полусферам плутониевых деталей.

В июне 1949 г. на Урал выехала группа сотрудников КБ-11. Она должна была определить окончательную массу плутония. В составе группы были Г.Н.Флёров и сотрудники его лаборатории, а также теоретики КБ-11 Я.Б.Зельдович, Д.А.Франк-Каменецкий, Н.А.Дмитриев, В.Ю.Гаврилов и др. Часть оборудования была привезена из КБ-11, часть смонтирована уже на месте, на комбинате № 817. К этому времени здесь уже был изготовлен плутониевый заряд с соответствующим технологическим припуском. С этой заготовкой, установленной в модельную сборку, группой Г.Н.Флёрова были проведены измерения коэффициента умножения нейтронов.

Один из исполнителей этих работ Ю.С.Замятнин вспоминает: «Установка для измерений была смонтирована в просторном помещении и состояла из металлической подставки-станины, на которой размещались нижние полусферы отражающих урановых оболочек и обе полусферы из плутония, покрытые тонкой полусферой из урана для защиты от механических повреждений, системы блоков, позволяющие с помощью ручной авиационной лебедки поднимать и опускать верхние полусферы урановых оболочек, всеволнового детектора нейтронов и регистрирующей электронной аппаратуры, световой и звуковой сигнализации скорости счета. И.В.Курчатов все это устройство с блоками и тросиками в шутку называл «египетской техникой». В центре плутониевых полусфер размещался нейтронный источник. Предварительно было проверено постепенным сближением плутониевых полусфер, что вся эта система, как и следовало из расчетов, находится в подкритическом состоянии. Основным содержанием эксперимента на каждом его этапе было определение коэффициента умножения нейтронов по измерению скорости счета нейтронного детектора».

Расчеты, проведенные группой Я.Б.Зельдовича на основании опытов Г.Н.Флёрова, позволили определить окончательную массу заряда, обеспечивающую приемлемые значения к.п.д. ядерного взрыва.

27 июля 1949 г. на комбинате №817 состоялось совещание. В нем участвовали И.В.Курчатов, Б.Л.Ванников, А.П.Завенягин, Б.Г.Музруков, Ю.Б.Харитон, Я.Б.Зельдович, Д.А.Франк-Каменецкий, Н.Л. Духов и Г.Н.Флёров. Было принято решение об окончательной массе плутониевого заряда и порядке доработки изготовленного изделия.

5 августа была проведена приемка ядерного заряда. Акт об этом подписали Ю.Б.Харитон, А.А.Бочвар и В.Г.Кузнецов. Паспорт на детали изделия подписали Е.П.Славский, И.В.Курчатов, А.А.Бочвар и Н.Л. Духов.

Детали плутониевого заряда были упакованы в специальную тару и отправлены литерным поездом, 8 августа они поступили в КБ-11. Здесь в ночь с 10 на 11 августа под руководством Духова была произведена контрольная сборка изделия с плутонием в целях изучения процесса прохождения быстрых нейтронов через реальную конструкцию ядерного заряда. Во время контрольной сборки непрерывно проводились измерения нейтронного и гамма-излучений. Проведенные измерения показали, что коэффициент умножения нейтронов возрастает в ожидавшихся пределах. Это еще раз подтвердило соответствие РДС-1 техническим требованиям и его пригодность для полигонного испытания.

После демонтажа детали плутониевого заряда были тщательно осмотрены, упакованы и подготовлены к отправке на полигон по железной дороге. Это было одной из последних операций, проведенных в КБ-11 по подготовке первой ядерной бомбы к испытаниям.

Несколько раньше, в соответствии с решением июньского совещания в КБ-11 , были изготовлены и отправлены на полигон пять боевых и два тренировочных заряда из взрывчатых веществ. Решение об отправке пяти боевых комплектов зарядов взрывчатых веществ при одном плутониевом страховало от непредвиденных случайностей, могущих привести к порче зарядов при транспортировании, хранении и работе на полигоне.

В июне-июле 1949 г. на полигон были направлены две группы работников КБ-11 со вспомогательным оборудованием и хозяйственным инвентарем. 24 июля сюда прибыла группа специалистов во главе с П.М.Зерновым, которая должна была принимать непосредственное участие в подготовке ядерного заряда к испытаниям.

21 августа на полигон прибыл эшелон с деталями плутониевого заряда и четырьмя нейтронными инициаторами. Тем же поездом прибыла и группа ведущих ученых КБ-11, среди которых были Ю.Б.Харитон, Я.Б.Зельдович, Н.Л. Духов, Г.Н.Флёров. 21 августа прибыли научный руководитель опыта И.В.Курчатов и член Специального комитета А.П.Завенягин.

К 26 августа на полигоне собрались все участники испытания и члены Правительственной комиссии под председательством М.Г.Первухина.

Следует отметить, что комиссия, в которую входили П.М.Зернов, П.Я.Мешик, В.А.Болятко, М.Г.Мещеряков, К.И.Щелкин, М.А.Садовский, А.Я.Свердлов, генерал-лейтенант М.Н.Тимофеев, генерал-лейтенант медицинской службы А.И.Бурназян, генерал-майор С.Г.Колесников, генерал-майор авиации Г.О.Комаров и главный инженер Государственного специального проектного института (ГСПИ-11) В.В.Смирнов, собралась на полигоне значительно раньше – 26 июля. В задачу этой комиссии входила организация работ по завершению строительства и подготовке всех объектов полигона к эксперименту.

Круг задач, решаемых данной комиссией, был достаточно широким. К примеру, 27 июля, т.е. на следующий день после прибытия, комиссия рассмотрела на дневном заседании вопрос о формировании экспертных комиссий по проверке готовности зданий и сооружений полигона к эксплуатации. В частности, это относилось к площадке «Н» и опытному полю. На вечернем заседании был заслушан начальник строительства генерал-лейтенант М.Н.Тимофеев по вопросу о сроках завершения всех строительных работ.

Заседание комиссии, состоявшееся 4 августа, было посвящено обсуждению плана тренировочных испытаний секторов и КБ-11. Данным планом предусматривалось в течение двухнедельного срока, начиная с 8 августа, провести:

тренировочные испытания автоматического управления приборами физического сектора и изделия;

контрольные сборки изделия в целях отработки приемов монтажа, подключения аппаратуры и коммуникационных линий с подъемом изделия на башню;

две репетиции по физическому и биологическому, а также по инженерному и вооруженческому секторам;

отработку мероприятий по проведению соответствующих воздушных наблюдений и работе служб безопасности;

общую генеральную репетицию с участием всех секторов, а также охраны, службы безопасности, связи и других служб обеспечения.

Решением данного совещания Правительственной комиссии заместитель директора РИАН И.Е.Старик был прикомандирован к полигону на период испытаний для осуществления научного руководства радиохимической лабораторией. Руководство и наблюдение за всеми тренировочными работами было возложено на П.М.Зернова, П.Я.Мешика и В.А.Болятко, с которыми непосредственное руководство полигона должно было согласовывать все распоряжения, касавшиеся тренировочных опытов.

С 27 июля по 5 августа комиссия под председательством М.Г.Первухина провела 9 заседаний.

В акте комиссии от 5 августа было сделано заключение о полной готовности полигона к 10 августа и предложено руководству полигона и КБ-11 провести в течение 15 дней детальную отработку операций по сборке и подрыву изделия, а также проверку степени взаимодействия всех организаций и служб, участвующих в предстоящем опыте. После принятия данного решения более четко определилась дата проведения первого в СССР ядерного взрыва – один из последних дней августа 1949 г.

В соответствии с заключением Правительственной комиссии с 10 по 26 августа была проведена серия репетиций. Всего их было десять. В их ходе были задействованы аппаратура управления полем и пульт подрыва изделия с кабельной линией.

Так, 10 и 11 августа было проведено по три репетиции по полной программе с включением автоматики изделия и аппаратуры поля.

13 августа в тренировочных работах вновь по полной программе была подключена автоматика изделия, но аппаратура поля не подключалась.

18 и 22 августа были проведены две репетиции – очередная и генеральная по полной программе – при включенной автоматике изделия, аппаратуры поля и регистрирующих осциллографов. В ходе этих учений, проводившихся под кодовым обозначением «Вперед», отрабатывался полный цикл подготовки РДС-1 к подрыву, включавший сборку изделия, за исключением установки плутониевого заряда, подъем его и автоматики подрыва на грузовую площадку башни, расположенную на 30 м отметке, контрольную проверку линии и автоматики подрыва, снаряжение изделия электродетонаторами.

Первый из этих опытов проводился с зарядом, доставленным на полигон из КБ-11 в собранном виде. При осуществлении генеральной репетиции, проведенной 22 августа, ядерный заряд, так же как и заряд, предназначенный для боевого подрыва, собирался на полигоне под руководством Н.Л. Духова.

Выбор зарядов для боевого изделия и генерального тренировочного опыта был проведен 19 августа из четырех комплектов, доставленных на полигон россыпью. Отбор проводили К.И.Щелкин, А.Я.Мальский и начальник ОТК завода № 2 КБ-11 А.Я.Титов. За основные критерии принимались размеры и плотность деталей из взрывчатки, результаты контрольных испытаний, проведенных в КБ-11, и расчетная разновременность по фокусирующим элементам.

В период между тренировочными работами, проведенными 18 и 22 августа, согласно решению комиссии, возглавляемой М.Г.Первухиным, были проведены профилактическая ревизия пульта управления полем и десятикратное его задействование по полному циклу.

Проведенные проверки подтвердили нормальную работу автоматики. В ходе операции «Вперед» изделия после работ с ними на башне спускались вниз, перевозились на специально подготовленную площадку, устанавливались там на подставку высотой 3,5 м и подрывались по штатной программе. После взрыва оставались алюминиевые керны, устанавливавшиеся в заряд вместо центральных частей. По форме обжатия их поверхности делалось заключение о качестве сборки изделий.

Отстрелы макетов подтвердили хорошее качество сборки зарядов и монтажа спецоборудования изделия, выполненных в условиях полигона, а также безотказность системы автоматики и линии подрыва, готовность всех служб к полигонному испытанию первой ядерной бомбы.

Каждый этап подготовительных работ проводился в строгом соответствии с конструкторской и нормативно-технической документацией, подготовленной Н.Л. Духовым для проведения боевого опыта. Результаты всех работ оформлялись актами, которые предъявлялись на утверждение руководству испытаний.

После проведения генерального тренировочного опыта (22 августа 1949 г.) система управления подрывом изделия и приборами опытного поля по указанию председателя Правительственной комиссии М.Г.Первухина была опечатана и передана под контроль К.И. Щелкина, в ведении которого она находилась до момента подрыва боевого изделия.

23 августа на полигоне было проведено совещание. Еще раз рассматривался порядок работ по подготовке и проведению испытания заряда РДС-1. Совещание проводили И.В.Курчатов, А.П.Завенягин, П.М.Зернов, Ю.Б.Харитон К.И.Щелкин. С информацией о контрольных измерениях выступил Г.Н. Флёров. В заключение своего сообщения он сказал, что для окончательного выхода на испытания необходимы три дня и линия связи с башней. В.И. Алферов доложил регламент проведения полигонного опыта и результаты подготовки системы инициирования к испытанию. В итоге всестороннего обсуждения всех аспектов и деталей предстоящего эксперимента с первым ядерным зарядом на совещании было решено утвердить окончательный порядок работ, назначить К.И.Щелкина ответственным за работу системы инициирования, закончить нейтронные измерения 26 августа. Особое внимание было уделено обсуждению правил поведения участников испытания, которым предстояло впервые наблюдать ядерный взрыв. Научный руководитель полигона М.А.Садовский изложил содержание специальных инструкций по данному вопросу. Всем, кто готовился наблюдать взрыв, выдали защитные очки, значительно ослаблявшие силу света. А.И.Бурназян и Я.Б.Зельдович проверили стекла и подтвердили, что очки обеспечивают уменьшение силы света, достаточное для безопасного наблюдения за световым излучением взрыва.

26 августа 1949 г. на полигон прибыл Л.П.Берия. К этому дню под руководством Н.Л. Духова были собраны два (боевой и резервный) заряда из взрывчатых веществ. Все этапы этой работы завершались принятием актов соответствующих комиссий.

Ю.Б.Харитон, Н.Л.Духов, В.А.Давиденко и А.С.Александров сделали заключение по четырем нейтронным инициаторам, расположив их по очередности применения. Отбор был проведен на основании документации и проверки их на полигоне, осуществленной В.А.Давиденко, Ю.К.Пужляковым и А.Г.Михайленко.

Поздним вечером 26 августа руководство КБ-11 (Ю.Б.Харитон, П.М.Зернов, Н.Л.Духов) представило И.В.Курчатову и А.П.Завенягину акты о готовности всех узлов изделия к опыту. Рассмотрев акты, И.В.Курчатов в соответствии с личным распоряжением Л.П.Берии установил время проведения испытания – 29 августа 1949 г., 8 ч. 00 мин. местного времени.

Началась 48-часовая готовность к первому ядерному взрыву, в ходе которой, согласно принятому регламенту, начались работы по окончательному монтажу боевого изделия в сборочной мастерской вблизи центральной башни. Отсчет времени начался ровно за двое суток до назначенного времени испытания – в 8 ч. утра 27 августа.

Заряд из взрывчатых веществ был доставлен из сборочного здания площадки «Н» накануне. 27 августа было произведено снаряжение боекомплекта пробок взрывателей капсюлями-детонаторами. Снаряжение производил В.С.Комельков, а акт о проведении этой операции подписали К.И.Щелкин, В.И.Алферов, В.С.Комельков и С.Н.Матвеев. К концу этого же дня В.И.Алферов и В.С.Комельков с группой инженеров и техников закончили монтаж и проверку системы подрыва электродетонаторов. Им оставалось подключить последнюю розетку под ЭД на съемном элементе заряда после установки плутониевого заряда и окончательной сборки изделия.

28 августа подрывники провели последний осмотр башни, подготовили к подрыву автоматику и проверили в последний раз кабельную линию. Г.Н.Флёров и Д.П.Ширшов с двумя помощниками смонтировали на башне аппаратуру для дистанционного контроля нейтронного фона изделия.

В 16 ч. 28 августа к сборочной мастерской были доставлены плутониевый заряд и четыре нейтронных инициатора. В мастерской был проведен выбор одного из них по паспортным данным, была собрана измерительная схема, позволявшая определить активность нейтронного инициатора, приготовленного для опыта. По результатам работ был составлен протокол, который подписали Ю.Б.Харитон, Н.Л.Духов, В.А.Давиденко, Ю.К.Пужляков и А.Г.Михайленко. После этого детали плутониевого заряда были извлечены из контейнеров, тщательно осмотрены и проверены. По всем проверявшимся параметрам детали заряда соответствовали требованиям чертежей. Отобранный нейтронный инициатор был установлен в «шар Духова», который в свою очередь был смонтирован в сборку, входящую в центральную часть изделия. После измерения нейтронного потока собранный поршень был подготовлен к установке в центральную часть. Эти операции проводились под руководством Духова Н.А.Терлецким и Д.А.Фишманом. Протокол по результатам работ был написан от руки Ю.Б.Харитоном и подписан им, а также Н.Л.Духовым, Г.Н.Флёровым и В.А.Давиденко.

В ночь на 29 августа Н.Л. Духов с помощниками в присутствии И.В.Курчатова, и П.М.Зернова установил поршень в центральную часть. Окончательный монтаж ядерного заряда был закончен к 3 ч. ночи 29 августа.

К 4 часа утра после опечатывания системы автоматики и разъемов на линии подрыва к башне прибыли К.И.Щелкин и С.Н.Матвеев с боекомплектом электродетонаторов. После разрешения находившихся поблизости у башни Л.П.Берии и И.В.Курчатова на подъем изделия на башню К.И.Щелкин отдал распоряжение на вывоз РДС-1 из мастерской. Четыре сотрудника КБ-11 выкатили изделие по рельсовому пути и установили его в клети грузового подъемника. Начальник полигонов КБ-11 Г.П.Ломинский, которому было поручено управление подъемником, тщательно проверил крепление изделия. К.И.Щелкин и С.Н.Матвеев с боекомплектом электродетонаторов поднялись на башню на пассажирском лифте. Вслед за ними туда же поднялись А.П.Завенягин и А.С.Александров. Получив разрешение, Г.П.Ломинский и техник А.А.Измайлов подняли грузовую кабину с изделием в сопровождении П.М.Зернова на отметку 30 м, где она и была закреплена. Сразу же была подключена аппаратура контроля нейтронного фона. Все эти операции заняли 1 час. В 5 час. 5 мин. утра все, за исключением К.И.Щелкина, С.Н.Матвеева, Г.П.Ломинского, А.П.Завенягина, А.С.Александрова и П.М.Зернова, Н.Л. Духова покинули башню. С опытного поля был эвакуирован весь личный состав, кроме офицерской охраны Министерства государственной безопасности. Осмотр Духовым изделия на башне, снаряжение его электродетонаторами, подключение к схеме подрыва и повторный после этого осмотр заняли еще около часа. Все работы были завершены к 6 ч. утра… О ходе всех проводившихся на башне операций П.М.Зернов докладывал по телефону И.В.Курчатову, который находился на командном пункте в 10 км от центра опытного поля.

К моменту завершения заключительных операций резко ухудшилась погода. Низко над полем проносились рваные облака, затянувшие все небо. Начал накрапывать дождь. В связи с сильными порывами ветра и во избежание неприятностей при спуске на пассажирском лифте, надежно работавшем при скорости ветра до 6 м/с, все находившиеся на башне спустились вниз по лестнице. Замыкающими были Н.Л. Духов, А.П.Завенягин и К.И.Щелкин, опломбировавший вход на башню. После этого была снята охрана и проведена эвакуация людей с центра опытного поля. С последней машиной отсюда выехали Н.Л. Духов А.П.Завенягин, К.И.Щепкин и С.Н.Матвеев. На промежуточном пункте С.Н.Матвеев в присутствии А.П.Завенягина и К.И.Щелкина включил разъем, соединив тем самым аппаратуру на башне с системой контроля и управления, установленной на командном пункте.

Все работы на опытном поле, таким образом, были полностью завершены.

В 6 час. 18 мин. подрывники прибыли на командный пункт и доложили Л.П.Берии и И.В.Курчатову о полной готовности изделия к подрыву, а начальник полигона генерал С.Г.Колесников – о готовности полигона.

Продолжавшееся резкое ухудшение погодных условий серьезно обеспокоило руководителей испытания. В отчете о результатах испытания К.И.Щелкин позже напишет, что после принятия докладов о полной готовности к опыту Л.П.Берия, М.Г.Первухин и И.В.Курчатов вышли из командного пункта на открытое место в надежде увидеть прояснение. Однако погода не предвещала ничего хорошего. Видимость упала, дождь стал более частым, ветер усилился до 12- 15 м/с, не исключалась возможность грозовых явлений. Во избежание неожиданностей, связанных с непогодой, И.В.Курчатов с согласия Л.П.Берии принял решение о переносе времени взрыва с 8 ч. на 7 ч. утра 29 августа.

Коррективы, которые внесла природа в ход испытания, в целом никак не отразились на всей процедуре дальнейших работ. События разворачивались четко по регламенту. За 25 мин. до подрыва были сняты пломбы с операторской командного пункта и проведено подключение питания системы автоматики. За 12 мин. до опыта был включен автомат опытного поля, за 20 сек. – рубильник, соединявший цепь изделия с системой автоматики управления. С этого момента все операции по подрыву осуществлялись автоматически. По своей конструкции система подрыва предусматривала автоматическую подачу в нужный момент (ровно в 7 час. утра) импульса для подрыва ядерного заряда, за 6 сек. до этого – импульса для включения блока синхронного зажигания, за 1 сек. – импульса для открывания затворов оптической аппаратуры, предназначенной для фотографирования явлений взрыва. Приостановить начавшийся процесс можно было только с помощью рубильника. Причин для этого не было…

С включением автомата подрыва начался отсчет времени. Считал А.Я.Мальский. Ровно в 7 час. 00 мин. утра 29 августа 1949 г. вся местность пустынной казахской степи озарилась ослепительным светом… Примерно через 30 сек. к командному пункту подошла ударная волна. Она сопровождалась мощным грохотом, выбила стекла на командном пункте и оглушила некоторых из присутствовавших там. После прохождения ударной волны двери командного пункта были открыты, все находившиеся там вышли из помещения и стали наблюдать за явлениями, сопутствовавшими взрыву.

Громадный черный столб дыма и пыли поднялся из центральной части поля и вскоре ушел за облака. По земле протянулась огромная туча пыли. Сильный ветер гнал дымный и пыльный столб в северо-восточном направлении. В момент взрыва на месте башни появилось светящееся полушарие, размеры которого в 4-5 раз превышали размеры солнечного диска. Его яркость была в несколько раз больше солнечной. После первой вспышки наблюдатели сняли очки и увидели большую огненную полусферу золотистого цвета, которая превратилась в огромное бушующее пламя, а затем сменилась быстро поднимавшимся столбом дыма и пыли. Зарево и гул после взрыва РДС-1 отмечались не только в различных пунктах полигона, отстоявших от центра опытного поля на 30-70 км, но и по дороге в Семипалатинск на расстоянии 80 км от эпицентра взрыва. Через 20 мин. после взрыва к центру опытного поля были направлены два танка, оборудованные свинцовой защитой, для проведения радиационной разведки и осмотра местности.

На месте центральной башни зияла воронка диаметром 3м и глубиной около 1,5м, на дне которой находились остатки железобетонного фундамента башни. Почва оплавилась и образовалась сплошная корка шлака. Мощность радиоактивного излучения превышала 50000 мкР/с. Гражданские здания и сооружения, расположенные на расстоянии 50 м от центра поля, были полностью разрушены, железнодорожный мост сорван с опор и отброшен в сторону. Не менее серьезные повреждения были нанесены и всем постройкам, находившимся на более дальнем расстоянии от башни. Выявление состояния радиоактивности опытного поля позволило приступить к поэтапной эвакуации животных. Из 1538 подопытных животных в результате взрыва погибло 368. Остальные были в тот же день, 29 августа, перевезены в виварий и клинику для дальнейшего наблюдения и изучения характера действия радиации на живой организм.

Подвиг разведчиков-дозиметристов, совершивших рейд в эпицентр ядерного взрыва 29 августа, был повторен 1 сентября Н.Л. Духовым, П.М.Зерновым и К.И.Щелкиным, которые вместе с двумя фотографами полигона Поляковым и Приваловым и дозиметристом Дороховым побывали в центре опытного поля, чтобы лично убедиться в последствиях ядерного взрыва. Длительность их пребывания была небольшой – 15 мин., но наряду с другими данными их впечатления оказались существенными для дополнения картины.

В основном картина взрыва и его последствий формировалась не столько за счет наблюдений очевидцев, сколько фиксированием соответствующих явлений с помощью фото- и киноаппаратуры, а также различных измерительных приборов. Достаточно сказать, что на полигоне было установлено 1300 различных приборов для физических измерений и 9700 индикаторов различного типа для исследования параметров проникающих излучений. Эти индикаторы размещались на открытой поверхности, на небольшой глубине под землей, а также в фортификационных сооружениях и в образцах вооружения вместе с подопытными животными.

Мощность взрыва РДС-1, осуществленного 29 августа 1949 г., определялась тремя независимыми методиками. Ее фактическое значение хорошо согласовывалось с ожидавшимся расчетным значением.

Событие, происшедшее на Семипалатинском полигоне, известило мир о создании в СССР ядерного оружия, что положило конец американскому монополизму на владение новым для человечества оружием.

Харитон позже вспоминал: «Роль Николая Леонидовича в создании первых образцов оружия была чрезвычайно велика. Вместе со своими товарищами по работе он очень много сделал, чтобы под общим руководством Игоря Васильевича Курчатова приблизить день ликвидации американской монополии на ядерное оружие».

В стране тогда был один комплектующий завод № 3 КБ-11 по сборке серийных специзделий. Первые атомные авиационные бомбы «Тройка» и «Татьяна» изготавливались поштучно, как в индивидуальном производстве. Военно-промышленный комплекс по крупносерийному и массовому производству ядерного оружия еще не был готов. Эксплуатация ядерного оружия требовала соответствующих преобразований и подготовки специалистов. Было создано 12 ГУМО, начальником которого стал генерал-полковник В.А. Болятко, а его заместителем генерал-майор Н.П. Егоров, ранее работавший в КБ-11.

С 1954 г. Николай Леонидович стал директором, главным конструктором и научным руководителем филиала № 1 КБ-11 (в настоящее время ВНИИА им. Н.Л. Духова), которым руководил до 1964 г. Духов определил основные направления тематики института – создание ядерных боеприпасов для стратегических и тактических комплексов ядерного оружия, систем электрического и нейтронного инициирования ядерных зарядов, приборов автоматики ядерных боеприпасов, унифицированной контрольно-измерительной аппаратуры.

За десять лет под его руководством разработаны три поколения блоков автоматики, первое поколение ядерных боеприпасов для семнадцати различных носителей – баллистической ракеты Р-7, торпеды Т-5, первых крылатых ракет для ВВС, ВМФ, ПВО, для этих ЯБП была разработана целая гамма электромеханических приборов. Для контроля ЯБП и блоков автоматики разработаны первые три поколения контрольно-измерительной аппаратуры: осциллографическая, малогабаритная безосциллографическая и автоматизированная с цифровой регистрацией. Николай Леонидович по праву может считаться основателем конструкторской школы по ядерным боеприпасам. Создание научно-исследовательского института автоматики (постановлением СМ СССР от 5 мая 1954 года № 825-354сс) знаменовало важный этап в решении атомной проблемы – после первых испытаний атомных бомб стало ясно, что кроме самолетов средствами доставки ядерных боеприпасов могут быть торпеды, баллистические ракеты, крылатые ракеты.

Необходимо было расширять работы по созданию ЯБП для этих носителей. Кроме того, в этот период блестяще подтвердилась идея Курчатова использовать внешний импульсный нейтронный источник для резкого повышения скорости развития цепной взрывной реакции в ядерном заряде. Именно для решения этих задач по инициативе Ю.Б. Харитона на базе московского завода № 25 МАП был создан филиал КБ-11.

Придавая огромное значение подготовке научных кадров высшей квалификации, Духов поставил перед министерством вопрос о создании в КБ аспирантуры и совета по присуждению ученых степеней кандидата технических наук. Первые три защиты состоялись уже в 1962 г.

Николай Леонидович по праву может считаться основателем конструкторской школы по ядерным боеприпасам. Он установил тесные деловые связи с большим количеством главных и генеральных конструкторов авиационного и ракетного оружия: А.И. Микояном, В.Н. Челомеем, С.П. Королевым и другими.

Под влиянием Николая Леонидовича формировались основные подразделения и коллективы разработчиков и производства, воспитывались руководители, продолжившие начатое им дело. Основы, заложенные Н.Л. Духовым в становление новых технологических направлений, организацию специализированного производства, стимулирование развития расчетных методик, вычислительной техники, материаловедения, стали прочным фундаментом для развития Всероссийского НИИ автоматики на долгие годы.

Много лет спустя Д.А. Фишман, вспоминая о Н.Л. Духове, писал: «Известно, как трудно написать портрет настоящего инженера или ученого так, чтобы показать всю сложность и всю красоту его творческого труда. Тем более это трудно, если это главный конструктор – человек, призванный не только творить, но и руководить коллективом творцов. Талант, трудолюбие, идейность, твердость, наконец, титаническая работоспособность… Что поставить во главу угла? Может быть, эрудицию, организаторские способности, стиль работы?

И вот, когда в связи с этими понятиями в качестве атрибутов главного конструктора начинаешь вспоминать особые черты Николая Леонидовича, то непременно на память приходит: Н.Л. Духов был на редкость приятным человеком! Выдержанный, внимательный, внешне спокойный и вместе с тем горячий человек – неравнодушный! Представляя своим сотрудникам полный простор для инициативы, для творчества, он был вместе с тем требователен и по-своему строг. Наблюдая за ним, иногда диву даешься, как он, не навязывая свои варианты, свои решения, умел навести незаметно именно на свою мысль. Присущие ему мягкий юмор, широкая доброжелательность и, безусловно, неповторимая милая улыбка способствовали созданию особой творческой атмосферы в коллективе».

А вот что писал в феврале 1974 года маршал Советского Союза А.М. Василевский: «Я имел счастье знать этого прекрасной души человека, крупнейшего советского ученого в области механики, так много сделавшего для укрепления могущества наших славных Вооруженных Сил и обороноспособности нашей Советской Родины.

Первые мои встречи с дорогим Николаем Леонидовичем произошли в годы Великой Отечественной войны, когда он принимал активнейшее и ответственнейшее участие, работая на Кировском заводе, в области создания тяжелых танков, так отлично зарекомендовавших себя в борьбе с фашистами.

Более детальное, тесное, а я бы сказал и дружественное знакомство произошло у меня в послевоенные годы, когда он был уже привлечен как крупнейший ученый, отличный изобретатель и организатор к еще более ответственной работе по созданию нового, самого мощного современного оружия. Будучи в 50-х годах заместителем министра обороны, я волею партии не раз обязан был принимать участие в испытаниях этого грозного оружия. Во время этих испытаний мне уже посчастливилось не только встречаться с дорогим, незабываемым Николаем Леонидовичем, а месяцами жить вместе на полигоне и работать под руководством таких видных ученых, как зам.председателя Совета Министров СССР, отдавшего свою жизнь ради развития могущества наших славных Вооруженных Сил Вячеслава Александровича Малышева и советского ученого-атомщика с мировым именем — Игоря Васильевича Курчатова.

Я не преувеличу, если скажу, что вместе с Игорем Васильевичем Николай Леонидович, не говоря уже о таких государственных деятелях, как упомянутый выше В.А. Малышев и неизменный участник всех подобных испытаний, вложивший незаменимый труд в создание этого оружия, ученый из советских ученых — Борис Львович Ванников, — являлись душой всего славного, дружного коллектива ученых и конструкторов, участников испытаний.

Не знаю как сейчас, а тогда один из ответственных механизмов этого нового грозного оружия, сконструированный Николаем Леонидовичем, в честь его, нам был известен под наименованием «шар Духова».

Да, я не только уважал, но и любил дорогого Николая Леонидовича».

Вспоминают соратники Духова:

З. Мыслинская-Коробейникова, работавшая с Духовым во время войны:

— Николай Леонидович постоянно бывал либо у конструкторов, обсуждая какой-то узел, либо в цехе, на сборочном участке танка.

Обсуждения на межведомственных комиссиях по утверждению чертежно-технической документации новых изделий проходило всегда бурно. Николай Леонидович знакомил членов комиссии с особенностями новых конструкций. Выступал четко, лаконично и спокойно.

А вот представители военной приемки вели себя слишком вольно, вызывающе. Мат сыпался сквозь стены и двери кабинета главного конструктора. В это время его секретарь садилась за печатную машинку и начинала «стучать», чтобы как-то заглушить «выражения» членов комиссии. Но к мнению Николая Леонидовича прислушивались все члены комиссии.

В отделе работала и его жена, Мария Александровна. Жили они вместе со своей дочкой Зоей в «пятнадцатом номере», или «пятнадчике», где проживала заводская элита (дом № 15 на проспекте Ленина).

А. Брагин, инженер-полковник:

— Авторитет Николая Леонидовича среди ученых был очень велик. Если Духов отсутствовал, И.В. Курчатов спрашивал: «А где Николай Леонидович?» — «В цехе». — «Без него начинать не будем».

Николай Дорощук, прибывший на объект в 1948 году, принимал непосредственное участие в подготовке первого образца атомной бомбы к испытанию, был мастером на участке слесарей-сборщиков:

— Шла сборка своим чередом. Вдруг что-то не прилаживается. Хотя все согласно чертежу. Позвали Маслова Николая Георгиевича, конструктора. Он сообщил выше. А мы с ребятами остались. Нам сказали, что «там» думают. Мы же начали тут, на месте, по-своему решать, прикидывать, снова примерять. Возникла идея, дали знать о ней конструкторам. Через некоторое время появляются они у нас во главе с Духовым. Мы им показали, что, на наш взгляд, можно было бы изменить в деталях. Группа, опять с Духовым, села за расчеты, а мы с ребятами «скучковались» в противоположной стороне. И вдруг такая картина…

Николай Леонидович, маленький, толстенький, встает, закладывает руки за голову и… пускается в русскую плясовую вдоль стола! Притопывая, приговаривает (как было, так и воспроизвожу): «Ай да молодцы! Ай да паразиты! Ай да рабочие! Ай да сукины дети!» Так и обошел весь стол. Оказалось, что мои ребята предложение сделали ценное. Расчетами все подтвердилось. А я… Я так и вижу сейчас Духова перед собой, и голос его слышу. И похвала его с приплясом да приговорками на всю жизнь дорогой осталась…

В. Жучихин, лауреат трех Государственных премий:

— Для испытания на башне баллистический корпус не нужен, поэтому испытывали один заряд. Духов руководил сборкой этого заряда. Привозили его на полигон в разобранном виде, подетально. Собранный заряд доставляли в здание, где окончательная сборка заключалась в том, чтобы в его центр уложить плутониевый заряд вместе с нейтронным запалом. Потом надо все это собрать и закрыть.

Духов не прятался никуда и сам, как слесарь, выполнял все эти работы и по ходу контролировал качество. Видимо, разработка танков научила его проверять каждую гаечку, каждый винтик и каждый болтик.

Наша работа прошла успешно, и мощность взрыва первого ядерного заряда была больше процентов на 30—40, чем у американцев. Во-первых, как мы потом выяснили, большая мощность обеспечивалась тем, что размеры основного заряда были несколько больше, чем у американцев. А во-вторых, у нас качество сборки и качество деталей было намного лучше, чем у американцев. Потом, много лет спустя, американцы приезжали к нам, когда все рассекречивать начали, и удивлялись, почему у них такая плохая бомба сработала. Удивлялись тому, насколько хорошо, культурно, чисто и точно разработана, изготовлена и испытана эта бомба у нас.

А. Белоносов, лауреат Ленинской и Государственных премий:

— Стиль руководства Духова был очень демократичным. Однако при рассмотрении технических вопросов, конструкторской документации он был чрезвычайно въедливым, как говорили, «любил покопать». И это было не что иное, как проявление чрезвычайной ответственности за дело. Он прекрасно знал и меру возможной личной ответственности. У него непросто было подписать какой-то документ и даже обычное письмо. Все должно быть абсолютно ясно и точно, потому что за все придется отвечать, если допустишь промах. Он рассказал как-то случай из своей работы главным конструктором на танковом заводе в Челябинске.

Его конструкторы при изучении трофейного немецкого танка нашли оригинальное решение крепления гусениц. Было решено использовать его в нашем танке. Разработали, провели испытания — все хорошо. Внедрили. Но… Через некоторое время один из командующих фронтов направил докладную И.В. Сталину о случаях поставки на фронт бракованных танков, которые при резких разворотах теряют гусеницы. И добавил, что это явно вражеская деятельность. На этой докладной И.В. Сталин написал резолюцию: «Сволочей надо расстреливать!». И вскоре на завод прибыл из Москвы следователь по особо важным делам, после беседы с которым Духову стала ясна вся серьёзность его дальнейшего положения. Спасло же его и других конструкторов, подписавших разрешение на изменение конструкции крепления гусеницы, только то, что следователь с помощью Духова досконально разобрался в злополучной ситуации, и доложил Сталину объективную информацию.

Да, эпоха работы Духова была жестокой, за все отвечали сполна, и это вошло в его плоть и кровь.

Под руководством Николая Леонидовича было начато активное капитальное строительство: в начале 60-х годов в две очереди был введен в строй новый лабораторный корпус, реконструирован ряд старых корпусов. Научно-исследовательские лаборатории оснащались новейшим оборудованием, а цеха опытного производства – новыми станками. При Н.Л. Духове было развернуто активное жилищное строительство.

Обилие высоких званий и наград не привело Н.Л. Духова к «звездной болезни». Он был очень скромен в бытовых вопросах, относящихся к нему лично. «Когда на территории института был построен новый лабораторный корпус и Н.Л. Духов переехал в новый кабинет, – вспоминает А.И. Белоносов, – то первое же совещание с руководством института он начал с разъяснения, по существу, с оправдания, почему у него такой большой кабинет и что он нужен не для него, а для удобства всех присутствующих, а также и для авторитета фирмы при приеме многих представителей других организаций. Этот кабинет у директора института функционирует и теперь, и нет в нем никаких излишеств».

В воспоминаниях современников Николай Леонидович остался не только как талантливый конструктор и прекрасный руководитель. Окружающих поражала широта его интересов. Наряду с книгами по физико-математическим наукам, радиотехнике, приборостроению, электронике в его библиотеке можно было увидеть книги по философии, медицине, биологии, химии. Ни в одном вопросе, который его интересовал, он не был дилетантом; он всегда старался глубоко вникнуть в суть дела, досконально разобраться в деталях.

Н.А. Терлецкий писал: «Помню, как в 1949 году, летом, он привез из Москвы спиннинг с катушкой очень хитрой конструкции; в ближайшее же воскресенье собрал любителей рыбной ловли, повел их на луг и стал демонстрировать приемы забрасывания блесны. Надо сказать, что этим искусством он владел довольно прилично. В другой раз он привез маленькую электрическую бритву, при мне в одном из цехов стал демонстрировать эту новинку и в шутку сбрил усы у начальника цеха… Операция эта доставила обоим большое удовольствие.

Когда в 1952 году в нашей стране впервые начали выпускать долгоиграющие пластинки, Николай Леонидович тут же привез из Москвы несколько штук и с большим увлечением демонстрировал их. У него был отличный по тем временам рижский радиоприемник. Обладая большой музыкальной культурой, Духов очень любил слушать классическую симфоническую музыку. Он неплохо играл на пианино, которое стояло у него в коттедже. Уже переехав в Москву, Николай Леонидович увлекся кинолюбительством. У него была хорошая немецкая кинокамера, но ему очень хотелось достать более совершенную японскую. Однажды в конце работы он позвонил мне и попросил зайти к нему. Достав из стола какой-то небольшой предмет в черном кожаном чехле, Николай Леонидович с хитрым видом протянул его мне. Это была маленькая японская камера, о которой он всегда мечтал. Надо было видеть, с каким увлечением Николай Леонидович объяснял мне устройство этой очень дорогой и сложной камеры. Он любовался ею, словно это было редкое произведение искусства! Для Николая Леонидовича все эти увлечения служили отдыхом от трудовой напряженной работы, которой он беззаветно отдавал все свои силы и знания».

Не за идеи и предложения, а за реализованные в металле, освоенные промышленностью конструкции он, дважды лауреат Государственной премии, был удостоен ее еще три раза – в 1951, 1953, 1954 гг., а впоследствии стал лауреатом Ленинской премии (1960 г.). На генеральском кителе Н.Л. Духова блестели три звезды Героя Социалистического Труда (1945, 1949, 1954). Он знал, что его труд нужен Родине и делал все от него зависящее, чтобы она была надежно защищена.

Скончался Николай Леонидович Духов 1 мая 1964 года после непродолжительной, но тяжелой болезни. На торжественном собрании во ВНИИА, посвященном 70-летию со дня рождения Николая Леонидовича, Юлий Борисович Харитон сказал: «Духов ушел от нас в полном расцвете творческих сил… Но то, что он сделал за свою жизнь, огромно как по количеству и уровню инженерных решений, так и по тому значению, которое его труды имели для укрепления оборонной мощи нашей Родины».

Дело Николая Леонидовича Духова продолжили его преемники. В настоящее время ВНИИ автоматики им. Н.Л. Духова является одним из наиболее динамично развивающихся предприятий Минатома. Производственные мощности предприятия постоянно растут, увеличиваются площади цехов и лабораторий, идет техническое перевооружение конструкторской, лабораторной, технологической, производственной, вычислительной базы института. Активно реализуется программа кадрового развития института, в рамках которой сделана ставка на существенное омоложение персонала, на сохранение и передачу молодежи уникальных и ключевых знаний.

К столетию Николая Леонидовича и пятидесятилетию Всероссийского НИИ автоматики на территории ВНИИА был установлен бюст Духова работы известного скульптора В.Н. Левина. Делегация ВНИИА во главе с заместителем директора В. Михайловым приняла участие в торжествах, проводимых на родине Николая Леонидовича, в селе Веприк Гадячского района Полтавской области Украины.

На митинге, состоявшемся в родном селе Духова, В. Михайлов выступил с речью, в которой сказал об огромном вкладе Н.Л. Духова в создание ядерного щита нашей страны. Делегация ВНИИА возложила цветы к бюсту Н.Л. Духова и посетила музей села Веприк, в экспозиции которого значительная часть посвящена Николаю Леонидовичу Духову. В дар администрации Веприка были переданы книги и видеофильмы о Всероссийском НИИ автоматики и о Николае Леонидовиче Духове.

Делегация ВНИИА, представители Росатома, РФЯЦ ВНИИЭФ и РФЯЦ ВНИИТФ, а также родные Николая Леонидовича, в том числе его жена Мария Александровна и внучка Людмила, посетили могилу Н.Л. Духова на Новодевичьем кладбище. С яркими речами выступили почетный научный руководитель ВНИИА А. Бриш и начальник Управления разработки ядерных боеприпасов В. Дроздов. У бюста Н.Л. Духова состоялся митинг с участием сотрудников ВНИИА и гостей из Росатома, РФЯЦ ВНИИЭФ, РФЯЦ ВНИИТФ. В доме культуры ВНИИА состоялось торжественное собрание, на котором был показан фильм о жизненном и творческом пути Николая Леонидовича. С образным, запоминающимся рассказом о жизни и деятельности Духова перед собравшимися выступил А. Бриш.

Воспоминаниями о Н.Л. Духове поделились ветераны ВНИИА и гости института. Директор ВНИИА Ю. Бармаков тепло поздравил победителей конкурса Духова, проведенного накануне юбилея, и вручил им дипломы.

Во ВНИИА прошел Научно-технический совет № 2 Росатома, приуроченный к юбилею Н.Л. Духова. Его открыл глава Росатома академик А. Румянцев, обратившийся к собравшимся с небольшой речью о роли Н.Л. Духова в становлении атомной отрасли. С докладами выступили А. Бриш и директор РФЯЦ ВНИИЭФ Р. Илькаев.

В ознаменование 100-летия со дня рождения Н.Л. Духова издательством «Марка» была выпущена юбилейная марка, а на Московском монетном дворе по эскизу художника И. Копыткина изготовлена памятная медаль «100 лет со дня рождения Н.Л. Духова».

Память о первом руководителе, чье имя ныне с гордостью носит институт, жива и поныне. Жизнь и труд Николая Леонидовича Духова является ярким примером верного служения своей Родине, примером неустанного стремления найти наилучшее решение каждой задачи. Талант и бесконечный труд позволяли ему находить такие решения.

 Источники:

1. Вишняков В. А. Конструкторы: повесть М.: ДОСААФ, 1990 .— 256 с.

2. Конструктор Н. Л. Духов и его Школа [сост. А. П. Моисеев, В. А. Путин]. – Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 2004. – 445 с.

Сталин планировал присоединить к СССР… Турцию

, Комсомольская правда

Неожиданная версия историков:

Сталин планировал присоединить к СССР… Турцию

Это могло стать одной из причин ядерного удара США по Японии
Страшная трагедия произошла 70 лет назад. 6 августа 1945 года США сбросили атомную бомбу на Хиросиму, 9 августа – на Нагасаки. Зачем? Официальная версия – Америка хотела ускорить капитуляцию Японии. А заодно – запугать СССР. На всякий случай. Но у контрразведчика, бывшего подполковника КГБ Игоря Атаманенко, свое мнение.

– Не просто запугать, – объясняет Атаманенко. – Участь Восточной Европы уже была решена «Большой тройкой» в ходе Крымской и Потсдамской конференций, новых встреч не предвиделось. Думаю, Трумэн намеревался прежде всего предостеречь СССР от действий в Малой Азии.

ИЗ ДОСЬЕ «КП»

Игорь Григорьевич АТАМАНЕНКО, 66 лет.

Подполковник КГБ в отставке.

В 1972 г. окончил переводческий факультет МГПИИЯ (Московский государственный педагогический институт иностранных языков) им. М. Тореза, в 1992 г. – Литературный институт. Автор книг по истории разведки и истории СССР. В органах разведки и контрразведки работал с 1972 по 1990 г.

Игорь Атаманенко (слева) с разведчиком Геворком Вартаняном, отец которого едва не стал секретарем Стамбульского горкома ВКП(б). Фото: личный архив.

Планы «янычар» в Закавказье

– До ноября 1941 года советское Верховное командование, опасаясь нападения японцев, держало на Дальнем Востоке огромную армию. Более миллиона солдат и офицеров, танков, орудий и самолетов – факт общеизвестный. Лишь после получения данных, в том числе и от легендарного разведчика Рихарда Зорге, что Япония в ближайшее время не вступит в войну, десятки дивизий сибиряков были переброшены под Москву.

Гораздо реже вспоминают, что 20 наших дивизий стояли на границе с Турцией. И не только в республиках советского Закавказья, но и в Иране, в районе города Тебриз, в том самом месте, где сходились границы СССР, Турции, Ирака и Ирана.

По договору, подписанному в 1921 году, советское правительство имело право ввести в Иран свои войска, если какая-то третья держава попытается превратить его территорию в базу для военных выступлений против нашей страны. И как только в августе 1941 года появились сведения, что на границе с Арменией Турция сосредоточила около миллиона солдат, чтобы оккупировать нашу часть Закавказья, советское Верховное командование ввело на территорию Ирана сначала 12, а затем еще 8 дивизий. Эта акция остудила горячие головы в турецких штабах. Там решили отложить вторжение до взятия Гитлером Москвы. Не дождались.

Глава горкома Стамбула

– К маю 1945 года стало ясно, что освобожденные Красной Армией страны Восточной Европы изберут социалистический путь развития. Среди некоторых членов Президиума ВКП(б) получила популярность идея вернуть в состав СССР исконно армянские земли, насильственно присоединенные Турцией в 1918 году, – продолжает Атаманенко. – И установить в Малой Азии советскую власть.

После Крымской конференции, проходившей 4 – 11 февраля 1945 года в Ялте, Сталин выступил на заседании Президиума ВКП(б). И сказал примерно следующее:

«Земли армян, завоеванные турками, составляют почти треть всей площади современной Турции, по сути, всю ее северо-восточную часть от города Карс до города Эрзурум и далее на запад. Причем Армянское нагорье с долиной озера Ван – самая плодородная часть всей Турции, которая сегодня не только кормит ее, но и всю Малую Азию, то есть турки обеспечивают зерновыми все соседние страны, наживаясь за счет армян. Пора положить конец разграблению нашего братского народа!

Одним мощным броском трех наших армий, сосредоточенных в районе Тебриза, мы можем пройти от иранской границы до Стамбула. Земли, которые предполагается освободить, до 1917 года входили в состав Российской империи.

Во-вторых, у нас к Турции есть претензии и другого порядка. Она превратила Черноморскую акваторию в свое внутреннее море, полностью закрыв нам проход через Босфор и Дарданеллы в Средиземное море. Вместе с тем фашистские суда всю Вторую мировую войну беспрепятственно пользовались этими проливами.

Предлагаю Президиуму дать указание коммунистам Микояну и Маленкову разработать и представить на обсуждение предложения по послевоенному переустройству Турции».

Особое значение отводилось взятию Стамбула и возвращению ему исторического имени Царьград.

– Постойте, это где-то зафиксировано? Никогда не слышала о такой речи…

– О ней я знаю по рассказам легендарного разведчика Геворка Андреевича Вартаняна. Его отца, советского разведчика-нелегала Андрея (Андроника) Вартаняна, действовавшего в Иране под видом коммерсанта, планировали назначить 1-м секретарем Стамбульского горкома ВКП(б).

– Едва ли разведчика пустили на заседание Политбюро…

– Вартаняну-старшему сообщил о выступлении вождя «сталинский нарком» Анастас Микоян.

Полный назад!

– Решение о применении Штатами атомной бомбы против Японии Трумэн принял лишь после того, как руководитель американской военной разведки доложил: в районе Тебриза наблюдается передислокация дивизий Красной Армии, они выдвигаются к границе с Турцией, – уверяет Игорь Атаманеко. – Американский президент понял, почему в ходе переговоров в Потсдаме Сталин так настойчиво стремился заполучить часть итальянского флота (положенного СССР в счет репараций) в кратчайшие сроки. Войдя в Дарданелльский пролив, военные корабли смогли бы оказывать с запада поддержку наступающим на Турцию с востока частям Красной Армии.

Когда Сталину доложили о результатах атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, об имевшихся там разрушениях и жертвах, он отменил поход на Стамбул. До лучших времен.

Легенда гласит, что Сталин изрек: мол, турки должны всю жизнь благодарить японцев… Он понял: раз американцы сбросили бомбы на Японию, то они могут и сбросить их на Турцию, если туда вторгнутся наши войска.

В Хиросиме погибло около 140 000 человек, в Нагасаки (на фото) – примерно 74 000. В течение последующих лет еще десятки тысяч умерли из-за последствий радиационного излучения. Фото: World History Archive

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Завладеть Босфорским проливом

– Мне известно, что руководство СССР после Победы в Великой Отечественной войне планировало присоединить к своей территории Босфорский пролив (находится на территории Турции. – Ред.), имеющий стратегическое значение, – рассказал «КП»бывший разведчик, ветеран ВОВ Виктор Николаевич Власов. – Я лично участвовал в подготовке в 1945 году операции по захвату нашими Босфорского пролива. По секретному приказу приехал в составе дивизии в Азербайджан, в город Ленкорань. Оттуда вышли в Иран, в Тебриз. Сухопутные войска от Тебриза должны были

выйти к проливам при поддержке авиации и Черноморского флота. Задача стояла – занять проливы. На проведение операции отводилось трое суток. Мы только развернулись было, а уже отбой. Военная разведка США пронюхала об этом и нарушила все планы. Но подробности этой операции засекречены, и говорить об этом я не могу.

ДРУГОЕ МНЕНИЕ

«Нет документов, подтверждающих эту теорию»

– Никаких официальных сведений о территориальной претензии Советского Союза к Турции нет, – говорит доктор исторических наук, посол по особым поручениям МИД РФ Вадим Луков. – Это только версия, интересная, но документально не подтвержденная. Скорее могли быть посягательства на территорию Ирана, ведь в Северном Иране в то время стояли советские войска, которые были туда введены в 1942 году. Но в любом случае возможные посягательства СССР на другие территории не могли быть главным аргументом для ядерной бомбардировки США Японии.

Главной причиной этой акции было запугать советское руководство, советский народ. Это была демонстрация силы. Общеизвестно (тому есть свидетельства), что Черчилль буквально впился глазами в Сталина в момент, когда Трумэн сообщил ему о том, что у США есть бомба. Советский руководитель ни одним движением мускула не показал какой-то реакции на это сообщение – к разочарованию и Черчилля, и Трумэна. Но на самом деле он в тот же день распорядился активизировать наших ученых, работавших над ядерным оружием (оно появится у СССР через четыре года, в 1949-м. – Ред.). Очевидно, что бомбу Америка бросала на японскую территорию, но целила на Советский Союз.

Так началась холодная война.

– НЕ ОТЧАИВАЙТЕСЬ! СИИ ГРОЗНЫЕ БУРИ ОБРАТЯТСЯ КО СЛАВЕ РОССИИ!

 

А.Н. Крылов.

Как непобедим был великий воин, адмирал Ушаков

силой молитвы и предстательством пред Богом

в битвах с врагом видимым, так и мы вместе

с ним будем теперь непобедимы в невидимой брани за величие,

достоинство и процветание нашего Отечества

_________________________________________

 

Бурная весна 1999 года полыхала военными грозами на Балканах. Отколотая долгое время от Советского Союза ревизионистом Тито Югославия пожинала плоды предательства славянского единства. Бывшие благодетели указали проституткам место, после того как перестали нуждаться в их услугах. Уровень жизни в республике резко упал, наложились один на другой многочисленные кровавые межнациональные конфликты. Сербский народ истекал кровью, погибая под ножами соплеменников Тито – мусульман хорватов.

Но Югославское правительство сумело справиться с ситуацией и практически разгромило организованные и выкормленные американцами бандформирования. Тогда в игру вступили США и НАТО. Началось избиение непокорного народа. Воздушные армады вторглись в небеса земли сияющей власти. Бомбы американцев по мысли заокеанских стратегов должны были вогнать Югославию в полный хаос и дать возможность мусульманским бандитам делать свои кровавые дела.

Россия не осталась равнодушной к судьбе младшего брата. Мы оказывали посильную помощь поставками вооружения и продовольствия, русские добровольцы сражались в рядах Югославской армии.

В Средиземное море был направлен новейший подводный ракетный крейсер «Антей». Это был совершенный корабль, вооружённый крылатыми ракетами и торпедами, способный уничтожить в одиночку среднюю АУГ флотов стран НАТО.

Крейсер прорывался на просторы средиземноморья, преодолевая всё нарастающее противодействие флотов НАТО. Буквально от самой базы его пытались вести английские и американские лодки, взаимодействуя с базовой патрульной противолодочной авиацией Норвегии. Фареро – Исландский противолодочный рубеж оказал НАТОвцам плохую услугу. На нём контакт с «Антеем» был потерян. Удачно выпустив имитатор, командир на самом малом ходу спокойно прошёл в Атлантику Датским проливом.

Противодействующие корабли НАТО долго и безуспешно искали «Антей» после потери контакта на кратчайшем пути в океан, но конечно, не нашли.

Прорыв из Атлантики в Средиземное море оказался гораздо сложнее. Вместе с «Антеем» в Гибралтарском проливе шло 69 кораблей. «Антей» прилепился под огромный либерийский танкер. Так, неспешно, на малых безшумных ходах русский крейсер незамеченным проник в акваторию, где безраздельно хозяйничали американские бандиты.

Внезапное появление новейшего «убийцы авианосцев» вызвало в рядах 6-го флота США настоящую панику. Еще бы, где-то в толще средиземноморских вод за авианосцами неотступно следовал богатырь, способный в течение нескольких минут разнести в клочья десятки кораблей. Присутствие его ощущалось все сильней, но обнаружить и найти его — невозможно.

Сначала «Антей» направился в район Сардинии, потом в море Альборан. Далее курс проложили неподалеку от Пальма-де-Мальорки. «Антей» подходил к натовцам вплотную, причем порой даже на перископной глубине. Весь их хваленый профессионализм на деле оказался самым настоящим блефом. Командир «Антея» даже не ожидал, что они настолько безпомощны. Получи приказ на применение оружия, и от американского флота на средиземноморье останутся одни воспоминания.

Противник несколько раз цеплял «Антей», но всякий раз быстро терял. А русский крейсер нанес ни много, ни мало 5 условных ракетных ударов по кораблям НАТО. Супостат поставил больше 1 200 буев, но все без толку. Уже позднее стало известно, что командование 6-го американского флота объявило премию своим командирам кораблей за поимку русской невидимки.

Сроки автономности подходили к концу, и «Антей» стал готовиться к обратному прорыву. Командир понимал, что после той заварухи, какую они устроили натовцам, выйти из Средиземноморья в Атлантику будет крайне сложно. У Гибралтара противолодочные силы кишмя кишели. «На мягких лапах» прорыв не получится. Требовалось нестандартное решение.

К проливу подкрались по-тихому, незамеченными. В предутренней мгле «Антей» начал прорыв, развив максимально возможную подводную скорость. Турбины несли крейсер 35 узловым ходом, риск налететь на что – либо был велик, ибо на таких режимах лодка слепа и глуха. Но командир правильно рассчитал время начала прорыва и тактику последующих действий.

Супостат не ведал в предутренней дрёме ни сном, ни духом, что надо будет сразу без раскачки давать максимально возможный ход и гнаться на предельной скорости да ещё в тумане за русским крейсером. Первая часть прорыва сразу осталась за внезапно появившимся и промелькнувшим мимо сил ПЛО «Антеем».

 

Прохлопавшие прорыв противолодочные силы НАТО устремились в погоню с большим опозданием, а необычно высокий ход цели стал для них непреодолимой неожиданностью.

Пока натовцы лихорадочно пытались догнать нырнувший в узость пролива «Антей», русский корабль уже проскочил, свирепо разрезая глубину, самое опасное место.

То был плаватель могучий,

Крутобёдрый гений вод,

Океанский град пловучий,

Стосаженный скороход.

Он, как конь донской породы,

Шею вытянув вперёд,

Грудью сильной режет воды,

Грудью смелой в волны прёт.

И, как сын степей безгранных,

Мчится он среди пучин

На крылах своих пространных,

Будто влажный сарацин.

Гордо волны попирает

Моря страшный властелин,

И ракетой достигает

Неба чудный исполин.

Но вот-вот уж с громом тучи

Мчит Борей с полнощных стран.

Укроти свой бег летучий,

Вод солёных ветеран!..

Нет! гигант грозе не внемлет;

Не страшится он врага.

Гордо голову подъемлет,

Вздулись верви и бока,

И бегун морей высокий

Волнорежущую грудь

Пялит в волны и широкий

Прорезает в море путь.

Судоходство в проливе плотное, противолодочникам мешало множество торговых и круизных судов, а предутренний туман не позволял супостатам идти полным ходом, и преследование в проливе, самое опасное для русских, не состоялось.

Теперь «Антею» предстояло обмануть противника, подкарауливающего крейсер на выходе из Гибралтара в Атлантику. Там силы ПЛО были уже в полной готовности и ждали стремительно приближающуюся цель.

Командир «Антея» вовремя дал приказ выстрелить имитатором. «Антей», совершив коордант влево, застопорил машины и на инерции полного хода безшумно заскользил на оживлённую трансатлантическую коммуникацию, где благополучно отстоялся на стабилизаторе глубины без хода. А супостат, надрывая турбины и усеивая морскую гладь тысячами гидроакустических буёв, погнался за уходящим в Бискайский залив имитатором.

Трудяга – имитатор проволок всю свору противолодочных сил на добрые 30 миль и благополучно самоликвидировался. Внезапно потерявшие контакт натовские протволодочники озверело метались вдоль побережья Португалии и пошли чесать море севернее Бреста, уперевшись почти в Ла Манш.

«Антей» наблюдал весь этот цирк с помощью гидроакустики и радиоперехвата. Потом неспешно развернулся и пошёл домой вокруг Гренландии. Встречали моряков торжественно, с жареным поросёнком.

А на другом полушарии планеты жареный петух усиленно клевал в известные места американских флотоводцев, упустивших русскую подлодку. Ни один из них не усидел после этого случая в своём кресле. Было от чего затаить зло…

Занималось раннее утро 12 августа 2000 года. Тысячелетие подходило к своему завершению. Но завершение это оказалось не только рубежом арифметических цифр, обозначающих наше время. Кровавый заключительный аккорд его ещё долго будет звучать набатом в сердцах многих русских людей.

Атомный подводный ракетный крейсер «Антей» могуче раздвигал широкими плечами воды Баренцева моря, занимая свой район полигона боевой подготовки. Учения Северного Флота на этот раз были организованы по странной формуле: «СБОР – ПОХОД» отряда кораблей. Предполагалось, что это тренаж сил, посылаемых в Средиземное море, логическим продолжением успешной боевой службы АПРК «Антей» 1999 года. Столь своеобразная форма учений позволяла Командующему Флотом не придерживаться установленных руководящими документами требований к проведению полноценных учений и не безпокоить в синекуре летних отпусков флотское начальство.

Согласно плану сбор – похода «Антей» в первый день должен был отстреляться двумя ПКР «Гранит» по мишени, а во второй день произвести имитационную ракетную атаку и выполнить торпедные стрельбы практическими изделиями 65-76А и УСЭТ-80. На практической УСЭТ-80 предполагалось этой стрельбой произвести контрольно – серийное испытание новой заряжаемой АБ.

Командир подводного крейсера крутанул перископ по горизонту. Выделенный «Антею» под торпедную стрельбу район №6 был абсолютно чист. Светило солнце, праздничные блики рассыпались и прыгали по поверхности почти спокойного Баренцева моря.

К перископу подошёл старший на борту – командир соединения. Он, не спеша, долго осматривал горизонт, потом поднял зенитный перископ, и летнее северное небо ринулось внутрь подводного корабля…

Командир с комдивом прошли по боевым постам и уединились в своей каюте. Оба молчали. Тревога охватывала и не давала обычной уверенности взять верх.

– Не нравится мне этот район!,- нарушил молчание командир. – Надо же было загнать океанский корабль на мелководье, ведь здесь у нас практически нет возможности маневра по глубине…

– Ты прав, Гена! А у натовских лодок полное преимущество в этой луже. Они малого водоизмещения. – Комдив задумчиво вертел в руках серебряный подстаканник.

– Не забывай ещё и то, что у них в аппаратах боевые торпеды. А приказ на применение оружия ТАМ командир может отдать сам, не опасаясь оргвыводов. Теперь смотри, весь наш торпедный арсенал не выгружен на берег, как это положено при проведении нормальных учений с торпедной стрельбой практическими изделиями. Крана у них не было, чмошников ракушечных! Весь боезапас остался лежать на стеллажах. Аппараты заряжены, как и положено, только практическими изделиями, все остальные разгружены и опечатаны.

– Да, подарочная для супостата ситуация. ПЛО района не обеспечено ни одним специально выделенным кораблём. Быстро выстрелить по подводным целям, ежели что, мы сможем лишь безвредными игрушками, а всё оружие на борту потенциально опасно только для нас, особенно в случае пожара в первом отсеке. – Комдив замолчал и придвинул к себе ярко желтую книжку конструктора Романова, повествующую о трагической судьбе сверхглубоководного истребителя «Плавник», погибшего в апреле 1989 года.

– Если учесть, что практически все имеющиеся системы пожаротушения на лодках с глубиной погружения 600 м. могут быть полностью блокированы при боевых повреждениях магистралей ВВД, проходящих в отсеках, то мне уже не по себе.

Урок «Плавника» ни промышленность, ни руководство флота не восприняли должным образом.

Командир стоял, прислонившись к косяку двери, и смотрел на листавшего книжку комдива.

-И у меня не выходит из головы эта история. Неисправный анализатор кислорода в седьмом отсеке ванинской лодки и явный прокол в конструкции маслоподогревателя инициировали пожар, справиться с развитием которого экипаж не смог. Неконтролируемое поступление в горящий отсек ВВД полностью блокировало ЛОХ, и отсек превратился в доменную печь. Хорошо, хоть седьмой, а не первый, торпедный! Комдив встал и прошёлся по достаточно просторному помещению. Жёлтая книжица ярким пятном выделялась среди прочих бумаг, лежащих на командирском столе.

– Представляю весь наш торпедный арсенал в доменной печи. Жутко и страшно. Неужели нет никаких технических решений, что бы этого избежать?

– Почему же!, – комдив обернулся к командиру – Есть, конечно. Например, обособить носовую группу баллонов ВВД и использовать в ней вместо воздуха, содержащего потенциально пожароопасный кислород, азот. Получать его можно быстро и в нужных количествах на криогенных установках. Сейчас уже созданы весьма компактные и мощные устройства. Энергетики у нас на корабле достаточно, хватит и для них. Но процесс такого внедрения новых идей уже невозможен в нашем разлагающемся обществе и разваливающейся стране.

– Значит, ты считаешь, что всё, – лапы вверх?, – сверкнул глазами на товарища командир.

– Не кипятись, стоять будем до конца. Но, возможно он не станет для нас победным.

Доклад радиометриста прервал разговор офицеров. Командир снова встал к перископу и осматривал горизонт. Судя по характеру сигнала, радиометристы обнаружили работу РЛС надводного разведывательного корабля НАТО. Но уровень сигнала был очень слабый.

«Антей» шел под перископом малым ходом. Были подняты антенна пеленгатора и антенны радиосвязи. Пора было докладывать о готовности. Приближалось время начала торпедных стрельб. Боевая часть связи сработала быстро и чётко. Доклад о готовности был принят и в береговом штабе подводников и на флагманском тяжёлом атомном ракетном крейсере «Орлан». Времени было 08:20 по Москве. Потом «Антей» произвёл учебную ракетную атаку отряда боевых кораблей. Всё шло по плану.

Отряд боевых кораблей вошёл в первый район боевой подготовки. Здесь выполнялись учебные атаки имитацией торпедной стрельбы, без выпуска практических изделий. Две лодки в двух районах успешно «отстрелялись пузырём», и «Орлан» с отрядом двинулся в третий район, где подводники запланировали более сложное упражнение. На границе третьего района уже находился в полной готовности торпедолов, чтобы не допустить потерь дорогостоящих практических торпед. Подводный крейсер, назначенный к учебной торпедной стрельбе в этом районе, выполнял свою задачу. Моряки прилагали все усилия, чтобы ни одна из отстрелянных торпед не затонула. Но в море бывает всякое. Одно практическое изделие так и не нашли, хотя искали долго и тщательно.

«Антей» наблюдал всю картину атак и маневрирования ОБК с помощью достаточно совершенного ГАК «Скат». Акустики непрерывно докладывали обстановку в северо – западной части полигона, где разворачивались основные события «учений». Но вот, в момент разворота, когда корабль сделал коордант вправо, акустики огорошили командиров:

-Цель №…, групповая, подводная, по пеленгу … дистанция …

Это уже был пеленг на северо – восточный угол полигона. Наших лодок там быть не могло. Значит, супостат. Да не один, а три лодки. Обнаглели совсем. Они уже залезли в закрытый для плавания район и ведут себя, как дома. Противолодочная охрана района этих своеобразных учений силами ПЛО не производилась. То ли не было кораблей, то ли топлива, то ли всё вместе, помноженное на полнейший развал.

Командир «Антея» дал РДО в береговой штаб:

– Обнаружил три п/л, предположительно осуществляют скрытое слежение.

Штаб не нашёл ничего лучшего, чем занять «Антей», подготовленный для учебной задачи, боевым противодействием этим обнаруженным лодкам «вероятных друзей». Как будет противодействовать океанская лодка, зажатая мелководьем и не имеющая боевых торпед в аппаратах, из штаба сообщить не пожелали.

Очевидно, – мыслили стратеги из штаба, – способом навала на корпус супостата, как четырнадцать лет назад сторожевой корабль проекта 1135 «Беззаветный» при отгоне от Севастополя крейсера «Йорктаун».

Командир на «Антее» опытный, лодка могучая – справятся, турнут гостей в океан, чтобы не срывали нам торпедные стрельбы. (При обнаружении п/л вероятного противника в непосредственной близости к району маневров, упражнения с выпуском практических торпед должны быть немедленно прекращены.)

Командиру ничего не оставалось делать, как подчиниться штабным мудрецам, которые решили продолжать отработку учебных пусков торпед по плану новоизобретённого «сбор – похода».

«Антей» развернулся и пошёл 10 узловым ходом в северо – восточную часть района боевой подготовки. ГАК «Скат» уверенно держал контакт, хотя супостат уже засёк движение русского крейсера в свою сторону и затаился, перейдя на стабилизатор глубины без хода.

«Антей» шёл на 11-12 узлах, выдвижные опущены. На корабле жизнь текла своим чередом. Очередная смена завтракала, свободные от вахты отдыхали.

В центральном посту на своих местах командир корабля и комдив. Экипаж чётко выполняет свои обязанности, ни тени неуверенности или безпокойства…

10:05 скорость хода уменьшили до 6 узлов. Вышли на перископную глубину. Вот и район обнаружения групповой подводной цели. Резкий толчок внезапно выбил палубу из-под ног стоявших подводников. Корабль как бы подбросило, он полез в горку, но быстро занял своё обычное положение.

Командир, ещё лежа на полу, отдал команду:

– Стоп, обе назад 20!

Крейсер качнулся, теряя инерцию, и остановился. Командир не мешкал:

– Обе стоп! Поднять перископ, поднять «Бухту», открыть радиолокационную вахту!

– Акустики. Импульс в нос! Осмотреться в отсеках, доложить обстановку!

Приник к наглазнику перископа. Крутанул по горизонту. Море словно кипело от вырывавшихся из под воды пузырей воздуха. Ясно, долбанули супостата. Попался – таки под ноги! Теперь тонет, исторгая в море своё гнилое нутро. Может рвануть его ГЭУ или оружие…

– РДО в базу! Штурман, координаты! Текст: Произвёл непреднамеренное столкновение с неопознанным подводным объектом. Предположительно, следящей АПЛ вероятного противника. Объект затонул, наблюдаю интенсивный выход воздуха и масел. Обнаружил по правому борту ещё две АПЛ, предположительно класса СИ ВУЛФ. Дистанция до них 4 кабельтова. Жду указаний. Командир.

Из отсеков сыпалась дробь докладов. Русский «Антей» не получил от столкновения сколько – нибудь значимых повреждений.

Выявленные импульсом ГАК лодки неприятеля продолжали оставаться на перископной глубине без хода, очевидно ведя интенсивные радиопереговоры со своими штабами. Замер в четырёх кабельтовых от них и «Антей». Третий из супостатов бурно агонизировал на дне, выбросив аварийно – спасательные буи и непрерывно давая СОС механическим стукачом.

Вдруг в 10:30 громыхнул доклад акустика:

– Противник произвёл торпедный залп. 15 градусов с правого борта. Восемь торпед идут на нас, пеленг не меняется!

Командир отреагировал мгновенно:

– Обе 40 назад! Право руль! Ввести данные для стрельбы в четвёртый аппарат! Четвёртый аппарат ПЛИ ! Зарядить боевыми третий и пятый! Залп по готовности! РДО в базу: Подвергся торпедной атаке со стороны АПЛ слежения. Уклоняюсь, атакую. Командир.

«Антей», бешено вращая винтами, на заднем ходу стал описывать циркуляцию вправо, уводя выпущенные по нему торпеды по дуге на противника. Выдвижные устройства согнуло в нос напором воды, ибо передавалось РДО, и автоматика опускания была отключена. Торпеды противника догоняли «Антей» со стороны носа, самой малошумной части корабля. Это была совсем нетипичная ситуация…

Дистанция быстро сокращалась. Часть торпед на циркуляции потеряла цель и легла в поиск, часть повелась на шумы мощного практического изделия 65-76А, выпущенного в ответ русской лодкой.

Эта могучая торпеда с перикисно – водородной газовой турбиной шла напролом к цели и врезала всей своей четырёхтонной массой на пятидесяти узлах в первый отсек американской лодки, проломив прочный корпус и уничтожив личный состав торпедистов. На американке завязалась отчаянная борьба за живучесть. Если бы это была боевая торпеда, какими атаковали «Антей», то всю американскую лодку сразу развалило бы на куски, но торпеда была учебная, без заряда! Вторая американская лодка резко прибавила обороты и выскочила на несколько десятков миль севернее района схватки.

Корпус «Антея» дрожал от напряжения турбин, вырывающих корабль из лап смерти. Но две торпеды всё же попали в правый борт в районе первого и второго отсека. Правда, взорвалась только одна. Она разворотила легкий корпус и противоминную защиту. Но прочный корпус уцелел, правда, деформировался и дал течь.

В центральном посту «Антея» напряженная обстановка ожидания. Наконец удар и дробь докладов:

– Торпедное попадание в районе средней палубы первого отсека! Вышел из строя и обезточен ГАК! Топит аккумуляторную яму №1!

– Аварийная тревога! Продуть носовую левого борта! Прекратить зарядку аппаратов изделиями! Задраить первый! Дать воздух в первый! Рубеж обороны – носовая переборка второго отсека!

 

Личный состав первого отсека включился в борьбу за живучесть. Люди задраили по команде переборку, и пытались дать воздух с распределительной колонки в отсек. Но при попытке продуть носовые, магистраль ВВД не выдержала сотрясения от взрыва торпеды и лопнула, когда воздух из первой перемычки устремился в трубы для продувания носовой ЦГБ левого борта. Вместо продувания ЦГБ произошёл быстрый неконтролируемый наддув торпедного отделения первого отсека. В нём резко поднялось давление и температура. Личный состав торпедного отделения погиб мгновенно. На верхней палубе в торпедном арсенале сразу начался объёмный пожар. Языки пламени лизали зелёные бока боевых торпед, лежащих на стеллажах и погрузчике.

Запищала сигнализация на пультах «Онега» и «Молибден».

– Температура в первом больше 70!

– Низкое сопротивление изоляции!

– Давление в первом растёт! 10 кгс/кв.см!

– Прекратить продувание носовой! Дать ЛОХ в первый из второго! Отсечь магистрали ВВД от носовой перемычки! Стравить за борт ВВД из носовой перемычки!

Трель звонка наложилась на тоновый сигнал «Молибдена». Загорелся значок «Дан ЛОХ в первый».

– Давление в первом больше 20 кгс/кв.см! Температура носовой переборки второго больше 90 градусов!

Случилось самое страшное. Корабль ещё был жив и боролся, но потушить доменную печь с несколькими тоннами гексогена внутри оказалось нечем. Ни одна система пожаротушения не могла противостоять мощному неконтролируемому поступлению ВВД в объятый пожаром отсек. Фреон подавался под давлением 15 кгс/кв.см, и ему было не пробиться к огню при давлении в отсеке 20 кгс/кв.см. Носовая переборка второго держала до 40 кгс/кв.см. Время пошло на минуты. Переборка в первый разогревалась стремительно. На ней уже начала обгорать краска…

Командир отдал приказание всем из центрального поста уходить в ВСК. Люди покидали свои боевые посты со сжатыми от безсилия кулаками. Всё в строю, всё работает, но взрыв неизбежен, и сделать уже ничего нельзя. Третьему отсеку дана команда уходить в четвёртый. Может, кто там уцелеет…

Команда на пульт ГЭУ – глушить реакторы! Всё. Времени уже нет. Командир задраивает люк ВСК.

В ужасающем пламени пожара первым взорвался резервуар МПВ боевой торпеды 65-76А потом сдетонировали боевые зарядные отделения обеих толстых торпед. Взорвалось несколько БЗО и у торпед УСЭТ 80.

Взрывная волна пошла крушить внутренности корабля, врываясь в жилые отсеки, сметая на пути переборки и заворачивая в гофру железо палуб.

Страшная сила сдавила хрупкую скорлупу ВСК, сплющила механизм разъединения с прочным корпусом, ворвалась через люк в тесное пространство, душа людей горячими газами…

Старший на борту «Антея» – Командир соединения являлся автором весьма популярного на Северном флоте застольного тоста, в котором самым невероятным образом провидчески предугадал эту смерть. Последнее четверостишие этого тоста звучит так:

Ну а если случится такое –
По отсекам пройдет ураган,
Навсегда экипаж успокоя …
Я за них поднимаю стакан!

Почему он не сказал ни о пожаре, ни о затоплении, а именно «по отсекам пройдет ураган»? Ведь гибель лодки была именно такой: страшной силы взрыв, разрывая межотсечные переборки, огненным ураганом прошелся по ней, уничтожая на пути все живое. Совпадение или озарение?

Буйство разрушительной стихии взрыва уняла только переборка между четвёртым и пятым отсеками. Ударная волна разбилась на тысячу маленьких всепроникающих смерчей. Они неслись по дифферентовочной и главной осушительной магистралям, калеча штоки клапанов и арматуру, ворвались в кормовую дифферентовочную цистерну, разорвав её корпус, и устремились на нижнюю палубу девятого отсека. Они разорвали систему воздуха среднего давления, вырвав клапанные колонки в эпроновских выгородках, безжалостно оторвали колонку клапанов в шлюзовой камере кормового АСЛ. Система ВСД постепенно наполнилась водой, затопившей через вырванную клапанную колонку ШК кормового АСЛ.

Огненный вихрь прорвался вдоль корпуса ВСК в ограждение рубки, вырывая двери и разбивая иллюминаторы лимузина, распахнул щиты мостика и вырвался наружу, отрывая резиновое покрытие корпуса.

Два ядерных сердца корабля надёжно заглушила система автоматики. Поглощающие стержни были встреляны в активные зоны мощными пружинными толкателями, остаточное тепловыделение снималось специальными насосами теплоносителя, имеющими автономное питание. Личный состав шестого отсека успел подключить группу газовых баллонов, для компенсации объёма. Офицеры пульта ГЭУ погибли на боевых постах, успев включиться в ШДА. Ударная волна выбросила их в коридор отсека. В пятом и пятом бис живыми осталось двое. Они в полнейшей темноте добрались до переборочной двери в шестой. Но открыть её не смогли. Личный состав шестого, покидая свой отсек, заблокировал механизм открывания двери.

 

«Антей» на инерции заднего хода резко клюнул носом, ударился носовой оконечностью о дно и остановился. Личный состав кормовых отсеков продул все ЦГБ, которые смог. Крейсер замер с дифферентом 20 градусов на нос, уткнувшись в дно Баренцева моря и разворачиваясь по течению, которое стало постепенно сдвигать стальную громаду, вспахивая её корпусом донные отложения.

Борьбу за живучесть в кормовых отсеках возглавил командир турбинной группы дивизиона движения капитан – лейтенант Колесников. Он был командиром 7 – го отсека. Через минуту после взрыва в темноте полыхнули огни аварийных фонарей, в свете которых из восьмого в седьмой ринулись люди, в безпорядке падая и натыкаясь на оборудование. Они дико орали и панически ломились к переборке в шестой. Но на их пути встал последний командир «Антея» несокрушимый в своей решительности. Он остановил панику прикомандированных на поход чужаков неизбежным мордобоем. Люди пришли в себя не сразу. Но подводницкое воспитание взяло верх, и порядок удалось сохранить. Из шестого организованно, взяв с собой средства защиты и коробки с регенерацией, перешли в седьмой люди командира трюмной группы дивизиона движения капитан – лейтенанта Аряпова. Теперь Колесникову стало легче. Он и Аряпов быстро привели в чувство людей, давших моральную утечку.

Колесников опросил людей из девятого. Те доложили, что сразу после большого взрыва в трюме их отсека что – то взорвалось, дышать стало нечем, послышался шум прибывающей воды, и они покинули отсек, в панике не взяв ничего. Была только задраена переборка в восьмой.

Люди из восьмого доложили, что трюм их отсека начало топить с кормы, вероятно, разгерметизировались сальники упорных подшипников гребных валов. Они поддались панике и побежали в нос, в надежде пробиться до ВСК.

 

В это время тренькнул звонок аварийного безбатарейного телефона. Трубку взял Колесников. На проводе был командир. Он кратко обрисовал обстановку перед взрывом, сказал, что крейсер был торпедирован американскими лодками слежения, что в первом отсеке возник пожар, повлёкший за собой взрыв торпедного боезапаса. Командир сообщил также, что в ВСК вместе с ним находятся почти все, кто по боевому расписанию был в ЦП. Механизм отдачи ВСК заклинен взрывом, есть поступление воды. Воздух отравлен газами, прорвавшимися в ВСК во время взрыва. Регенерации мало, но будем держаться.

Колесников в свою очередь доложил, что с ним вместе осталось 23 человека, что все ЦГБ продуты, но всплыть не удалось. Топит с кормы, весь личный состав в седьмом.

Командир приказал отдать аварийный буй ВУ-600, и проконтролировать поступление воды, проведя разведку в девятом отсеке.

Колесников быстро повесил трубку и метнулся к пульту отдачи ВУ-600, расположенному на подволоке его отсека. Индикатор показывал, что буй на месте. Значит, штатная система выпуска не сработала в автоматическом режиме. Колесников повернул рычаг ручной отдачи ВУ-600 и услышал звук отделения буя от корпуса субмарины. Индикатор пульта показал нормальную отдачу ВУ-600.

На разведку в корму Колесников взял с собой спецтрюмных Аряпова, как наиболее надёжных и знающих людей. Взяв средства защиты, разведчики двинулись в девятый отсек. В седьмом командиром остался Аряпов. Отдраили переборку в восьмой. Там всё в норме, воды на верхней палубе нет, дышать вполне можно.

Прошли к переборочной двери в девятый. Переборка в седьмой задраена, можно попробовать открыть дверь в девятый. Осторожно развернули кремальеру, рывок за рычаг, и дверь пошла на открытие. Дым и гарь ворвались в восьмой, но очень немного. Воздух быстро перемешался, и подводники проникли в девятый. В восьмом сразу же развернули и запустили РДУ. Возле неё остался один человек, он же был на связи перестукиванием с седьмым отсеком.

Колесников, светя аварийным фонарём, спустился по трапу на верхнюю палубу девятого отсека. Воды на ней не было. Страхующий матрос подошёл вплотную к люку в трюм. Колесников отстранил его и посветил в проём люка. Внизу плескалась вода. Дмитрий решительно спустился по трапу к развороченной взрывом дифферентовочной цистерне. Вода поступала по дифферентовочной и главной осушительной магистралям. Сальники упорных подшипников были сухими.

 

Колесников по грудь в воде попытался перекрыть обе магистрали штатными клапанами. Но штурвалы не провернулись – взрывная волна, ворвавшись в магистрали, загнула штоки клапанов. Требовалось забить в развороченные трубы магистрали деревянные чопы. Но сил у Дмитрия уже не было. Он вылез из трюма и в сопровождении матроса вернулся в седьмой отсек. Там отдышался, переоделся в сухое. В восьмом возле РДУ оставили вахтенного.

В кромешной тишине мёртвого корабля опять ожил аварийный телефон. Колесников доложил командиру, что вода поступает по общекорабельным магистралям, а упорные подшипники целы, сальники на них сухие. Клапана магистралей повреждены, в штатном режиме их перекрыть не удалось.

Командир приказал изготовить чопы и попытаться ими перекрыть поступление воды. Далее он очень подробно рассказал, как подготовиться к выходу через кормовой АСЛ по буйрепу. Аряпову был отдан приказ со второй партией разведчиков обследовать состояние ШК АСЛ и загерметизировать водяные магистрали в трюме девятого отсека.

Вторая партия разведчиков отправилась в девятый отсек через полчаса. Возглавлял её командир трюмной группы дивизиона движения капитан – лейтенант Аряпов. Партия сменила вахтенного в восьмом и ушла в девятый. Аряпов попытался открыть нижнюю крышку ШК АСЛ, но из – под уплотнения сразу пошла вода. Значит, ШК затоплена!

Потом люди Аряпова пытались забить в развороченные трубы общекорабельных магистралей деревянные чопы. Провозившись минут двадцать, они всё же прекратили поступление воды в местах разрыва труб.

Аварийная партия возвратилась в седьмой еле волоча ноги. Люди вымокли и были измотаны. Колесников отправил их переодеваться и разрешил вскрыть продуктовый НЗ. Потом он вызвал по безбатарейному телефону ВСК и доложил командиру результаты похода группы Аряпова.

Командир заверил Дмитрия, что свои не должны бросить «Антей» в беде. Близилось время прохождения отряда боевых кораблей через район, отведённый для стрельбы терпящей бедствие лодки. Не обнаружив учебной торпедной атаки, Командующий флотом неизбежно начнёт поиск. В-600 вышло, его обязательно найдут. Поэтому продержаться надо совсем немного. Экономьте силы, минимум двигательной активности, РДУ перезарядить и постоянно её контролировать.

Колесников ответил:

– Есть! Будем держаться.

На мостике «Орлана» стоял Командующий Флотом. Ему доложили, что обнаружены натовские лодки, находящиеся в районе учений. Три корпуса ведут скрытое слежение. Штаб подводных сил направил в район обнаружения «Антей» с задачей противодействия их разведдеятельности.

Вдруг палуба под ногами Командующего резко вздрогнула, по корпусу «Орлана» прокатился мощнейший гидравлический удар. Командующий, клацнув от неожиданности зубами, обратился к начальнику штаба:

– Что это было?

– Включили антенну радиолокационной станции!, – не задумываясь соврал тот.

Командующий удовлетворённо отвернулся. Отряд боевых кораблей продолжал выполнять задачу по обезпечению учебных торпедных стрельб. Как назло потеряли одно учебное изделие. И почти в начале выполнения упражнений. Долго и тщательно прочёсывали район, но найти практическую торпеду не удалось.

Зная, что супостат пасётся совсем рядом, Командующий Флотом приложил все усилия и потратил максимум времени на поиски, чтобы не подарить врагу образец торпедного вооружения. Время шло, оставались ещё три лодки, через районы которых предстояло пройти отряду боевых кораблей, обеспечивая торпедные стрельбы. И Командующий принял решение продолжать выполнение упражнения, направив «Орлан» в четвёртый район боевой подготовки. Там всё прошло гладко. В пятом районе так же замечаний не было.

Наконец, почти на два часа позже запланированного времени, отряд боевых кораблей вошёл в район № 6, где должен был выполнять учебную торпедную стрельбу «Антей». Район был пройден, стрельбы не наблюдалось. Тогда, предчувствуя недоброе и связав воедино информацию о появлении натовских лодок слежения, высланном на противодействие им «Антее» и мощном гидроударе по корпусу «Орлана», Командующий приказал тщательно прочесать район. Корабли пошли строем пеленга. Сразу же обнаружили два района, где море почти кипело от выходящих пузырей воздуха и где наблюдались ясно заметные масляные пятна.

Сомнений у Командующего больше не было. Произошло столкновение, и минимум два ядерных корабля легли здесь на дно и терпят бедствие. Взрыв ГЭУ или оружия на них более чем возможен. Командующий немедля приказал отойти всем силам на безопасное расстояние, а на границе района оставил один вспомогательный корабль. Задачу ему поставили простую: наблюдать за районом и при появлении всплывших предметов и людей подбирать их немедленно.

Сам Командующий быстро вылетел на вертолёте в береговой штаб, к надёжным средствам правительственной связи, и вызвал туда командование подводных сил. На состоявшемся совещании подводники доложили ситуацию и последние РДО с пропавшего «Антея». Стало ясно, что произошёл морской бой с натовскими подлодками слежения. Очевидно, что одна из них после тарана раскололась и лежит на дне, а вторая, скорее всего, серьёзно повреждена и уходит в надводном положении. Самолёты разведки засекли её на 5 – и узловом ходу в нейтральных водах.

Уяснив обстановку, Командующий доложил всё Главкому и запросил рекомендации. Тот посоветовал в район столкновения пока не соваться, подождать развития событий, ведь ядерный взрыв возможен каждую минуту! Зачем подставлять людей и корабли, их и так мало осталось. Главком обещал немедленно связаться с Президентом и с академиком Спасским для консультации.

Между тем, прошло 16:30 – время планового РДО «Антея». Командир подводников, не получив никаких вестей от подчинённого корабля, дал приказ аварийно спасательному судну «Рудницкий» через час выйти в район столкновения. Но Командующий отменил это решение, памятуя рекомендации Главкома. АСС «Рудницкий» осталось у пирса, ожидая распоряжений.

В ВСК «Антея» дышать становилось всё труднее. Сказывалось наличие большого количества людей в малом объёме камеры. Регенерация ещё имелась, и спасительная РДУ давала драгоценный кислород. Около 14 часов дня обречённые люди услышали мощное клокотание винтов больших надводных кораблей. Оно приближалось, и стало походить на победный всесокрушающий рёв. Люди встрепенулись. НАШИ! НАШИ ИДУТ!!! На лицах, измождённых пережитым, стали заметны улыбки, огонёк надежды вспыхивал в уголках глаз даже у самых заядлых пессимистов.

Но шум стал постепенно слабеть, потом стих совсем. Командир, подбадривая остальных, сказал, что корабли ушли в базу за спасателями, ведь на «Орлане» нет специальных средств для спасения подводников.

(Вообще то, АСС должны были находиться в море и дежурить на границе района учений…)

Потом Командир вызвал кормовые отсеки. Ответил Колесников. Люди в корме приободрились, вера в спасение, в то, что свои не бросят, крепла с каждой минутой. Личный состав был готов до конца бороться за жизнь. Командир предостерёг Колесникова от поспешных и непродуманных действий. Он рекомендовал дождаться штатных специальных спасательных снарядов, которые состыкуются с кормовым АСЛ и откачают воду из его шлюзовой камеры. Колесников заверил, что так и поступит. Чёрная липкая тишина опять заволокла отсеки погибающей лодки. Люди сидели и лежали на койках седьмого и восьмого отсеков. Переборки в шестой и в девятый были задраены…

В береговом штабе царила нервозная обстановка. В 18:30 связисты доложили, что кто – то работает в УКВ диапазоне с позывным пропавшего «Антея». Неизвестная радиостанция вещала со стороны моря, что очень смущало командование. Её выходы в эфир продолжались до 20:30.

Командующий запросил Главкома. Тот посоветовал объявить пропавшую лодку аварийной в 23:30 и начать операцию спасения. Президент страны был уже в курсе событий. Что бы не нагнетать страсти он оставался на юге, где отдыхал в отпуске. Вскоре состоялся его разговор с президентом США по прямому проводу. В штатах шёл его предвыборный марафон и разгорись скандал такого масштаба, ни о каком втором сроке уже речь не пойдёт. Американец пошёл на все требования нашей стороны и заверил, что пришлёт для решения всех возникающих скользких вопросов своего доверенного человека – Теннета, директора ЦРУ.

Ровно в 23:30 подводный крейсер «Антей» был объявлен аварийным, силы СФ начали поисково – спасательную операцию. В район бедствия вышли тяжёлый крейсер «Орлан» и корабли обеспечения вместе с АСС «Рудницкий», несущем два глубоководных спасательных аппарата. Из-за разности в скорости хода и дистанции первым в район пришёл «Орлан».

Командир корабля вызвал офицера, обслуживающего корабельный ГАК «Полином». Подняли утреннюю обстановку. Стало ясно, что в северо – восточном углу района в 10:32 наблюдался очень мощный подводный взрыв. «Орлан» и силы поиска направились именно туда. Вскоре было обнаружено место, где наблюдался выход пузырей воздуха и масел. «Орлан» застопорил ход, спустил плавсредства. Баркас быстро обнаружил и поднял на борт два притопленных аварийных буя – зелёный и красный. На борту «Орлана» безошибочно определились: буи английские – лодка «Сплендид». Попытались связаться с помощью звукоподводной связи. С англичанки давали отчётливые сигналы SOS специальным механическим приспособлением.

Командир поисковых сил приказал отметить место обнаружения аварийной английской АПЛ и продолжить поиск «Антея». Побегав по району, «Орлан» вскоре обнаружил второе место, где наблюдался выход на поверхность воздуха и масел. Магнитометр и эхолот показывали значительную аномалию. На запрос звукоподводной связи получили дробь ударов кувалдами по корпусу. Отметили место и стали ждать подхода АСС «Рудницкий» со спасательными аппаратами.

Настал рассвет 13 августа 2000 года. Почти штилевое море плескалось за бортами кораблей. Солнечные блики играли на корпусе крейсера и врывались в иллюминаторы судов эскорта. А там, под ними в толще воды висел с дифферентом 20 градусов уткнувшись носом в дно красавец «Антей», умирающий тяжёлой смертью после неравной схватки с супостатом.

Один из противников нашего богатыря агонизировал неподалёку. Тринадцать лет назад тот чудом избежал столкновения с «Акулой», но счастье величина переменная, и его гибель лишнее этому доказательство. Другой еле – еле полз в сторону Норвегии, едва оправившись от удара нашей учебной торпеды. Над ним дамокловым мечом плотно висели противолодочные самолёты Северного Флота.

Военно – морской атташе Великобритании в 9 утра уже топтался на пороге ГШ ВМФ в Большом Козловском переулке. Его принимать никто не спешил. А на туманных островах уже лихорадочно готовили спасательную подлодку LR5, зафрахтовав русский большегрузный самолёт для её доставки в норвежский порт Тронхейм.

Директор ЦРУ США Дж. Теннет спускался по трапу самолёта, только что приземлившегося в аэропорту Шереметьево. Ему предстояло координировать действия и разруливать на месте очень не простую ситуацию…

Уцелевшие на борту «Антея» люди были выведены из многочасового оцепенения шумом винтов многочисленных кораблей. Явно прослушивались посылки гидролокатора, эхолота и кодовые посылки звукоподводной связи. Колесников радостно обнял Аряпова – ИЩУТ!!! Шум винтов несколько удалился и замер. Потом всем стали слышны вызовы по звукоподводной связи в кодовом режиме и в режиме «речь». Ясно разобрали вопросы, задаваемые с корабля поисковой группы. Колесникову и его товарищам по несчастью стало понятно, что обращаются не к ним, а к уцелевшим в лежащей неподалёку лодке, протараненной «Антеем». Корабль запрашивал о количестве уцелевших и национальной принадлежности. Причём все запросы были на английском языке.

Затренькал аварийный телефон в седьмом отсеке. Колесников снял трубку и услышал слабый голос командира:

– Вот, видишь, ищут! Нашли пока супостата, но и до нас доберутся. Мы как – никак крупнее… Тяжело дышать, регенерация кончается. Все ослабли. Может быть, мы и не дождёмся. Крепитесь. Передайте, если выберетесь, что случилось с кораблём. Будьте на связи…

Давление в отсеках нарастало. Вода заполняла искореженные трубопроводы систем, дросселировалась в арматуре и при этом издавала кавитационные шумы, которые схожи с теми, что мы слышим в водопроводе при неисправных кранах. Разбитый корабль стонал, как издыхающий зверь.

Шум винтов надводных кораблей вновь мощно ворвался в отсеки «Антея». Теперь поисковики явно нащупали корпус субмарины. Была половина третьего ночи 13 августа 2000 года. Внезапно шум винтов смолк. По корпусу подлодки били импульсы гидролокатора и эхолота. Потом люди в кормовых отсеках и ВСК услышали чёткий разборчивый голос. На вопросы: «Есть ли живые на борту?» дали дробь ударов по переборке. Сверху уточнили сколько. С кормы «Антея» ударили 23 раза, из центра лодки два раза и семнадцать раз из ВСК. Потом корабли отошли. Было ясно, что совсем недалеко. Явственно прослушивались их шумы.

Глубокой ночью 13 августа 29-я Отдельная бригада подлодок в губе Оленья была поднята по тревоге. Получен приказ срочно подготовить и вывести в район исчезновения «Антея» атомную глубоководную станцию 1 ранга АС15проекта 1910 с задачей обследования района и документирования обстановки.

«Кашалот» стоял в постоянной боевой готовности. Через час после получения приказа он взял на борт гидронавтов 10 – го Отряда и вышел в море. Переход в район не представлял особой сложности. Пятый тип гидрологии позволял использовать пассивные средства ГАК весьма эффективно, а низкая шумность корабля надёжно прикрывала его от чужих ушей.

Координаты обнаруженных на грунте аномалий командир «Кашалота» получил уже в море. Подошли к первой обнаруженной аномалии. Включили прожектор телевизионной системы. На экране проглянула лежащая с сильным креном английская атомная лодка типа «Свифшур».

Левый борт был смят и сплющен. Сразу запищали тревожные зуммера датчиков радиоактивности. Значит, ГЭУ дала течь. Но заглушен ли реактор? Нейтронного излучения приборы не фиксировали, хотя АС15 прошла почти вплотную к борту погибшей АПЛ. Надежда, что реактор англичанки автоматика всё же заглушила, оправдалась.

В уши командира «Кашалота» постоянно лезла морзянка, отбиваемая «стукачом» с борта англичанки. Автомат передавал SOS. Командир снял наушники и повернул свой корабль к другой обнаруженной аномалии. Несколько минут хода – и в свете прожектора возник огромный корпус русского «Антея», уткнувшийся носом в грунт. Сильное двухузловое течение развернуло погибающий корабль и медленно волокло его носом по дну.

Обошли «Антей» кругом. В носовой части зияла торпедная пробоина, и торчал хвостовик неразорвавшейся торпеды. Маневрируя ходом, произвели выпуск гидронавтов. Детальное обследование корпуса субмарины позволило выявить, что «Антей» погиб от взрыва собственного торпедного боезапаса. На борту лодки были обнаружены три очага жизни – ВСК, пятый бис и седьмой отсеки. 42 человека ещё надеялись на спасение. Гидронавтами был осмотрен кормовой АСЛ. Никаких повреждений ни на комингсе ни в клапанной системе визуально обнаружить не удалось.

Всплыли в надводное положение. Доложили по радио командованию бригады предварительные результаты разведки. Семафором просигналили на «Орлан». Предупредили, что на «Антее» потенциально опасная невзорвавшаяся торпеда. Потянулось время ожидания подхода АСС «Рудницкий». Неожиданно пришёл приказ обезвредить обнаруженную торпеду. «Кашалот» погрузился и начал выполнение задания. Гидронавты 10 – го Отряда вышли и закрепили на хвостовике торпеды эластичный капроновый трос, потом вошли назад. «Кашалот» самым малым ходом подтягивал трос, постепенно извлекая смертоносную сигару из правого борта «Антея».

МК-48 нехотя вылезла, показав разрушенное БЗО и спокойно отдалась буксировке. «Кашалот» отбуксировал американский подарок на пару миль, потом отдал трос и вернулся к поисково – спасательным силам.

В 11:11 подошёл «Рудницкий». Корабль встал на якорь в 11:40 и стал готовить спасательные аппараты к спуску на воду. Первым пошёл АС32. Он обследовал район обнаружения зелёного и красного аварийных буёв. После разряда аккумуляторов аппарат подняли на борт «Рудницкого». Подтвердилось, что в этом районе лежит погибшая английская лодка. В носовых и кормовых отсеках прослушиваются стуки. «Антей» обнаружен не был, не хватило ёмкости батареи.

Вторым в 16:50 пошёл АС34, в экипаже которого были капитан второго ранга Буцких – командир БЧ-5 подлодки К-410 и командир 9 отсека с неё же, прекрасно знающие лодки проекта 949А и особенности шлюзования через АСЛ.

Подводный аппарат шёл, пеленгуя работу гидроакустического маяка МГС30, установленного в ограждении рубки «Антея». Этот маяк удалось запустить гидроакустической аппаратурой с «Рудницкого».

Внутри погибающего «Антея» люди услышали пение винтов спасательного аппарата. Буквально сразу по звукоподводной связи в режиме «речь» было сообщено, что подходит спасатель, который будет садиться на кормовой АСЛ. Экипажу аварийной лодки рекомендовали выйти из 9 – го отсека и загерметизировать его. Колесников лично проконтролировал отсутствие людей в девятом и задраил переборочную дверь.

Подойдя к «Антею» АС34 стал садиться на комингс – площадку АСЛ. Посадка была успешной, несмотря на сильное подводное течение в 1,8 узла. Предкамера быстро освободилась от воды, и командир БЧ-5 подлодки К-410, страхуемый командиром 9 отсека того же корабля, спустился к верхней крышке АСЛ. Он проверил качество стыковки и, убедившись, что всё нормально, начал открывать вентиль сравнивания давления. Тут произошло совершенно неожиданное. Когда вентиль был открыт, давлением из ШК АСЛ наддуло предкамеру и оторвало АС34 от комингса АСЛ. Вентиль сравнивания давлений остался открытым, а офицер едва успел запрыгнуть внутрь АС34 с помощью страхующего товарища. Командир спасательного снаряда вынужден был немедленно аварийно всплывать, бросая балласт. Внутрь АС34 попало больше тонны забортной воды, пока удалось закрыть переходной люк.

«Рудницкий» подобрал аварийный АС34, который был серьёзно повреждён ударом о винты «Антея» при быстром всплытии и едва держался на поверхности от массы поступившей воды.

Личный состав кормовых отсеков «Антея» собрался в восьмом и с надеждой прислушивался к происходящему над комингс – площадкой АСЛ. Звуки винтов спасательного аппарата раздавались почти над головой, потом послышался скрежет металла и работа насоса, выкачивающего воду из предкамеры, после хлопки открываемого переходного люка. Вдруг спасателя словно оторвало от корпуса субмарины. Глухой звук прокатился по всему телу «Антея» – это ударился о винты экстренно всплывающий АС34. Вздох отчаяния никто сдержать не смог. Затопленная шлюзовая камера АСЛ находилась под забортным давлением в 4 кгс/кв.см., а в спасателе было нормальное атмосферное давление. Поэтому отрыв АС34 от люка был неизбежен.

Колесников подошёл к аварийному телефону и вызвал ВСК. Трубку долго не брали. Наконец он услышал хриплый голос командира ракетной боевой части. Коротко доложил обстановку. Из ВСК пришли плохие вести. Регенерация закончилась, люди стали умирать. Признаки жизни проявляли лишь несколько человек… Командир умер, умер и командир соединения. Ракетчик хрипло попрощался и напутствовал держаться до конца и дождаться спасения.

Колесников и Аряпов стали готовить спасательное снаряжение подводников к самостоятельному выходу из корабля через АСЛ методом свободного всплытия. Личный состав достал гидрокомбенизоны, утеплители, нагрудники, кислородные и гелиевые баллоны. Занялись монтажом и подготовкой к использованию ИДА-59М. Аппарат в целом был крайне неудачный, можно сказать, ухудшенная версия хорошо знакомого ИДА-59. Но другого снаряжения не было.

Вдруг раздался чёткий, хорошо разбираемый голос по ЗПС. Все узнали характерную речь Командующего Флотом. Он просил по возможности не топить кормовые отсеки открытием АСЛ и не выходить из корабля методом свободного всплытия из затопленного отсека. Он уговаривал турбиниста по образованию и по занимаемой на корабле должности – Колесникова, что бы тот сохранил незатопленными турбинные отсеки корабля, дабы после подъёма лодки можно было использовать уникальные механизмы для стоящих на приколе однотипных лодок. Командующий клятвенно обещал, что спасатели непременно пристыкуются и спасут всех. Колесников стуком в переборку ответил, что команда принята и что подводники будут ждать спасателей.

Порядком обессиленный личный состав воспринял команду неоднозначно. Часть подводников была откровенно против, понимая, что стыковаться спасатели уже не смогут из-за открытого на верхней крышке АСЛ вентиля сравнивания давлений. Они убеждали Колесникова, что пока у большинства людей есть силы, надо немедленно выходить на поверхность. До люка глубина 45 метров, кессонки не будет, тем более, что дышать можно кислородно – гелиевой смесью. Но Дмитрий остался непреклонен, и своего решения дождаться спасателей не изменил.

На АСС «Рудницкий» в авральном темпе ремонтировали получивший повреждения АС34, подготовляли его аккумуляторы к зарядке. АС32 шлюзового люка не имел, но был спущен на воду и пошёл на разведку к «Антею». Главное для него – определить состояние АСЛ и комингс – площадки. Экипаж спасателя детально исследовал всё, что было в его силах, и вернулся на «Рудницкий». Доложили Командующему, что видимых повреждений АСЛ не наблюдается. Экипаж подводников стуками просит подать внутрь «Антея» воздух, но эпроновские клапанные колонки вырваны и валяются на дне.

АС34 всё ещё стоял на зарядке батареи. Повреждения, полученные при аварийном всплытии, в целом устранили. На подходе к району уже был плавкран с однотипным АС36 на борту. Это позволяло в два раза увеличить шансы на спасение экипажа «Антея». Но АС36 транспортировали к месту погружения с разряженной батареей и без ВВД в его воздушной системе. Пришлось заряжать аппарат силами экипажа АСС «Алтай».

Пока шла подготовка аварийных снарядов к погружению, «Кашалот» получил задачу на дообследование АСЛ «Антея» и конкретные указания относительно работы вблизи «Сплендида». Малютка быстро ушла под воду и через полчаса уже зависла над АСЛ. Внешний вид крышки, комингса, направляющего штыря не внушал никакого безпокойства. Состояние вентиля сравнивания давления не проверялось по неизвестным причинам. Затем «Кашалот» ушёл к «Сплендиду» и детально обследовал состояние корпуса, радиационный фон и возможность стыковки с лодкой на её АСЛ. Радиационный фон был сильно повышен. Сказывалась утечка теплоносителя из реактора погибшей лодки. На запросы ЗПС уже никто не отвечал. Скорее всего, экипаж англичанки погиб. «Кашалот» всплыл и направился к «Орлану».

Командующий Флотом принял командира «Кашалота» в своей каюте. Совсем недавно на борт «Орлана» было поднято всплывающее устройство В-600-1-1. Этот автономный аварийный буй с пропавшего «Антея» был полностью исправен, но его блок пневмовыпуска основной антенны не сработал, что не позволило получить через спутник точные координаты затопления лодки.

Вскоре на «Орлан» прибыл командир «Рудницкого». На совещании у командующего решили сосредоточить все усилия на спасении экипажа «Антея». Командир «Кашалота» доложил, что на его запросы по ЗПС отвечали только из кормовых отсеков. Люди в пятом бис и в ВСК, скорее всего, погибли. Командир «Рудницкого» доложил, что спасательного колокола, самого надёжного и древнего погружаемого спасательного средства на «Рудницком» нет. Снят год назад для ремонта и на этом потерян в недрах судоремонтного завода. Помолчали. Командующий Флотом вполголоса матерился и нещадно дымил сигаретой. Потом он отдал приказание командиру «Рудницкого» встать на якорь как можно ближе к «Антею» и спустить на воду АС34 по готовности.

В отсеках «Антея» продолжались тяжёлые часы жизни погибающего экипажа. Большая часть личного состава оставалась управляемой и вела себя достойно. Все с надеждой вслушивались в происходящее за бортом. Винты спасательных аппаратов пели над головами подводников, ЗПС исправно доносила до их ушей рекомендации и подробности проводимой спасательной операции. Прошло уже два дня их заточения, аварийный телефон перестал отвечать. Живые остались только в корме.

Рано утром 14 августа АС34 сумел точно выйти на комингс – площадку, несмотря на сильный дифферент с которым «Антей» оставался более 2-х суток. Стыковочный узел спасателя был полностью исправен, однако откачать воду из камеры присоса не удалось. Буцких понимал, в чём дело, но имеющимся на АС34 манипулятором закрыть кран сравнивания давления на верхней крышке АСЛ не удалось. Тогда попробовали подсунуть в шпигат трубопровода кусок резины. Но давление в 4,5 кгс/кв.см просто так не удержишь.

Колесников прекрасно слышал, как скрежетал обух спасателя по комингсу АСЛ, потом надрывно завыл мощный насос. Более десяти минут спасатели пытались откачать воду из камеры присоса. Но она через повреждённые воздушные трубопроводы продолжала поступать в ШК АСЛ и через открытый вентиль сравнивания давления в камеру присоса. К сожалению, никто не мог подсказать, что делать в такой нештатной ситуации. Группа поддержки, состоящая из конструкторов ЦКБ МТ «Рубин» находилась на «Орлане». Но специалистов по конструкции АСЛ среди них не было.

Страшное нервное напряжение и ожидание смерти в отсеках затопленного корабля угнетало и корёжило оставшихся подводников. В середине дня 14 августа среди них появились погибшие. Не выдерживало сердце…

Погода выдалась ветреная. Море свежело. К вечеру волнение достигло 4 баллов. Для АС34 и АС32 такая волна опасна, и работать им не разрешили. Под воду пошёл «Кашалот». Но гидронавтам 10-го отряда почему-то никто не поставил задачу закрыть злополучный клапан сравнивания давления на верхней крышке АСЛ «Антея». Отсутствовало чёткое знающее руководство всей поисково – спасательной операцией. Здесь небезынтересно остановиться на штрихах биографии Командующего Флотом – главного организатора описываемых событий.

Этот адмирал вышел из подводников, командовал атомными подводными крейсерами проекта «Налим» и «Навага». В октябре 1986 года американская лодка «Огаста» таранным ударом снесла часть ракетной палубы подводного крейсера К-219, находящегося на боевой службе в Саргассовом море. Крейсеру удалось всплыть, и его командир повёл корабль в базу максимальным надводным ходом. Все наши лодки, находящиеся поблизости, получили рекомендацию помочь терпящей бедствие К-219. Ближе всех находился крейсер под командованием нашего героя. Получив радио с берега, он 2 часа просидел в гальюне, но так и не пошёл на помощь товарищам. Ведь пойди он к К-219, ему запишут срыв выполнения боевой задачи, и плакала его карьера, которую он всеми силами пестовал, холил и лелеял. В результате, оставшись один на один с беззащитной К-219, «Огаста» таранным ударом снизу во второй отсек утопила повреждённый корабль.

А наш герой продолжил восхождение по служебной лестнице. Потом он вырос уже до командира соединения. И тут случился апрель 1989 года. Адмирал был старшим на борту подводного крейсера проекта 941. В прикрытии крейсера находился сверхглубоководный истребитель «Плавник». Между взаимодействующими кораблями было совсем небольшое расстояние. Меньше двух миль. На «Плавнике» 7 –го числа вспыхнул пожар. Слабо подготовленный экипаж дал развиться аварии, и всплывший в надводное положение «Плавник» утонул. Остатки экипажа оказались в ледяном Норвежском море на перевёрнутом плоту. Было бы наивным полагать, что будущий Командующий приказал всплыть и двинулся спасать людей. Крейсер пр.941 продолжил выполнение боевой задачи, не нарушая скрытности перехода. А люди тонули в двух – трёх милях от адмирала в ледяных водах Норвежского моря. Адмирал был непоколебим. Карьера прежде всего. К большим звёздам любым путём, даже по головам тонущих товарищей. И вот свершилась заветная мечта – он Командующий Флотом. Результаты придуманного и организованного им «сбора – похода», а потом возглавляемой им же поисково – спасательной операции заставили содрогнуться от горя всех честных людей России, да и не только её одной…

10 кораблей, которые потрясли мир. Часть третья

Адмиральским ушам простукал рассвет:

Приказ исполнен – спасённых нет!

Узнав, что АС34 не смог вторично осушить камеру присоса, сидя на комингсе АСЛ, Командующий обратился к экипажу терпящей бедствие лодки по ЗПС. Он сказал, что аппараты не могут пристыковаться к АСЛ из-за большого крена и дифферента «Антея». Он просил уцелевший личный состав положить корабль на дно на ровный киль, открыв вручную клапана вентиляции ЦГБ.

В отсеках «Антея» после просьбы командующего началось страшное. Часть экипажа была категорически не согласна с такой постановкой вопроса. Они доказывали, что неудачная стыковка спасателей вызвана не теми причинами, о которых говорил Командующий. После выполнения его просьбы экипаж окажется в 2 раза худших условиях. Внешнее давление поднимется до 10 кгс/кв.см, до поверхности будет уже не 40, а 100 метров. Спасатели не пристыкуются, и придётся выходить уже со 100 метров. Надо немедленно выходить методом затопления отсека и больше не ждать безрезультатных попыток стыковки спасательных аппаратов.

Колесников, помня рекомендации погибшего Командира, всё же решился выполнить просьбу Командующего. На правах старшего он отдал приказ ложиться на ровный киль. Клапана вентиляции ЦГБ открыли вручную и «Антей» грузно опустился на дно курсом 285 градусов с креном 6 градусов на правый борт. Это был последний маневр погибшего корабля.

Лежит на грунте субмарина,

Задрав обшивку о гранит.

Давно молчит её турбина,

А сердце всё ещё стучит…

Перенасыщенный вредными веществами воздух в отсеках при повышенном давлении быстро отравлял порядком ослабленные организмы подводников. Люди были на грани потери контроля над своими действиями. Спасателей слышно не было. Прошелестел винтами и быстро удалился какой то аппарат… Чёрная тишина давила безпощадно и люди не выдержали. Часть из них попыталась прорваться в нос корабля, крича, что в ВСК их ждёт командир. Возникла безобразная драка.

Колесников и Аряпов понимали, что их люди находятся на пределе и после восстановления порядка приняли решение не ждать спасателей, а выходить методом затопления отсека. Четыре человека остались в девятом отсеке для подготовки выхода. Остальные ждали своей очереди в восьмом. Смерть уже забрала часть ослабевших людей, но остальные боролись за жизнь, надрывая последние силы. Они подготовили буй – вьюшку, снарядили карабины и гидрокомбинезоны, включили в аппараты ИДА59М кислородные и гелиевые баллоны. Установки РДУ работали в восьмом и девятом отсеках, вокруг них валялось уже по десятку пустых коробок от регенерации. День 15 августа подходил к середине.

Почти в бредовом состоянии, шатаясь от усталости, подводники попытались открыть нижнюю крышку ШК АСЛ. Для этого трап нужен не был. Он приставлялся уже к открытой крышке для входа в ШК. РДУ стояла недалеко, была в работе и не убиралась ослабленным личным составом во избежание попадания на неё воды при попытке открывания люка.

Когда нижняя крышка немного отошла, из-под её уплотнения стали бить струи воды. Они немедленно попали на двухярусную установку РДУ и вызвали сильный пожар насыщенных кислородом регенерационных пластин. У подводников хватило сил прижать крышку до места, и они стали бороться с пожаром. Но потушить РДУ не смогли и быстро погибли в задымлённом отсеке от удушья. Живые остались только в восьмом, уже отрезанные от средства выхода на поверхность. Оставалась надежда на спасателей.

Аппарат АС34 с третьего захода точно состыковался с комингс – площадкой АСЛ. Было 1:30 16 августа 2000 года. Все условия для успешной откачки воды из камеры присоса оказались созданными, но осушения не произошло. Аппарат АС34 более двух часов пытался стыковаться и откачать воду. Но первопричина негерметичности камеры присоса была не устранена, и, разрядив батарею, аппарат вынужден был всплывать. На последнем вздохе аккумуляторов он подошёл к «Рудницкому» и был поднят на борт. Волнение моря при подъёме раскачало и ударило аппарат о корпус АСС. АС34 получил значительные повреждения. Следующий спуск для него стал возможен только через сутки.

АС36 выгрузить при такой волне не представилось возможным. Плавкран, имея АС36 на борту, ушёл в закрытую бухту, что бы там спустить на воду спасателя, а потом буксировать его до точки погружения. Стало понятно, что в этот день попыток спасения предпринять не удастся.

Колесников сидел в кресле командира восьмого отсека. На борту «Антея» оставалось меньше десятка живых людей. Только что спасательный аппарат после очередной неудачной стыковки пошёл на всплытие. Опять стало тихо. В девятом отсеке пожар закончился. Аряпов открыл захлопку вентиляции для выравнивания давления и попытался пройти в девятый на разведку в ИП-6. Но обессилел и не смог этого сделать. Тяжёлая вязкая тишина и непроглядная тьма повисла в спёртом отравленном воздухе. Люди сидели и лежали на койках, не в силах пошевелиться.

Вдруг в конце коридора, со стороны переборки в седьмой отсек, вспыхнул яркий свет. Он не был похож на свет электрического освещения, не было характерного треска и дыма, как при пожаре. Все живые, как по команде вскочили со своих мест. Свет разгорался и заполнял все закоулки отсека, изгоняя ненавистную темень. Колесников подошёл к отсечному коридору и обомлел. Навстречу ему по настилу палубы шёл в ослепительном сиянии адмирал Ушаков.

Алая лента струилась через плечо, тяжело лежали на золотых погонах чёрные имперские орлы, якоря сверкали на воротнике мундира. Его лицо источало неземной свет. Их взгляды встретились. Колесников, весь подобрался и сделал шаг навстречу адмиралу. Его рапорт был краток: сражались за Родину в неравном бою, теперь погибаем. Адмирал подошёл вплотную. Положил на плечо Дмитрия невесомую ладонь, и Колесникову стало легко и радостно, удушье отступило вместе с тьмой. Адмирал подходил к каждому и благодарил за службу. И те, с кем он говорил, просветлялись и преображались, внутренний свет вливался в обессиленных людей. Наконец, адмирал сказал, обращаясь ко всем:

– НЕ ОТЧАИВАЙТЕСЬ! СИИ ГРОЗНЫЕ БУРИ ОБРАТЯТСЯ КО СЛАВЕ РОССИИ!

Троекратное УРА! Прозвучало в ответ. И где то там, в высоте каждый услышал незабвенные аккорды русского военно – морского гимна – мощно и раскатисто гремел «ВАРЯГ»:

Прощайте, товарищи, с Богом! УРА!

Кипящее море НАД нами!

Все бывшие в отсеке подхватили до боли знакомые слова. Личный состав крейсера уходил в вечность, презрительно глядя в лицо удушливой смерти. Никто не дрогнул в этот решительный миг.

Ангелы подхватывали души подводников, вознося их к небесному воинству. Экипаж во главе с командиром под сенью Андреевского флага встречал последних задержавшихся моряков, принимая их в свои ряды. 144 тысячи праведников получали надёжное пополнение…

А на грешной земле продолжалась теперь уже просто поисковая операция. Спасать было уже некого. Весь экипаж «Антея» в полном составе предстал перед Господом.

17 августа. 17:40. Ветер утихает. Море 2 балла. Спасатель АС34 спущен на воду и пошёл на погружение. Семь раз командир спасателя точно заходил на комингс – площадку кормового АСЛ «Антея». Все технические возможности маленького подводного корабля были использованы, но присоса так и не произошло. 20:52. АС-34 появился на поверхности и стал подходить к борту «Рудницкого». Гробовым молчанием встретил экипаж спасателя поднимавшихся в рубку АСС пилотов – гидронавтов. Вскоре к борту «Рудницкого» отшвартовался и АС36. Поздней ночью стало известно, что к месту проведения поисковой операции подходит норвежское судно «Норман Пионер» со спасательным снарядом LR5 на борту.

18 августа. 02:26. «Кашалот» погрузился в районе гибели «Сплендида». До подхода «Пионера» требовалось полностью задокументировать обстановку и снять с погибшей лодки средства оптической подводной связи, крайне нужной нашему флоту, но пока имеющейся на вооружении только у супостата.

В 07:05 наконец стал готов к погружению АС36. В одиннадцать аппарат погрузился и начал выполнять задачу. Через полчаса он аварийно всплыл с глубины 110 метров. Во втором отсеке открылось поступление воды. АС36 загрузили на борт «Рудницкого» для ремонта и подзарядки батарей.

В десять вечера АС34 снова пошёл к «Антею», но неисправность ГАС не позволила найти объект и спасатель через полтора часа всплыл.

19 августа. Двадцать минут первого. АС34 отшвартовался у борта «Рудницкого». Специалисты РТС ремонтируют гидроакустическую станцию. К шести часам утра оба аппарата АС36 и АС34 были готовы к погружению. 13:45. АС36 после длительной дифферентовки произвёл погружение. Пять попыток присоса к АСЛ «Антея» не дали результата. Предкамера не откачивалась ни в какую.

А в мёртвых отсеках «Антея» вода с масляной плёнкой подошла к пластинам регенерации, заряженным в РДУ. Вспышка пожара озарила мёртвенно бледные лица погибших подводников. Огонь бесновался в тесном пространстве отсеков, обезображивая тела экипажа, пока не выжег весь кислород.

18:07. АС34 выгрузили в воду, и он двинулся выполнять свою безнадёжную миссию. К семи вечера в район прибыли норвежские суда «Морской Орёл» и «Норман Пионер». Они располагали исправным оборудованием для подводных работ. На борту «Орла» находилась английская малютка LR5. Правда, стыковочный узел этого корабля совсем не подходил для АСЛ «Антея».

20 августа. 15:20. Американские и английские боевые пловцы, работающие по легенде «норвежские водолазы» произвели спуск в водолазном колоколе и вышли на корпус «Антея» в районе кормового АСЛ. Они обследовали состояние люка и определили, что вентиль сравнивания давления открыт. Верхнюю крышку АСЛ водолазы поднять не смогли ни вручную, ни манипулятором. Она всего – навсего была закрыта, а последовательность открывания им не сообщили.

21 августа. 07:45. С нескольких попыток открыта верхняя крышка АСЛ. ШК затоплена, нижняя крышка закрыта. 12:58. Открыли нижнюю крышку ШК АСЛ. Больше двух часов интенсивно шёл воздух, вода затопляла последние отсеки «Антея». Смысл открывания «норвежскими водолазами» АСЛ не был понятен никому, даже поставившему такую задачу Командующему Флотом. А на самом деле нужно было как то оправдать погружение «норвежцев» к «Сплендиду».

Водолазы работали на англичанке долго. Они быстро определили, что живых уже никого нет, следовательно, спускать на воду LR5 нет никакой необходимости. Пловцы проникли внутрь «Сплендида», изъяли всю секретную аппаратуру связи и опознавания, проверили состояние ГЭУ и радиационный фон. Он был очень большой, некоторые из пловцов получили лучевую болезнь средней степени тяжести.

22 августа. 08:00.Флаги на всех кораблях Северного Флота приспущены. «Антей» признан погибшим. Силы, проводившие поисковую операцию, возвращаются в базу. Горе родных и близких погибших моряков безмерно. В 20 часов в Видяево прилетел Президент. Страсти были накалены до предела. Мама Сергея Садиленко едва не задушила вице – премьера Клебанова его собственным галстуком.

Но на встрече с Президентом родственники почувствовали спокойную решимость этого человека. Тяжелейшая ноша государственного управления легла на него в непростое, трагичное время развала всего и вся. Но он сумел переломить мерзостную черноту безвременья. В1999 году именно он послал «Антей» в Средиземное море, на помощь сражающейся Югославии. Он любил флот и его людей, оказывал им посильную помощь. Именно Президент, когда горе-флотоводцы доигрались до трагедии, жёстко выбил из США гарантии финансовой помощи родственникам и деньги на достройку новых подводных кораблей. Президент, а не кто-либо обязал Англию поднять «Антей» за свой счёт и убрать радиоактивные обломки «Сплендида». Да, он тоже взял на себя обязательства. Это касалось неразглашения истинных причин трагедии. Но другого выхода в той ситуации не просматривалось.

Родственники погибших выплеснули в лицо Президенту всю боль своей души. Он не ушёл от ответа. Твёрдо и решительно звучала его речь. Свои обещания, данные родственникам, он выполнял без излишней помпы, но в полном объёме.

27 сентября решением Правительства РФ №1360 была сформирована группа водолазов глубоководников для подъёма тел погибшего экипажа «Антея». Командиром назначили контр – адмирала Верича. Формировали группу на базе 328 экспедиционного отряда специального назначения. Потом группа вылетела в норвежский порт Берген на борт глубоководной платформы «Регалия». Наличие двух подводных объектов для предстоящих работ, один из которых имел принадлежность к НАТО, определило совместность действий с норвежской фирмой «Халлибертон АС».

На борту «Регалии» создали тройки и смены водолазов. В тройки входили по два наших и по одному «норвежцу». Среди этих «норвежцев» было восемь английских боевых пловцов, три американца и ОДИН гражданин Норвегии.

20 октября началась водолазная операция на месте гибели «Антея» и «Сплендида». Обеспечивали «Регалию» русские БПК «Чабаненко», СС «Дежнёв» и «Алтай».

21 октября 00:20. По договорённости с нашей стороной в целях реализации разработанного в ЦРУ плана дезинформационного прикрытия натовцы возвращают на штатное место переданное им всплывающее устройство В-600-1-1. Закрепляют его на корпусе «Антея». Наши водолазы маркируют трубопроводы ВВД.

К вечеру 22 октября над восьмым отсеком гидрорезаком проделано отверстие диаметром 120 мм. 23 октября разыгрался шторм, и работу пришлось прекратить. На следующий день натовцы расширили отверстие над восьмым отсеком до размеров, необходимых для входа и работы водолазов в прочном корпусе «Антея». На «Сплендиде» были сделаны вырезы над центральной частью корабля, сразу за рубкой.

По условиям контракта внутри нашего погибшего корабля должны были работать русские водолазы, а на англичанке – натовцы.

24 октября. 14:18. В восьмой отсек «Антея» спускаются капитан второго ранга Звягинцев и мичман Шмыгин. Снаряжение на них норвежское – «суперлайт-27». Оно хуже нашего, но пришлось подчиниться условиям контракта.

До половины четвёртого Шмыгин находился в восьмом отсеке. Он осторожно передвигался по отсечному проходу. В свете подводных прожекторов возникают фрагменты турбинного оборудования, размотанная катушка ВПЛ, использованные ИДАшки, висит сорванная трубка аварийного телефона. У переборки в седьмой отсек виднеется воздушная подушка с ясными следами масла на поверхности водораздела.

Шмыгину и Звягинцеву нарастили шланги и они смогли отдраить люк под газоплотный настил, что бы спуститься на нижнюю палубу восьмого отсека. Из-под люка сначала вышел воздух, а потом кратковременно водолазы наблюдали выход масла. На нижней палубе были видны следы пожара. Видимость сильно ограничивали взвеси. Но наши водолазы разглядели и вытащили одного из погибших. Тело упаковали в мешок и подняли на поверхность. Оно сильно обгорело. Рука погибшего была прижата к груди.

На поверхности контейнер с телом подняли на борт «Регалии». Подводник был высокого роста и крепкого телосложения. Наконец русские медэксперты сумели положить погибшего на специальные носилки и приступили к осмотру. Лицо и грудь обуглились. Остался только маленький кусочек, который прикрывала мёртвая рука. Осторожно отвели ладонь и вытащили несгоревшую часть куртки РБ с внутренним карманом. По всему периметру этот фрагмент одежды носил следы обугливания. Кроме почерневшей ткани взору медиков предстала и бумага, сложенная в несколько раз. С большой предосторожностью отделили мокрую бумагу от ткани и развернули её.

На обгорелом мокром промасленном листе во вздрагивающих от волнения руках медика с трудом разбирались пляшущие буквы последнего слова погибшего экипажа.

“15.45. Здесь темно писать, но на ощупь попробую… Шансов, похоже, нет. Процентов 10 – 20. Будем надеяться, что хоть кто-нибудь прочитает. Здесь списки личного состава отсеков, некоторые находятся в девятом и будут пытаться выйти. Всем привет, отчаиваться не надо”.

Все бывшие на палубе «Регалии» русские остолбенели. Потом послышались сдержанные мужские всхлипывания. Кто – то отошёл к борту, кто – то не выдержал и убежал вниз…

Норвежские моряки со страхом и недоумением наблюдали, что происходит с русскими. Через полчаса норвежцам перевели последнее слово экипажа погибшего «Антея». Оцепенение охватило каждого. Как будто кто сжал сердце железной рукой. Флаги кораблей дрогнули и поползли вниз. Слов слышно не было.

Тяжёлая северная волна била в борт. Качка возрастала, но её никто не замечал. Трагедия накрыла всех без исключения. Страшная сердечная рана терзала невыносимой болью не только близких погибших моряков. Это стало общим, тотальным, раздавливающим горем, которое не подвластно ни водке, ни уговорам… Люди увидели бездну страдания, в которую погружается мир, ощутили это всей своей трепетной душой. Слёзы лились из их глаз, и уже никто не стеснялся, утыкаясь в плечо товарища.

В начале двадцатого кромешного века в октябре 1916 года на рейде Севастополя взорвался и утонул флагманский линкор Черноморского Флота – «Императрица Мария». Подлая рука мировых бандитов и германской разведки убила лучший корабль русского императорского флота. Но это была не просто потеря корабля. Это явилось предостережением, знаком для всей России: близок час, готовьтесь! Самодержавная власть погибла через четыре месяца. Потом были десятилетие хаоса, крови и неисчислимых жертв, пока Единый Могучий Сталинский Советский Союз не подхватил упавшее в пыль русское знамя.

В октябре 1955 года на том же рейде главной базы ЧФ взорвался и утонул линкор «Новороссийск». К его гибели приложили руку бывшие хозяева – итальянцы, но главными виновниками гибели корабля являлись хрущёвские бандиты – узурпаторы, подло убившие народного вождя и захватившие власть в стране. Хрущёвский СССР был уже обречён. Для многих гибель «Новороссийска» явилась знаком, что и Союзу жить остаётся не долго – каких-то 36 лет. Грянул 1991 год и мясники освежевали тело Советской страны, собравшись в тёмных дебрях Беловежской Пущи.

Гибель «Антея» стала последним предостережением русскому народу на его пути в бездну. Одумайтесь, возвратитесь к своим святыням, поймите, что Меч Империи должны держать ВОИНЫ, а не торгаши из юристов. По недостоинству нашему Господь забрал многое из великого советского наследия. Народ, не помнящий своего прошлого, обречён пережить его вновь…

На «Регалии» люди постепенно пришли в себя и приступили к своим нелёгким делам. Продолжалась водолазная операция. Шмыгин и Звягинцев вошли в девятый отсек «Антея». Повсюду копоть и другие следы пожара. Обгоревшие тела подводников почти все одеты в утеплители гидрокомбенизонов. Некоторых пришлось долго и трудно доставать из-за оборудования и завалов разных ящиков. Всего из кормовых отсеков достали двенадцать тел.

Во второй половине водолазной операции главным для русских было проникновение в третий отсек для демонтажа специальной аппаратуры. Натовцы готовились к работам на англичанке и особой активности не проявляли. Наши подняли часть отсечной документации и то, что осталось от аппаратуры боевого управления, опознавания и связи.

«Регалия» перешла на другое место и встала над «Сплендидом». Работы продолжались только силами натовцев. Главным требованием русской стороны к результатам работ было прекращение течи первого контура и ликвидация радиоактивного загрязнения акватории Баренцева моря вблизи нашего побережья.

Натовцы работали самоотверженно, герметизация реакторного отсека была проведена. Некоторые водолазы получили лучевую болезнь. Потом последовал подъём оборудования и тел из центрального поста. Операция закончилась консервацией обеих объектов до судоподъёмных работ, которые предполагалось начать летом следующего года. Всё это время район охраняли русские боевые корабли, отпугивая глубинными бомбами незваных гостей.

В начале 2001 года был образован международный консорциум, в который вошли помимо российской стороны две голландские компании и норвежское отделение американской корпорации. А международный фонд взялся собирать пожертвования на весьма дорогостоящую операцию.

В ЦКБ МТ «Рубин», где проектировался «Антей», разработали технологию подъема и обеспечения мер безопасности. Западноевропейские участники проекта адаптировали предложения российских конструкторов к своим возможностям, и в принципе задача казалась решенной. Согласованный во всех деталях контракт, как все ожидали, предполагалось подписать 20 мая.

Однако накануне Россия отказалась от услуг международного консорциума, а ставка была сделана на голландскую компанию «Мамонт».

Впрочем, разрыв отношений с консорциумом выглядел неожиданным только на первый взгляд. Внутренние трения наблюдались и раньше. Вся операция оценивалась не менее чем в 70 миллионов долларов. Однако до последнего момента эти деньги собраны не были. И Правительство РФ в связи с реструктуризацией бюджета оперативно деньги выделить не успело. Нетерпеливые прагматичные европейцы выражали неудовольствие. И чем ближе становился срок начала операции, тем больше выражалось сомнений и совсем не по поводу отсутствия финансов.

Подъем «Антея» оказался сопряжен с определенным риском. Если заглушенные ядерные реакторы, к тому же находящиеся внутри прочного корпуса, при подъеме вряд ли преподнесут нежелательные сюрпризы, то о боевых частях торпед и ракет этого сказать нельзя.

В районе разрушенной носовой части АПЛ было разбросано по дну и находилось внутри остатков первого отсека значительное количество неразорвавшихся боеприпасов. И хотя специалисты вероятность взрыва хотя бы одной из торпед при ее трогании с места оценивали как очень малую, она все равно была. Несмотря на то, что Россия взяла на себя обязательство вести самые опасные подводные работы исключительно силами своих специалистов, достичь договоренности по страховому риску не удалось.

С «Мамонтом» контракт подписали, деньги были выделены под нажимом нашей стороны и угрозы разоблачения истинных причин произошедшей трагедии. В июле 2001 года из английского порта Абердин вышло специализированное английское судно «Майо». На нём во время недельного перехода тренировались наши водолазы. По прибытии в район судоподъёмных работ водолазы с «Майо» около месяца подготовляли оба объекта к подъёму.

А 4 и 5 августа 2001 года в Рождество – Богородичном Санаксарском монастыре впервые прозвучали песнопения и молитвословия, прославляющие праведного воина Феодора (Ушакова). Утром 5 августа Божественную литургию с чином прославления адмирала совершили митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, архиепископ Тамбовский и Мичуринский Евгений, архиепископ Симбирский и Мелекесский Прокл, архиепископ Саранский и Мордовский Варсонофий, епископ Пензенский и Кузнецкий Филарет и епископ Балтийский Серафим. Оба богослужения совершались на площади во дворе монастыря возле сооруженного по этому случаю открытого алтаря.

На торжество прославления святого Феодора в монастырь прибыли 7 тысяч паломников из разных регионов страны. Среди почетных гостей на торжественных богослужениях присутствовали начальник главного штаба Военно-морского флота России адмирал Виктор Кравченко, командующий Балтийским флотом вице-адмирал Владимир Валуев, командующий Черноморским флотом адмирал Владимир Комоедов, заместитель командующего Северным флотом вице-адмирал Владимир Доброскойченко, бывший главнокомандующий Военно-морским флотом СССР адмирал Владимир Чернавин и другие высокопоставленные офицеры Военно-морского флота, а также заместитель министра обороны Украины, командующий военно-морскими силами адмирал Михаил Ежель, директор Федерального ядерного центра в Сарове Радий Илькаев, губернатор Ульяновской области генерал Владимир Шаманов и глава республики Мордовия Николай Меркушкин. Ни Куроедова, ни Поповых – Моцаков там не наблюдалось: не хотел видеть непобедимый адмирал такую плесень на своих торжествах.

Во время Всенощного бдения многотысячный крестный ход направился ко гробнице праведного воина Феодора в Воскресенском храме, где временно пребывали его останки. В начале шествия члены Союза Православных Хоругвеносцев (Москва) торжественно пронесли стяги с образами Спасителя, Божией Матери, Святого Царя-Мученика Николая, Преподобного Иосифа Волоцкого и других Русских святых. На одной из хоругвей находилось изображение воина – мученика Евгения Родионова, попавшего в чеченский плен в 1996 году, но не пожелавшего отречься от православной веры и обезглавленного бандитами. Это был действительно необычный крестный ход. Оркестр военно-морского флота встретил гроб с мощами праведного Феодора военными маршами. Гроб несли адмиралы, в почетном карауле процессию сопровождали матросы с карабинами и кадеты из Рязани и Темникова. Шествие возглавляли офицеры флота с андреевскими флагами. Возле ворот монастыря крестный ход остановился у памятника – стелы адмиралу Ушакову. Здесь митрополит Кирилл и глава республики Мордовия Николай Меркушкин поздравили верующих с обретением нового покровителя мордовской земли и военных моряков. Взвод моряков Северного флота дал салют из карабинов, а оркестр исполнил государственный гимн России на музыку Александрова.

Адмирал Федор Ушаков не был женат, всего себя без остатка посвятил служению Отечеству и ближним. Никогда не принимал монашеских обетов, но дух его был поистине монашеским. Поэтому Господь упокоил его в стенах святой обители, воссозданной трудами родного дяди, преподобного старца Феодора Санаксарского. Угодники Божии, ревностно потрудившиеся каждый на своем поприще, они теперь молитвенно предстоят пред Господом ходатаями о родном Отечестве.

Как непобедим был великий воин адмирал Ушаков силой молитвы и предстательством пред Богом в битвах с врагом видимым, так и мы вместе с ним будем теперь непобедимы в невидимой брани за величие, достоинство и процветание нашего Отечества. Православный народ обрел еще одного святого, духовного заступника и покровителя в делах праведных и честных. Имя адмирала Федора Ушакова всегда было дорого сердцу русского человека. Славные победы в морских сражениях укрепили мощь русского государства, заставили говорить о русском народе, как о чудо-богатырях, непобедимых не только на суше, но и на море. Благодарная память о ратных деяниях человека, явившего образец служения воинскому долгу и подлинного

патриотизма, пронесена народом через века. Не случайно орден и медаль Ушакова, учрежденные в годы Великой отечественной войны, стали одними из самых почетных символом славы, доблести и чести военных моряков.

На территорию монастыря гроб с мощами адмирала внесли архиереи, которые установили его на открытом алтаре. Архиепископ Варсонофий зачитал Деяние о канонизации праведного воина Феодора Ушакова, а затем освятил икону святого и благословил ею народ. По окончании Всенощного бдения к мощам были допущены паломники, которые поклонялись им всю ночь. Благодаря Богу, как неизменно любил говорить праведник, адмирал Ушаков не только не потерпел ни одного поражения в баталиях с превосходящими силами неприятеля, но не потерял ни одного корабля, не один из его матросов и офицеров в плен вражеский взят не был, – говорится в Деянии о канонизации св. Феодора. – Сила его христианского духа проявилась не только славными победами, но и великим милосердием, которому удивлялся даже побежденный неприятель. В те времена, когда дворянство было как правило чуждо народной вере, милосердие адмирала Ушакова покрывало всех. «Не отчаивайтесь, сии грозные бури обратятся ко славе России» – этот его призыв дорог и сегодня каждому, кто неравнодушен к судьбе Отечества.

На «Севмашпредприятии» в Северодвинске 23 августа в 10 часов утра произошёл спуск на воду первого из двух понтонов, построенных для постановки «Антея» в плавучий док в Росляково. По плану после подъема «Антей» закреплялся под корпусом баржи «Гигант».

 

Затем в течение двух недель судно доставляло подлодку в Росляково, однако там, чтобы успешно ввести субмарину в док, ее необходимо было «приподнять». Для этого использовались понтоны – их предполагалось немного «притопить», подвести под «Гигант» и снова наполнить воздухом.

27 августа из норвежского порта Киркенес к месту подъема «Антея» отправилась вспомогательная баржа «Носитель» с оборудованием для отделения первого отсека. На борту «Носителя» также находилось оборудование для обследования внутрикорпусного пространства лодки в местах технологических вырезов.

На «Гиганте» были установлены 26 домкратов, каждый из которых «тянули» так называемые стрэнды – сплетенные в пучок 54 троса с металлическим стержнем диаметром 10 мм, вокруг которых спиралеобразно обмотаны 6 плетей.

HYPERLINK “http://media.strana.ru/2001/05/25/rais-sub-kursk.asf” INCLUDEPICTURE “http://sexik.narod.ru/../../Мои%20документы/archive_versions.dpd/kursk.strana.ru/media/dossier/990779447.jpg” \* MERGEFORMATINET 

Во время подъемной операции стрэнды были опущены с «Гиганта» и закреплены в технологических «окнах» с помощью стальных заглушек.

Сами заглушки были оснащены «руками», которые разворачивались под бимсами и внутренним корпусом подлодки, обеспечивая тем самым крепление. Каждый из домкратов тянул стрэнды при помощи двух телескопических цилиндров. Воздействие волнения моря уменьшалось компенсаторами качки, чтобы усилие, производимое на каждую точку соединения баржи с корпусом АПЛ, было постоянным.

Размер каждого из «окон», которые использовались для захватных устройств, составлял 700 мм. Расположены они между шпангоутами корпуса практически на каждом отсеке кроме разрушенных взрывом 1-го, 2-го, а также реакторного.

Самым важным этапом была работа по отделению первого отсека «Антея». Она началась после прибытия в точку проведения операции баржи «Носитель» и установки оборудования для резки, которая проходила по определенной проектом линии реза. Боевые повреждения и следы столкновения «Антея» должны были навсегда остаться под водой. Это являлось одним из главных скрываемых обстоятельств трагедии.

Надо заметить, что подобные прецеденты случались и ранее.

Утром 15 февраля 1898 года ослепительная вспышка пламени сверкнула в носовой части корабля, стоявшего на Гаванском рейде. Его белоснежный корпус на какое-то мгновение как будто приподнялся на огромном столбе воды и тут же осел носом. Густые клубы дыма окутали корабль и скрыли от взоров случайных зевак на берегу мгновенно вздыбившуюся палубу и развороченный нос. В считанные минуты «Мэн» – броненосный крейсер Северо-Американских Соединенных Штатов – ушел под воду, унося вместе с собой на дно 266 человек…

 

Подобные катастрофы не редкость в истории военных флотов, но ни одна из них не вызвала таких последствий, как гибель «Мэна», гибель, которая оказалась так кстати для американцев и так некстати для испанцев…

Когда в конце XIX века стало ясно, что владение испанской колонией Кубой, дающее господство в Мексиканском заливе и Карибском море, гарантирует тем самым и контроль над строившимся тогда Панамским каналом, Соединенным Штатам не пришлось долго искать повода для объявления войны Испании. В 1895 году, лицемерно заявив протест против испанских репрессий по отношению к кубинским повстанцам, США повели резкую дипломатическую войну против Испании. В разгар этой войны на Гаванский рейд неожиданно вошел американский крейсер «Мэн»…

Спустя два месяца президент США Мак-Кинли счел общественное мнение страны достаточно подготовленным к восприятию дальнейших событий. 11 апреля 1898 года он разгласил тайное, давно лелеемое американскими империалистическими кругами намерение: «Интервенция есть наш особый долг, поскольку все это совершается у наших границ». Прошло двенадцать дней, и 23 апреля 1898 года разразилась наконец давно подготавливаемая Соединенными Штатами испано-американская война. Война, формальным поводом к которой стала гибель первого в истории американского флота броненосного крейсера «Мэн». Самым главным скрываемым американцами обстоятельством той давней трагедии явился характер повреждений погибшего крейсера, направление загиба краёв пробоины, какое однозначно указывало на внутренний взрыв, организованный самими американцами.

В нашем случае с «Антеем» тоже главным скрываемым обстоятельством стало наличие боевых повреждений корабля. И в сокрытии этих повреждений были заинтересованы только НАТОвцы. В обмен на выполнение ряда требований российская сторона пошла на неразглашение подробностей гибели своего корабля. Поэтому первый отсек и остался отрезанным на дне. Никаких других причин для операции резания не было.

Подготовка к операции по отрезанию первого отсека началась с того, что с баржи «Носитель» на дно по обеим сторонам субмарины спустили два вакуумных якоря.

На якорях закрепили гидравлические цилиндры, с помощью которых приводилась в движение огромная цепь, которая отрезала специальной пилой корпус «Антея». Работы по отделению первого отсека начались в ночь на 4 сентября. Отрезание осуществлялось автоматически, и на все это время работы водолазов под водой на корпусе «Антея» и около него были прекращены.

Утром 7 октября водолазы закрепили на корпусе подлодки последний захват, а в 17.30 была дана первая нагрузка на тросы. Общая нагрузка составила 3900 тонн, что на одну тысячу тонн меньше, чем было надо для подъема субмарины. Все направляющие успешно выдержали пробу.

Примерно около полуночи баржа «Гигант» начала раскачку подлодки, чтобы ослабить силу сцепления корпуса с морским дном. Для этого понадобилось почти четыре часа, но позволило сохранить все 26 тросовых пучков в целости и сохранности.

В 3.55 по московскому времени лодка оторвалась от дна Баренцева моря. За 15 минут «Антей» полностью вытащили из грунта, и начался первый этап подъема – на 20 метров. Скорость всплытия, как и ожидалось, составила 10 м/ч. В 7.00 «Антей» завис на высоте 22 метра над донной поверхностью. На этом первый этап подъема завершился. К подлодке ушла группа водолазов, которые проверили состояние захватов, аппаратуры, а также крен подлодки. В 8.00 операция по подъему «Антея» продолжилась. К 9 часам утра подлодка прошла отметку в 30 метров. Когда до баржи осталось 8 метров, подлодку выровняли, чтобы она точно встала под баржу, после чего подняли «Антей» ещё на 7 метров, и окончательно прикрепили субмарину к днищу баржи. Потом на нос подлодки натянули металлическую сетку, которая предотвратила выпадение обломков во время движения к доку в Росляково. Доставку лодки осуществляли морские буксиры «Атрек» и «Смит Вайс».

8 октября баржа «Гигант» в связке с «Антеем» прошла акваторию Североморска, столицы Северного флота. Потом система «баржа-подлодка» подошла к рейду губы Белокаменка, напротив поселка Росляково. Сразу после постановки на рейд баржу закрепили на четырех зацепных якорях – так называемых «банках». После этого начали подготовку к постановке «Антея» в плавучий док ПД-50.

Осадка баржи составляла 5,6 метров – на 1 метр меньше, чем ожидалось из-за того, что после подъема «Антея» его масса оказалась меньше расчетной на 800 тонн. Голландцы выгрузили с «Гиганта» тяжёлое оборудование, цепи и якоря. Потом под днище баржи подвели два понтона, изготовленные на «Севмаше». Из понтонов откачали воду, они подняли баржу на 7 метров, что позволило ввести «Гигант» с «Антеем» в док. Там субмарину обследовали водолазы с помощью телекамер. После этого произошло расцепление системы «баржа+лодка», и «Гигант» покинул Росляково.

Начался второй этап судоподъёмных работ, окутанный непроницаемой тайной. Предстояло эвакуировать обломки «Сплендида». Этим занимались специальные суда английских ВМС, которые успешно решили задачу под шумовым прикрытием подъёма «Антея». Английскую лодку доставили на один из судоремонтных заводов метрополии, где по – тихому разделали на металл. Весь экипаж был захоронен с почестями, но на разных кладбищах страны.

А в Росляково в плавучем доке ПД-50 происходил заключительный акт трагедии. Вода постепенно отходила из осушаемого объёма дока, «Антей» совершал своё последнее всплытие через год после гибели.

Как ни старались заинтересованные силы скрыть следы торпедных попаданий, отрезая первый отсек, им это не удалось. На границе между первым и вторым зияла круглая пробоина с характерно вмятыми следами на лёгком корпусе субмарины. Это видели тысячи людей, но не все понимали зловещий смысл круглого пролома в правом борту корабля. Заплывший жиром юрист, изо всех сил стремился закрыть своими телесами вид на эту пробоину перед телекамерами. Но правда пёрла наружу, отбросив столичный кусок генеральского мяса. Всем мало-мальски понимающим людям стало понятно, что «Антей» был атакован торпедами. Правда, такие прозрения не поощерялись, и даже более того…

Бригадам следователей, спустившимся в осушенные отсеки «Антея» предстала ужасающая обстановка последних часов жизни экипажа ракетоносца. Они находили предсмертные послания в бутылках, на листах книг и отсечной документации, доставали из карманов погибших кричащие листки прощания с родными и близкими.

 

Субмарина легла на дно 
И застыла в недвижимой позе… 
Сколько лет с той поры прошло 
И никто о тебе не спросит. 
Лишь на белом штабном листке 
Да в скупой, безпощадной сводке 
Было несколько слов о тебе: 
«Не вернулись такие-то лодки…» 
А в глубинах ночной тишины 
В чреве гибнущей субмарины, 
Над листком белоснежным ты, 
Что-то пишешь своей любимой: 
« Нет, родная, уже не всплыть! 
Лодка села на грунте твердо 
Не успел я тебя долюбить, 
До последней минуты помню… 
…Наших встреч скупые часы 
И разлуки и снова встречи, 
А в минуты разлуки ты, 
Маяком в океане светишь» 
Субмарина легла на дно 
И застыла в недвижимой позе… 
Сколько лет с той поры прошло 
И никто о тебе не спросит, 
Сколько лет с той поры прошло 
Может кто-то об этом спросит?

10 кораблей, которые потрясли мир. Часть третья

 

Июнь 2009 г.

СПАСЕНИЕ МОСКВЫ. IV часть.

— От наследника цесаревича.

— Господи! Что вы говорите? Он давно убит.

— Это неправда. Мы его скрываем. Это у вас в городе верят, а крестьяне знают, что это неправда.

—И что же, они все живы?

— Нет: государь, государыня, Татьяна, Мария — эти уби​ты, а Алексей, Анастасия и Ольга живы.

Жена моя стала читать письмо, и у нее окончательно под​косились ноги.

«Алексей Алексеевич! Дорогой крестный мой!» ;

— Почему крестный ?

— Он и отца моего так зовет. Вся маньчжурская армия его крестила в Японскую войну. Государь тогда всех их кре​стными отцами к сыну родившемуся назначил…

— Да, это правда, я помню. Но мой муж в Маньчжурс​кой кампании не был.

— Этого Алексей может не знать, он младенцем в то время был.

— Да, это верно! — согласилась жена и продолжала чи​тать письмо. Почерк мелкий, вполне интеллигентный.

«Алексей Алексеевич, дорогой крестный мой, сообщаю Вам, что я жив и здоров, чего и Вам желаю, но нахожусь в самом плохом положении и просьба моя не оставить меня, но боюсь дать Вам адрес, если Вы меня совершенно можете погубить навсегда. Но я надеюсь на Вас, как на папу, что Вы выручите мое проклятое имя Алексей. Сестра Оля жива, если хотите поговорить с подателем сего, но не делайте ему зла, и он Вам все расскажет. До свидания, слезно плачу, что нет среди меня никого. Жду ответа и помощи. Алексей. 6.XII-24 г. Хотя бы на этой бумажке напишите мне ответ».

— Он пишет по новой орфографии! — заметила жена.

— Это я его научил. Он по-английски и по-французски лучше умел писать, а по-русски плохо. Я его учил.

«Слезно плачу, что нет среди меня никого» — прямой перевод «a mon milieu», — подумала жена.

— А где же он живет? Расскажите подробно.

— Живет у нас, в избе моего отца. Мы два года его скры​ваем; говорим, из беженцев, застрявший сирота. Кроме нас еще одна только семья в селе знает, кто он, и в Казани еще один человек знает.

— А как же Ваш адрес?— Село Алаты, Арского кантона, Казанская губерния. Зовут отца моего Аркадий Александрович Гохов.

— Как же он к вам попал?

— Их выкрали и увезли перед самым тем временем, как решено было их всех убить. Вот комиссар и испугался, что их всех увезут, и в ту же ночь поспешил всех остальных убить. И убили. Там была организация, поручик Варатуев выкрал Алек​сея и Анастасию, а Ольга раньше убежала. Алексей и Анаста​сия долго жили у Варатуева, он тамошний помещик. А пого​дя стало опасно их вместе держать. Анастасию устроили у одних людей в Самарской губернии, город Меликес. А за Алек​сеем отец ездил и привез к нам, т.к. у нас глушь большая и не опасно. Он с Варатуевым давно дело имел, медом торговал. Алексей был сильно болен тогда, кровь шла, мы думали, что помрет. Но выжил, и с тех пор два года как у нас, ни разу не болел, окреп. А отец все беспокоится, что пища у нас про​стая, грубая.

— А Ольга где?

— Она в Казани под именем Александры Ильинишны Саратовой, мещанки из Баку, в доме для психически расстро​енных, 5-е отделение. Мы с Алексеем были у нее, они узнали друг друга, очень обрадовались. Там заведующий лечебницей Гринберг знает, кто она, и знает, что она здорова, но там поме​щена для ее же безопасности. А когда следствие было по доно​су и допрос, она отказывалась, отрицала, что она Ольга.

Моя жена все это слушала и не знала, что думать. Просила его зайти на другой день в час, когда мы все будем дома. Сестра ее вышла к нему, и тоже страшно взволновалась, но сразу стала говорить, что это провокатор, что он все врет. А жена находила, что все его рассказы очень последовательны и правдоподобны. Когда я вернулся домой, все это выслушал и прочел письмо, то, вероятнее всего, оттого что это было бы спасением для России, единственный выход из этого тупика, куда ее завели большевики, я страшно взволновался и обрадо​вался и ждал его прихода на другой день с нетерпением.

На следующее утро этот Гохов звонил по телефону, что его обокрали, что он придет позднее, так как должен хлопотать по делу покражи. Это уж показалось мне подозритель​ным, ибо прием для вымогательства денег, рассказы о поте​ре или покраже денег мне хорошо и давно известен среди солдат. Но все же ждал его, и мысль о том, что Алексей Николаевич, если он жив, — теперь законный наш импера​тор, не оставляла меня. Мы все ждали его с нетерпением. Я обдумал каждое свое слово, которое скажу ему на случай, если он провокатор. И когда он пришел, я сказал ему при​близительно следующее:

— Вы хорошо понимаете, что теперь монархия никому нежелательна, и если даже вы и правду говорите и сами не ошибаетесь, или вас самих не ввели в заблуждение и это действительный Алексей Николаевич живет у вашего отца, то я лично могу отнестись к нему только, как к глубоко не​счастному сироте и постараться помочь ему уехать к род​ным его за границу. Может быть, даже с помощью властей, а не потихоньку!

Он испуганно взглянул на меня.

— Это никак невозможно, нас всех погубят за укрыва​тельство...

— Ну, хорошо, быть может, вы и правы. Попробуем сделать для него что-либо, что его спасет и вас не погубит…

На этом мы и решили, что будем думать, и я сообщу его отцу, когда будет возможно приехать за Алексеем Николае​вичем. Он ушел. Денег не просил. Казалось, все очень прав​доподобно. Я вызвал Владимира Сергеевича Воротникова, спросил его, как он думает, что делать? Я пригласил его, потому что знал его мысли и убеждения, слышал от него много раз, что у него существует целая организация проти​воправительственная, что они только ждут, когда пробьет нужный час, чтобы им действовать, что они все на меня на​деются, но не затягивают меня пока в это дело, боясь за меня и оберегая меня. Иногда я ему верил, иногда мне ка​залось, что он все сочиняет… Но в этот раз я подумал, что это будет хорошая проверка, на что способен этот человек и можно ли ему верить. Поэтому я очень обрадовался, уви​дев, как он воодушевился, и сразу решился.

— Я сам поеду туда, это необходимо доподлинно прове​рить, ведь это же такое счастье, если наследник жив!..

Мы все обдумали. В Москве ведь живет Сергей Петрович Федоров — лейб-хирург, лечивший Алексея Николаевича, он должен подтвердить нам, что это он, а не самозванец. Ведь за эти годы он мог так измениться, что нам, видевшим его мимолетно, его и не узнать. Материальная сторона была труднее всего. Где взять денег, чтобы переправить его за гра​ницу? Призвал я Владимира Васильевича Рожкова. Он ска​зал, что не верит такому счастью, но денег достанет столько, сколько нужно будет…

И вот обрядился Воротников в большие сапоги, в косово​ротку и в короткую крестьянскую теплую куртку и поехал в Казанскую губернию на поиски — правда все это или ложь!..

На тот случай, если бы все это была провокационная ло​вушка и он там нарвался на чекистов, жена написала отцу Гохова следующее письмо:

«Аркадий Александрович! Ваш сын недавно передал нам письмо на имя моего мужа от лица, давно убитого. По пору​чению Алексея Алексеевича пишу Вам, чтобы Вы были осто​рожны и понаблюдали за вашим сыном. Вероятно, он болен, и его поступки и рассказы чисто бредового характера. Я говорила Вашему сыну, что никто из нас не сделает ему зла, но невольно приходит в голову, что он может погубить себя и всю свою семью и все село. Он настолько симпатичен, что мне глубоко жаль его. Все знают, что мой муж горячо любит русский народ и сделать горе семье русского крестьянина ему было бы очень тяжело. Поэтому только он позволил мне написать вам в целях предупреждения большего и совер​шенно излишнего кровопролития.

Не пускайте Вашего сына путешествовать по железным дорогам с такими письмами. Он может его потерять; или вот, он рассказывал нам, что его обокрали. Ведь случись это днем раньше, то и письмо, привезенное им, могло попасть в чужие руки. Я много думаю о Вашем сыне: если это письмо не им самим написано, под влиянием душевной болезни, а есть еще лицо, которое он называет именем убитого, — значит, тут речь идет об очевидном самозванце, и это очень опасное и серьезное дело.

Повторяю, боясь большого горя для семьи русских крес​тьян, мы пользуемся тем, что наш знакомый, которому мы вполне верим, едет по делам кооператива в вашу сторону. Благодаря этому я могу избегнуть почты. Мы его просим зае​хать к Вам и обсудить вместе с Вами все это дело, помочь Вам в таком серьезном вопросе, как лечить Вашего сына или как обезвредить того, кто называется именем убитого. Вы вполне можете верить Владимиру Сергеевичу Воротникову. Он, как и мы, не сделает Вам вреда или горя, но только расспросив Вас обо всем подробно, вернувшись, расскажет нам, в чем дело, и мы обсудим, сможем ли своими силами предотвратить боль​шую смуту народную, или нужно будет обратиться к офици​альной правительственной помощи. Последнее очень неже​лательно ввиду возможной большой опасности для Вашей семьи, ибо за укрывательство не похвалят, это и Ваш сын ска​зал. Нужно постараться никому горя не делать, ибо мы были всю жизнь христианами — таковыми и умрем. Помогай Вам Бог во всем. Надежда Брусилова». Итак, моя жена и весь семейный и дружеский совет пола​гали, что всякие чекисты или агенты ГПУ из этого письма уви​дели бы, что ни мы, ни Воротников не допускаем мысли, что наследник жив, а что нас интересует только со стороны воз​можности самозванца. Я же, по правде сказать, сильно наде​ялся, что это и есть Алексей Николаевич и что мы перепра​вим его за границу.

Потом всплыл в памяти Ивлева светлый весенний день 1933 года, когда случайно оказавшись в Омске, он встретил помощника инспектора кавалерии РККА – ладного молчаливого кавалериста. Молодой человек узнал в неприметном сельском учителе одного из тех, кто помогал выжить двум несчастным раненым детям и их старшей сестре. На крутом берегу Оби Ивлев узнал от Алексея Николаевича его новое имя и фамилию. Шефство над Алексеем теперь лежало на Семёне Михайловиче Будённом – проверенном офицере и правой руке Сталина.

И вот зима сорок второго года. Ивлев ехал в штаб кавалерийского корпуса по завьюженному Подмосковью. Дороги несли на себе войска к наступавшим на ненавистного врага русским армиям. Как тяжко давался этот успех!

Белов встретил Ивлева в жарко натопленной избе. Крепкое объятие и ужин расположили обоих к разговору. Павел Алексеевич рассказал об отчаянных приграничных боях, о трагедии отступления в хаосе потерявших управление войск, боях в окружении, нескольких прорывах сквозь боевые порядки наступающих немцев к своим.

В непрерывных сражениях Белову удалось сохранить корпус как боевую единицу, и в бою под Штеповкой спасти ещё несколько отступавших наших частей. Сталин не забывал Белова своей отеческой опёкой. Видя, что под Москвой назревает момент истины, Сталин стягивал сюда наиболее преданных и стойких, кого лично знал. Корпус Белова Сталин буквально выпрашивал у Тимошенко, но всё же подводил маршала к самостоятельному решению передать эту часть под Москву.

Вспоминает маршал Баграмян в книге “Так начиналась война”. Конец октября 1941 г. Южный и Юго-Западный фронты под общим командованием маршала Тимошенко отходят под натиском немецкой группы войск “Юг”. Сталин забирает у Тимошенко единственный подвижный резерв – 2-й кавалерийский корпус генерала Белова. Тимошенко ищет причины, чтобы его не отдавать. Сталин настойчив: “Передайте товарищу маршалу, что я очень прошу его согласиться с предложением Ставки о переброске второго кавалерийского корпуса в ее распоряжение. Я знаю, что это будет большая жертва с точки зрения интересов Юго-Западного фронта, но я прошу пойти на эту жертву”.

Тимошенко в это время лежит пластом с высокой температурой, он лихорадочно пытается еще что-нибудь придумать, чтобы оставить корпус у себя. Может быть железнодорожных составов Сталин не найдет?

“Мне не жалко отдать 2-й кавалерийский корпус для общей пользы. Однако считаю своим долгом предупредить, что он находится в состоянии, требующем двухнедельного укомплектования, и его переброска в таком виде, ослабляя Юго-Западный фронт, не принесет пользы и под Москвой. Если 2-й кавкорпус нужен в таком состоянии, о каком говорю, я переброшу его, как только будет подан железнодорожный состав”, – пугает Тимошенко.

Но в ответ: “Товарищ Тимошенко! Составы будут поданы. Дайте команду о погрузке корпуса. Корпус будет пополнен в Москве”.

Генерал армии Жуков поздно вечером 27 ноября сообщил Верховному Главнокомандующему: “Белов с утра начал действовать. Продвигается вперед. Против Белова действуют части прикрытия противника. По состоянию на 16.00 27.11 противник отошел на три-четыре километра. Захвачены пленные. Сегодня в бою танковые батальоны и танковая бригада не участвовали. Задержались в пути из-за мостов. Подойдут ночью и будут участвовать с утра. 112-я танковая дивизия ведет бой в шестнадцати километрах юго-западнее Каширы”. Иосиф Виссарионович несколько раз перечитал донесение. Будто сомневался. Да ведь и то сказать – за десять суток немецкого наступления это была первая приятная новость. Первая светлая полоска на черном фоне событий, проблеск, вселявший надежду. Сталин не убрал донесение, оставил его на столе, на видном месте. Ни Верховный Главнокомандующий, ни командующий Западным фронтом, ни Белов, ни танковый бог немцев Гудериан – никто еще не знал тогда, что эти четыре километра, потерянные фашистами, окажутся необратимыми. Это были самые первые победные километры на том огромном пути, который советским войскам предстояло пройти от Москвы до Берлина.

 

Кавалеристы Белова остановили танковую армаду Гудериана, сломали южную клешню гитлеровских клещей. Вот так – кавалерия опрокинула танки на заснеженных подмосковных полях! Сталин присвоил кавалерийскому корпусу звание ГВАРДЕЙСКОГО, восстановив традиционно бывшие в Русской армии гвардейские части.

Сбылось пророчество Г.Е.Распутина о том, что после его смерти русской гвардии не будет 25 лет…

 

 

ПОЛЁТ НАД ПРОПАСТЬЮ. I часть

А.Н. Крылов.

Никто, зажегши свечу, не покрывает её сосудом, или не ставит под кровать,

а ставит на подсвечник чтобы входящие видели свет

(Лк. 8,16)

 

Памятник Юрию Гагарину | Гагаринский район

Сказка о Гагарине, лунной гонке и Мальвинской войне. 

 

 

Известие о гибели Первого космонавта планеты потрясло мир сорок лет назад. Но до сих пор нет убедительной, логически стройной, фактически обоснованной летописи жизни и смерти этого замечательного человека. Сие далеко не случайно.

Весна 1945 года мощным очистительным валом ворвалась в прогнившую Европу. На знамёнах русской армии – освободительницы сияло имя Сталина, русского мессии, поднявшего державу из пепла. Америка ещё хорошо помнила предвоенные тридцатые годы и красные крылья чкаловского самолёта с гордой надписью «СТАЛИНСКИЙ МАРШРУТ». Теперь этот маршрут стал явью и в Старом Свете.

Несмотря на все старания мировой масонской закулисы, организовавшей череду тяжелейших войн и революций, РОССИЯ как стояла не разбитой на рубеже кровавого ХХ века, так и оставалась стоять в тридцатые и сороковые годы. Более того. Победный май сорок пятого стал объединяющей долгожданной весной славянских народов, открывая им радость и свет будущей счастливой жизни.

Но славянская цивилизация была смертельно ранена холодным мартом 1953 года, когда масонским конспираторам удалось убить товарища Сталина. Началась гнилая оттепель, лёгшая жестоким заморозком на чудесные цветы русской весны.

Однако всесокрушающий духовный и технический порыв русского народа в ХХ веке, начало которому дал Сталин, остановить было уже нельзя. Русский гений создал атомный меч и заставил ядерную энергию делать созидательную работу. В грохоте и пламени ракетных стартов родились Первый Спутник, лунные корабли, марсианские разведчики и посланцы к далёкой Венере. Как ангел взлетел Гагарин. К его ногам в апреле 1961 года бросилась та русская победная весна сорок пятого, замороженная хрущёвской оттепелью. И он достойно пронёс её сверкающее сияние на золотых крыльях своих погон.

Первый полёт в космос человека, которым стал русский офицер, врезал трескучую оплеуху зарвавшимся американским масонам, сладострастно уверенным в своей, как им казалось, победе над Россией. Ведь эта публика с начала ХХ века безпрерывно организовывала страшные беды для многострадального русского народа. И вот, США – не воевавшая страна, с не тронутой, а только развивавшейся на военных заказах экономикой была поставлена в положение догоняющей стороны. Причём стабильно догоняющей, без шансов на честную победу.

Страна Советов уверенно шла по энергетико – технологическому пути развития, ядерно – космическое будущее которого не оставляло США и масонской закулисе никаких шансов на вожделенное мировое господство.

Для морального перелома хода событий в свою пользу американцам оставался единственный вариант – первыми высадить человека на Луну. Но технически они сделать этого были не в состоянии. Оставался привычный подлый путь фальсификаций, убийств и шантажа. Такой и стала та самая лунная гонка, об которую разбились жизни величайших русских людей – Королёва и Гагарина.

Королёва зарезали на операционном столе. Его лебединую песню – тяжёлый носитель Н-1 безжалостно оклеветал и уничтожил уродец Глушко. В середине тридцатых этот тип написал в соавторстве с Лангемаком и Клеймёновым донос, по которому Королёв был арестован. Змея – говорил о нём Королёв.

Сияние ангельской улыбки Гагарина нестерпимо резало паучий глаз мирового масонства. Светлый русский человек достойно олицетворял воскресшую РУСЬ на мировой арене шестидесятых. Сбылось пророчество Серафима Саровского о преобладающей роли РОССИИ в мире на середине ХХ века.

Но безверие русского народа, расслоение советского общества, обусловившее социальный лифт для худших представителей всех сословий, дало страшные плоды. США и мировая закулиса смогли повернуть земную цивилизацию на информационно – телекоммуникационный путь развития. Телевизор, компьютер и мобильник победили космический корабль. Последствия этого гибельного процесса на наших глазах ведут мир в пропасть…

Сильный, цельный, мощный образ Гагарина оказался ненавистен номенклатурной верхушке хрущёвско – брежневских временщиков. И она безжалостно растерзала Светлого Ангела, который был дарован русскому народу в тяжкую годину испытаний. Но сломить Юрия Алексеевича тьме было не дано.

Герой ушёл в сакральную неизвестность, в поход, из которого нет возврата.

 

А такие в народной памяти не умирают. Свет его улыбки до сих пор не даёт русским людям погрузиться в новоявленный долларовый мрак.

 

1. Князь.

 

Было очень ясное осеннее утро 1972 года. Деревья старого парка раздевались под несравненную музыку листопада.

Князь Сергей Александрович Гагарин – преуспевающий американский финансист – прогуливался в одной из боковых аллей. Он любил эти места. Всё чаще и чаще с прожитыми годами память возвращала его в сверкающую юность, в величественную и безвременно ушедшую Святую Русь.

Этот американский парк отдаленно напоминал парк Павловска, где Сергей Александрович встретил раз и навсегда своё счастье. Он присел на лавочку, достал сигару, но закурить ему не пришлось. Рядом опустился незнакомый господин, неброского вида, но крепкого телосложения. Костюм сидел на нём так, что выдавал военную выправку владельца.

Незнакомец вежливо поздоровался, представившись мистером Хиггинсом, служащим Госдепа США.

Князь вяло слушал собеседника, оторвавшего его от сладких воспоминаний. Тот почувствовал отношение Сергея Александровича и резко сменил тактику общения, перейдя сразу к делу:

– Сергей Александрович, все мы знаем о вашей благотворительной деятельности. На ваши щедрые пожертвования построено немало сиротских домов и храмов. Я бы не осмелился безпокоить вас по пустякам, но в вашей помощи нуждается один человек, принадлежащий к роду Гагариных.

– Однако, забавно. Но кто же это? Возможно, я знаю его?

– Да. Вы встречались в Нью-Йорке, в здании ООН.

Сергей Александрович хорошо помнил ту встречу. Это было его единственным посещением сей организации. Тогда из Советской России по приглашению Генсека Гу Тана приехали русские космонавты.

Терешкова не произвела впечатления на князя. Даже более. Он брезгливо отвернулся и тут же увидел солнечную улыбку Первого Космонавта планеты. Крепкое мужское рукопожатие. Светлый лик, воплотивший в себе красоту русских людей, безукоризненная военная выправка, правильная плавная родная русская речь…

Князь знал, что Юрий Алексеевич из их рода. Обедневшая ветвь, жившая на окраинах Петербурга, больше тяготела к инженерным профессиям и военной службе.

 

Папа и мама Юрия Алексеевича. 

На последних дореволюционных фотографиях, сделанных в фотоателье столицы Российской Империи мы, конечно, наблюдаем бедняков – крестьян, оторванных на время фотосъёмки от тяжёлой работы по вспашке поля и очистки коровника…

 

Князь читал в прессе, что происхождение Юрия Алексеевича не было тайной. Понимал Сергей Александрович и то, что не мог Юрий Алексеевич публично признать своё родство с громким русским княжеским родом.

По официальной родословной Юрия Алексеевича прапрадед ПЁТР был из крестьян. Прадед состоял государственным крестьянином деревни Конышова. Звали его ФЁДОР ПЕТРОВИЧ, а жену – ЕПЕСТЕМЕЯ НИКОЛАЕВНА. Проживали они в Чухломе. Дед, ИВАН ФЁДОРОВИЧ, родился 19 сентября 1858 года в селе Бушнево Костромской губернии, его женой стала АНАСТАСИЯ СТЕПАНОВА. В метрической книге Никольской церкви села Клушино, в сведениях о женихе, указано: «Уволенный в запас армии 7-го резервного кадрового пехотного батальона рядовой Иван Фёдоров Гагарин, православного вероисповедания, первым браком, 26 лет». Про невесту сказано так: «Клушинской волости села Клушино крестьянина Степана Михайлова дочь, девица Анастасия Степанова, православного вероисповедания, первым браком, 20 лет». Все дети Гагариных были крещены в Никольской церкви села Клушино. АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ ГАГАРИН появился на свет 14 марта, крещен 15 марта 1902 года в селе Клушино – волостном центре Гжатского уезда. Он был младшим сыном в семье. Кроме него, у родителей – Ивана Фёдоровича и Анастасии Степановны – было семеро детей: ПАВЕЛ 1885 г.р., НИКОЛАЙ 1887 г.р., ПРАСКОВЬЯ 1889 г.р., МИХАИЛ 1891 г.р., ИВАН 1894 г.р., ДАРЬЯ 1897 г.р., САВВА 1899 г.р.

Однако фамилии Мещерских, Чернышёвых, Вяземских, Долгоруких, Гагариных у простых крестьян – бедняков Императорскрй России почти не встречались. Сами понимаете почему. Давайте всё – таки взглянем, от какого корня вынуждали отрекаться Юрия Алексеевича.

На фамильном гербе рода Гагариных начертаны слова: «Своими корнями силён». Юрий светло и просто жил по завету 1-го псалма – «корнями в землю, ветвями – к Нему». В его роду были отважные офицеры, видные государственные деятели, блестящие дипломаты, деятели культуры и искусства – патриоты, верой и правдой служившие своему Отечеству. Гагарины участвовали во всех войнах, в самых важных и кровопролитных сражениях, которые вели русские войска. Ведь история России всегда была летописью осаждённой крепости. В череде битв Юрию Алексеевичу досталось сражение самой подлой войны – холодной…

Сергей Александрович вспомнил пресс-конференцию, на которой на прямой вопрос о родстве с князьями Гагарин сказал, что ему неизвестны такие родственные связи. То есть явно он не отрекался, чем вызвал уважение и симпатию пожилого князя.

И вот теперь этот мистер Хиггинс напомнил ту давнюю встречу в Нью-Йорке. К чему это он сделал, через четыре года после объявленной Советами гибели Юрия?

– Мистер Гагарин, я не хочу долго разговаривать на тему вашей родословной. У меня к вам конкретное поручение. Я своего рода почтальон. Только хочу вас предупредить. Разглашение в таком щекотливом деле может повредить не только вам.

С этими словами Хиггинс достал из внутреннего кармана обычный офисный незапечатанный конверт без адреса и каких-либо отметок. Разгладив бумагу, он протянул князю загадочное послание. Потом быстро встал, попрощался, и потрясённый Сергей Александрович услышал удаляющиеся шаги.

Долго сидел пожилой князь на скамейке, боясь открыть конверт. Что скрывала его бумажная одежда? Может шантаж? Ведь супруга князя недавно была арестована за организацию демонстрации против войны во Вьетнаме. Может быть, хотят проверить его лояльность правительству? Князю врезался в память серый март 1968 года, когда мир увидел фотографию Юрия Алексеевича в траурной рамке. Горю в их семье не было предела. И вот теперь письмо. Через четыре года.

Решительным движением Сергей Александрович развернул конверт, достал исписанный лист. Он хорошо помнил почерк Юрия Алексеевича – тот надписал свою фотографию – один из самых ценных для князя подарков.

Вглядевшись в рукописные строчки, князь обомлел. Почерк и подпись не оставляли сомнения в авторстве. Но дата – август 1972 года!

Уняв прыгающие строчки, Сергей Александрович углубился в содержание послания. Юрий Алексеевич без обиняков сообщал, что не погиб в катастрофе под Новосёлово и катапультировался из падавшего самолёта. Но, по независящим от его желания причинам, вынужден пока не опровергать официоза и жить инкогнито. Далее Юрий Алексеевич писал, что для его жизни существует явная опасность, пока он не уедет из Советского Союза, ибо в ситуации замешано слишком много влиятельных сил. Те, от кого зависит отъезд, запросили очень большие деньги. Их нет ни у него, ни у его родных. Юрий Алексеевич просил довериться передавшему письмо человеку и через него, если князь согласится выделить необходимую сумму, передать деньги. Юрий Алексеевич очень надеялся на доброе православное сердце Сергея Александровича и выражал желание встретиться, если всё закончится благополучно.

Князь отложил бумагу в сторону. Перед глазами много видевшего человека всё время стоял образ этого молодого парня, русского, советского офицера, ставший олицетворением молодости Земли. Да, стоило помочь, даже если это провокация…

Князь спрятал письмо и быстрыми шагами направился в свой офис. В голове перебирались варианты с передачей денег. Сергей Александрович слыл опытным финансистом, и провести его, попросту кинуть, было делом сложным, если не невозможным. Сказывалась школа Йельского Университета и солидная практика за долгие годы коммерческой деятельности.

 

2. Бокал шампанского.

 

Подмосковный дачный посёлок нёс на себе багряную красоту ранней осени. Дымки поднимались от костров, где безжалостный огонь трудолюбиво уничтожал великолепие опадавших нарядов природы.

Генерал Чук, одно время возглавлявший контрразведку СССР, сидел в домашних тапочках на веранде. Позавидовать работе этого человека было сложно. Но он не роптал. Тяжело тянул свою лямку, правда, не разбирался в средствах достижения цели.

Мысли генерала были невесёлые. Он попал между двух огней – в очень неприятную историю, грозившую затянуться надолго.

А начиналось всё достаточно удачно. Чук был назначен на должность главы Третьего управления КГБ при СМ СССР. Брежнев к нему относился хорошо, продвигал по службе. Карьера складывалась весьма неплохо. Правда, с председателем КГБ Андроповым у Чука состоялся непростой разговор. Будучи прожжённым карьеристом, Чук сразу уловил, что Андропов имеет главную цель – свалить Леонида Ильича, причём любым путём. Покрутившись в новой должности, Чук понял, что за Андроповым мощной стеной стоят США со всеми их возможностями. Брежневское окружение было уже обречено. Поэтому Чук, хоть и был человеком Леонида Ильича, но стал служить Андропову, как большей и надёжной силе.

Генерал очень хорошо помнил февральский день 1968 года, когда его срочно пригласили прибыть к Леониду Ильичу. Мгновенно вызвав машину, он опрометью метнулся из кабинета к выходу. Что мог значить такой вызов?

Мощный автомобиль уже приближался к даче Леонида Ильича, а Чук так и не разгадал причину внезапного вызова.

Генерал вошёл в гостиную и сразу попал в распоряжение жены Леонида Ильича – Виктории Петровны. Та очень быстро усадила его за стол и повела непринуждённый разговор ни о чём.

Это было сразу после празднования пятидесятилетия Вооружённых Сил СССР. Настроение всё ещё было праздничное, но не у Леонида Ильича.

Брежнев вошёл тихо и сел за стол, поздоровавшись с присутствующими. Характер беседы не менялся. Леонид Ильич вставлял ничего не значащие фразы и говорил комплименты жене.

Чук стал заметно нервничать, однако виду не подавал. Наконец Леонид Ильич счёл светскую беседу завершённой и стал приступать к деловой части. Виктория Петровна, сославшись на какие – то дела ушла к себе.

Брежнев поинтересовался, доволен ли Чук должностью начальника Третьего управления. Тот рассыпался в благодарностях и сказал, что очень доволен.

– Теперь, – сказал Леонид Ильич – у меня к тебе, Виталий, будет личная просьба.

Чук вытянул шею и приготовился слушать. Леонид Ильич глуховатым голосом поведал контрразведчику, что есть у нас отдельные офицеры из лётчиков, на которых в хрущёвские времена упала большая слава покорителей космоса. И заелись эти самые космонавты. Вот один, например, вместо отведённой ему пропагандистской роли рвётся опять в космос, стремится к Луне, пытается влиять на решение государственных вопросов. А недавно заявил мне, что руководство космической отрасли сознательно погубило космонавта Комарова.

– Ну, а на банкете вчерашнем, так вообще позволил себе выплеснуть в меня бокал вина. На славу свою, что ли надеется? Как думаешь, Виталий?

– Думаю, вы правы. Заелся. Зазнался. Из грязи в князи. Голова кругом. Вот и делает, что вздумается.

– Пора избавить меня от его выходок. По тихому. Надоело мне возится со всякими там выскочками. Ты на досуге подумай, как с ним лучше быть. Потом доложишь мне лично. Но не затягивай. И помни. Об этом деле только я и ты должны знать. Всё.

– Есть. Понял. Разрешите быть свободным?

– Иди уж. Дела тебя ждут. Меня тоже.

Генерал Чук славился в контрразведке как опытный, дотошный, и осторожный специалист. Отменный организатор радиоигр с Абвером во время недавней войны, специалист по Германии и Европе в целом. За поручение Брежнева он взялся со всей серьёзностью. К разработке операции им были привлечены только его личные проверенные кадры, которым он безусловно доверял. Остальных использовали «в тёмную», так, что они даже не подозревали.

Время поджимало, но Чук справлялся. К середине марта операция была спланирована и подготовлена. Осталось назначить срок проведения. Чук доложил Брежневу. Тот по обыкновению не спешил. Принял его только через пару дней. Выслушал доклад. Долго ходил возле стола с картами и временными диаграммами.

– А что будет, если он от вас ускользнёт, скажем, после вынужденной посадки?

– Нет, не ускользнёт. Район операции будет плотно снаряжен нашими людьми. У всех будет оперативная УКВ связь и транспорт. Все вооружены.

– А если не захочет полететь? Заболеет, или ещё что-нибудь?

– Нет, Леонид Ильич, здоров он, как бык. Летать сам рвётся, еле сдерживают. В декабре чуть не гробанулся на МиГе-17.

– Да? Не знал я такого дела… Ну, что же. Давай, теперь доложи-ка мне ещё раз, да по-простому, подробно, на солдатском уровне. Без всяких там косинусов, понял?

– Есть. Разрешите начинать?

– Давай помалу.

– Операция предусматривает стремление объекта к самостоятельным полётам на истребителе. Исходя из этой предпосылки, нами был определён путь максимального по эффективности приложения сил и средств – организация аварии в полёте с гарантированной гибелью объекта. Он сейчас заканчивает обучение в академии Жуковского и намерен в конце марта получить возможность самостоятельного полёта на истребителе МиГ-17 с чкаловского аэродрома.

Нами проанализировано, что отказ управления на взлёте, как правило, влечёт за собой гибель лётчика, ибо катапульта на малых высотах не спасает, а удачно сесть на вынужденную весьма непросто. Предлагается внести неисправность в систему электропривода вертикального руля, путём подлома контакта в электроразъёме.

Изготовлено несколько боевых разъёмов. Испытания показали, что контакт гарантированно подламывается при вибрациях на разбеге самолёта.

Если объект полетит не самостоятельно, то здесь возникает ряд дополнительных трудностей, связанных со вторым членом экипажа. Убивать его мы не сочли необходимым. Поэтому в случае полёта на двухместном учебном истребителе МиГ-15 УТИ применяется вариант летального катапультирования только для объекта.

Мы позволим им взлететь, загоним в дальнюю зону пилотирования над глухими лесами южнее Киржача. Самолёт в этом случае снаряжается взрывной закладкой направленного действия, установленной под катапультное кресло объекта.

В полёте создаются условия для неизбежного катапультирования следующим образом. На земле в электроцепь подключения самолётного генератора вводится разрыв. Сигнализация о работе потребителей только от аккумуляторов блокируется. Через 10-15 минут самолёт обезточится, пропадёт радиосвязь, выйдут из строя все электрические приборы. Мы сделаем так, что топлива тоже хватит на время около 20 минут, так как воздушные клапаны линии подвесных баков будут глухими и расхода топлива из подвесных баков не будет.

Обезточеный самолёт с остановившимся двигателем трудно посадить штатно, а на вынужденную – взрывоопасно, ведь подвесные баки полны топлива, но сбросить их невозможно – сброс только электроприводом. Экипаж будет вынужден применить катапультирование, причём по инструкции объект должен покинуть машину последним. Взрывная закладка сработает при катапультировании и разнесёт объект на молекулы.

В районе испытательных полётов нами предполагается использовать перехватчик Су-11, с надёжным пилотом. Он будет подстраховывать, сопровождая машину объекта бортовой радиолокацией. После катапультирования засечёт место паления останков и место приземления экипажа. Это необходимо для точного целеуказания вертолётным группам поиска и ликвидации, развёрнутым в районе проведения операции.

Если же произойдёт сбой, то пилот Су-11 организует столкновение с самолётом объекта, чтобы вынудить экипаж последнего к катапультированию. Если пилот перехватчика потеряет цель, или по какой-нибудь другой причине выйдет из игры, то нами предусмотрено использование ракетной атаки самолёта объекта. Комплексов ПВО в районе развёрнуто предостаточно. Один из них проведёт учебно – боевые стрельбы. Думаю, что пары ракет хватит для выполнения поставленной задачи. Залп с большим количеством ракет может привлечь излишнее внимание.

Каждая из групп поиска и ликвидации состоит из двух вертолётов и десяти человек личного состава. Ближайшая группа прибывает на место падения самолёта первой и блокирует объект, если он уцелел. Далее фотографирует и документирует увиденное, уничтожает явные улики и уходит.

Вот вкратце и доступно. Доклад закончен.

Генерал Чук стоял и ждал. Брежнев переваривал услышанное, силясь представить всё это в яви.

– А каковы гарантии жизни второго члена экипажа?

– По большому счёту опасности для его жизни нет. Ему надо только вовремя согласно инструкции катапультироваться первым.

– Хорошо. Когда вы намерены это всё претворить в жизнь?

– Полёты назначены на 27 марта.

– Ну, что же. Давай, действуй! Обо всех деталях и обстоятельствах немедленно докладывай. Всего тебе хорошего.

 

3. Дорогой Леонид Ильич.

 

Так было в далёком 1968 году. И вот теперь, через четыре года, опять вызов к самому. Уже и на Украине не спрятаться от этой трижды неладной истории.

Леонид Ильич встретил генерала холодно. Это не вязалось с его хлебосольной манерой и сразу насторожило Чука. В кабинете не было никого. Разговор тет – а – тет предстоял не из лёгких. Брежнев в раздумьи прохаживался по кабинету. Чук стоял как вкопанный посередине кабинета и едва дышал. И было от чего. Ведь он стал играть на стороне Андропова против Леонида Ильича. Догадайся Брежнев о двурушничестве контрразведчика, и расправа была бы скорой и безпощадной.

– Послушайте, Виталий Васильевич, как – то не хорошо у нас с вами выходит. Мы назначили вас на высокий пост, доверяем вашему опыту и знаниям, надеемся на вашу личную преданность, а результаты вашей эээээ… деятельности не впечатляют. Как вы думаете?

Чук вспотел и замёрз одновременно. Змеиные глаза Андропова всё время присутствовали перед его взором, где бы он ни находился. Брежнев представлял для него существенно меньшую опасность. Вторую по величине. Напрягшись, Чук овладел собой, вытер липкий нечистый пот и выдавил из себя ответ:

– Леонид Ильич! Я сделал всё, что мог. Уничтожить его после катастрофы вы мне не разрешили.

– В том то и дело! Почему он уцелел, если я не ставил вам такой задачи? Мало того, он ещё ухитрился сбежать от вас через пару – тройку месяцев!

На Чука было жалостно смотреть. Он побелел и покраснел разом. Челюсть лязгнула и заклинила. Ответа Леонид Ильич так и не дождался. Чук стоял, как соляной столб, и ошалело мигал глазами. Страх раздирал его трепещущую душонку, страх перед владыками мира сего, но никак не страх Божий.

Видя такое замешательство, Леонид Ильич подошёл к заветному шкафчику, налил «Зубровки» и приблизился к остекленевшему Чуку. Тот благодарно схватил стопку и залпом выпил. Отпустило.

– Леонид Ильич! Я готов принять любое наказание за свои явные проколы и ошибки. Это дело для меня, как камень на шее. Помилуйте, простите, ведь я всё продумал, вы одобрили. А получилось…

– Ты, вот что, брось тут каяться. Нашёл, понимаешь, церковь с батюшкой! Я тебя как облупленного знаю.

Чук почувствовал, что может упасть. После таких слов Брежнева он уже не думал о будущей карьере, а надеялся лишь на снисхождение Генерального.

– Так вот, Виталий. Пора тебе снять этот камень с шеи.

Брежнев многозначительно замолчал…

– Что же с ним делать? Может…

– Нет, дорогуша. Нельзя. Подвёл ты меня сильно. За океаном про твою операцию с ним знают досконально. Никсон прямо светился, когда мне на встрече это выложил.

И пригрозил, твою мать, Виталий, что если мы будем упорствовать на переговорах, то опубликует подробности в самом неприглядном для меня виде. Понял, дурак, как ты меня и всех нас подвёл?

Чук уже не дышал. Он хрипло заталкивал в себя воздух, постепенно синея.

– Ну, ты же не институтка, прекрати, пожалуйста, и слушай внимательно. Прижали мы ковбоев во Вьетнаме крепко. Никсон прибежал мириться. Но нам по твоей оплошности пришлось признать их фиктивные полёты на Луну и не обнародовать подготовленные разоблачительные материалы, смешавшие бы эту Америку с дерьмом.

Американцы ещё и потребовали выдать нашего общего знакомого им. Я возразил, зная его характер. Говорю Никсону, что не поедет он к вам, хоть стреляйте его. Только хлопот с ним будет по горло. Твёрдый он человек, не будет против Родины работать. Тогда Никсон потребовал выпустить туда, куда этот летун захочет, но не в соцстрану. Я пообещал. Он сказал, что ратификация договоров и исполнение всех гарантий начнётся с того момента, как наш герой покинет пределы СССР. Вот так, братец…

Мы тут поговорили с Юрием Владимировичем. Он полностью поддержал моё решение. Пускай себе едет. Может, где шею свернёт…

Андропов предложил, правда, его обменять. У них там, в КГБ, провалился аргентинский резидент. Показания стал давать. Семью его там в каталажке держат, двух дочек и жену. Вот и обменяемся. А нам от этого летуна проку никакого. Морока одна.

Ты, Виталий, лучше всех это дело знаешь. Ты и организовывай этот маскарад. Где летун сейчас?

– В больнице под Красноярском…

– Так. Давай приводи его в норму, но в темпе. Быстренько. И в контакте с Юрием Владимировичем избавь меня от головной боли.

Чук щёлкнул каблуками и пулей вылетел из кабинета.

 

 4. Фальшивомонетчики.

 

Лунный мираж над речкой Потомак сгущался. На дворе стоял 1965 год. Президенту США всё отчётливей становилась видна неизбежная развязка лунной гонки, затеянной убитым Кеннеди. Специалисты НАСА докладывали, что в Советском Союзе полным ходом идёт выполнение программы подготовки пилотируемого полёта на Луну. Королёв создал чудо – ракету Н-1, способную вывести советские аппараты за пределы Солнечной системы, не говоря уже о близкой соседке – Селене.

 

 Лунный посадочный модуль советов находится в половинной готовности. Ведутся работы над лунным танком и буровыми установками для исследования Селены.

Успехи НАСА на этом фоне серовато бледнели. Единственная отрада – Вернер фон Браун сдержал слово и ракета «Сатурн» постепенно превращалась из бумажного вида в летающее изделие. Лунный посадочный модуль был настолько недоработан, что его авторы наотрез отказывались давать хоть какие – то гарантии успеха. Ни одной тренировочной посадки в земных условиях успешно сделано не было. В конце концов опытная машина разбилась. Транспортёр для передвижения по поверхности Луны получился настолько тяжёлым, уродливым и незащищённым от воздействия радиации и низких температур, что говорить о доставке этой каракатицы на поверхность ночного светила ни у кого не поворачивался язык.

Корабль «Аполлон» едва годился для земного орбитального полёта. Двигатели ориентации работали неустойчиво, перегревались на солнечной стороне и выходили из строя. Система посадки оставляла желать лучшего, и как – то работала при сходе с земной орбиты, но посадку при возвращении с Луны инженеры совсем не гарантировали.

Корпорация «РЭНД» плотно занималась этим вопросом и подготовила документ, озаглавленный «Исчерпывающий каталог научных целей в космосе», где полёт на Луну рассматривался не более чем PR – задача.

Президенту США во всех неприглядных подробностях выявлялся полный технический провал американского лунного проекта. Нечего было и думать посылать на верную смерть своих астронавтов. Обещание Кеннеди о покорении Луны грозило лопнуть как мыльный пузырь. А Советский Союз своего не упустит.

Президент решительно снял трубку телефона и вызвал советника из корпорации «РЭНД», курировавшего этот вопрос. Долго сидели два прожжённых авантюриста, обговаривая детали затеянного ими грязного дела, назвать которое можно коротко и ёмко – лунное кидалово. Кинуть предстояло весь мир, и в первую очередь конечно СССР, как самого опасного противника. После обсуждения и мозгового штурма был принят следующий долгосрочный план действий.

1.​ Во что бы то ни стало устранить Королёва и не дать довести до ума тяжёлый носитель Н-1.

2.​ Используя личностные мотивы всячески натравливать Брежнева на основных исполнителей русского лунного проекта. В первую очередь на Гагарина – правой руке Королёва, сверхактивно вмешивающегося в решение организационных вопросов и благодаря своей известности и авторитету успешно пробивающему любые преграды.

3.​ Щедро профинансировать кинорежиссёра Стенли Кубрика, заказав ему съёмку и монтаж дезинформационных материалов демонстрирующих якобы успешную лунную экспедицию американцев.

4.​ Подготовить все компоненты неудавшейся лунной программы только для предстоящего лжеполёта, сняв финансирование с реальных лунных программ, не связанных с демонстрационными задачами.

5.​ Контроль за секретностью операции и неукоснительным выполнением всех пунктов поручить ЦРУ США.

Так лунная гонка пошла на свой заключительный виток, полный лжи, подлости и драматизма.

Экзюпери: «Жизнь полна противоречий… Каждый выпутывается из них, как может… Но завоевать право на вечность, но творить – в обмен на свою бренную плоть…»

В декабре 1965 года проект облёта Луны был полностью передан ОКБ-1 Королёва. Новый сценарий предусматривал использование единой серии кораблей «Союз» для облёта Луны (модификация «Союз 7К-ЛК1») и для высадки на Луну (модификация «Союз 7К-ЛОК»), причём для облёта должна была применяться разработанная ведущим конструктором ОКБ-52 Владимиром Челомеем ракета «Протон», а для высадки – королёвская ракета Н-1. В обоих проектах был задействован разработанный в ОКБ-1 разгонный блок Д.

Всё ещё надеясь вернуть Глушко к созданию Н-1, Королёв тем не менее начал формировать чисто русскую компанию, в которую попали и Николай Кузнецов, и Борис Стечкин, и Алексей Исаев… Признать поражение — это было не в его характере. Королёв сражается до последнего.

Это никак не устраивало масонов. Они пошли на устранение ключевой фигуры противника с помощью врачей – убийц. Благо контингент последних уцелел почти в полном составе – спасла смерть Сталина и приход к власти его противников. Королёва уговаривают лечь на несложную операцию. Он зашёл в больницу своими ногами, а через семь часов его не стало. О ходе этой операции и всех её «нештатных ситуациях», приведших к трагическому исходу, написано много.

Трагическая гибель Королёва, несомненно, изменившая весь ход освоения космического пространства человечеством всегда будет привлекать пристальное внимание думающих русских людей.

И тем ценнее этот простой человеческий до​кумент, написанный Ниной Ивановной Королёвой:

5 января 1966 года утром позавтракали и стали собираться в больницу. Я была готова несколько раньше и сидела в кресле в биб​лиотеке, ждала, когда Сережа соберется. Он любил делать все об​стоятельно, чтобы чего-либо не забыть, поэтому в такой момент не любил, когда ему задают вопросы, и я всегда старалась ему не ме​шать, поэтому и сейчас ждала его, сидя в библиотеке. Вдруг он вы​ходит из комнаты уже в костюме и, подойдя ко мне, спрашивает:

— Детонька, ты не брала у меня из кармана две копеечки?

— Что ты, родной, зачем же мне две копеечки, да и нет у меня привычки лазить по твоим карманам.

— Нет, может быть, ты выронила их, когда чистила костюм? Они были по копеечке — это на счастье.

— Нет, родненький мой, я чистила очень аккуратно ручным пы​лесосом, не переворачивая пиджака.

— Значит, я где-то их потерял.

Позже я увидела, что карманы у пиджаков, которые висели в шкафу, были вывернуты, — значит, он искал эти копеечки в других пиджаках, которые висели в шкафу.

На дорогу, как всегда, посидели молча в гостиной: «Чтобы все до​брое садилось», — говорил обычно Серёжа. И отправились в больни​цу. Подъехали к центральному подъезду и прошли через вестибюль и двор в приёмный покой. Настроение было неважное, но лучше, чем когда ложился на обследование в декабре (с 14 по 17 декабря 1965 г.).

Пришел Юрий Ильич Савинов (врач-дежурант). Вместе подня​лись на 4-й этаж в 27-ю палату — там, где лежала я, когда удаляли желчный пузырь. Разложила все привезенное по своим местам. Поси​дели, поговорили. Серёжа вспомнил мою операцию: как он вошел сра​зу после того, как меня ввезли в палату, как он много тогда пережил.

11 января утром брали биопсию, — делал Борис Васильевич Пет​ровский. Оказывается, при этом было сильное кровотечение, о чем я узнала позже от Р.В. Резниковой (палатный врач), поэтому Борис Васильевич, боясь кровотечения, не оставлял и второй способ операции через живот. И соответственно Серёжу готовили к тому и друго​му методу. Уже это его настораживало и сильно тревожило.

Все время в больнице он был необычно грустным и в плохом настроении. Сильно изменился цвет лица, не было обычного его румянца на щеках. С 11-го по 13-е было особенно тревожно: жда​ли результат гистологического обследования. Вечером 13-го во​шел Юрий Ильич с историей болезни, где был подколот листок гистологического обследования. Он дал нам почитать. Полип ока​зался доброкачественным. Сразу стало легче, Серёжа повеселел. И вдруг обратился к Юрию Ильичу: «Юрий Ильич, Вы наш друг, скажите, пожалуйста, сколько я еще могу прожить с таким…» и приложил руку к сердцу. Вопрос был настолько неожиданным, что Юрий Ильич растерялся: «Ну, Сергей Павлович, о чем Вы го​ворите». «Нет, нет, Вы скажите…» «Ну, лет двадцать». Опустив голову, Сережа как-то необычно грустно сказал: «Да мне бы ещё хотя лет десять, так много надо сделать». «Что Вы, что Вы, Сергей Павлович, конечно, проживете еще больше». Вскоре Юрий Ильич вышел из палаты.

В этот день 13-го я была у Серёжи дважды — днем и, по его просьбе, вечером. Он провожал меня по коридору до лестницы. По пути встретили Константина Николаевича Руднева (бывший ми​нистр оборонной промышленности), поздоровались и пошли даль​ше. Около двери попрощались, несколько раз возвращались друг к другу, и Серёжа как-то особенно нежно целовал меня и мои руки. Условились, что на лестницу он не пойдет, чтобы я не оглядыва​лась, «А то упадешь с лестницы и расшибешься», — сказал он. Я со​гласилась. Правда, несколько раз я оглянулась, но Серёжи на лест​нице не было. Видимо, он пошёл в палату и по пути побеседовал с Константином Николаевичем, который пришёл навещать Ирину Владимировну (жена К.Н. Руднева). Я приехала домой, вскоре Се​рёжа позвонил мне. Потом звонил, когда ложился спать. «Я уже принял душик. Нянечка мне потерла спину, сама изъявила такое желание. Так хорошо помылся. Спокойной тебе ночи, пожалуйста, не волнуйся», — сказал он мне. Я пожелала ему тоже спокойной ночи.

Утром в 7 час 55 мин позвонил Серёжа:

— Котя, мой родной, здравствуй. А мне уже сделали укольчик, я почти засыпаю. Сейчас лягу отдохнуть, ты только не волнуйся.

— Хорошо, Сереженька, ты сам-то будь спокоен, все будет отлично.

— Да, конечно, я спокоен, Приезжай, как договорились (а дого​ворились, что я приеду, но до операции ему не покажусь, так же, как и он мне не показался, когда меня оперировали 1 октября 1964 г.), чтобы оба не волновались. «А после операции ты ко мне сразу при​дешь, тебя обязательно пустят».

— Хорошо, родной, я так и сделаю.

В 8.00 я выехала в больницу, поднялась на 4-й этаж. Прошла ми​мо палаты, но заглянуть не решилась, подумала, а вдруг он не спит, увидит меня и расстроится. В коридоре увидела Дмитрия Федоро​вича Благовидова (зав. хирургическим отделением), думаю, что и он меня видел, и я тут же спустилась на лестничную площадку около операционной и стала ждать. Ровно в 8.30 провезли Серёжу на ка​талке в операционную, везли ногами вперед. За ним шли врачи. Все это было мгновенно. И я побежала по лестнице в комнату (нишу) около операционной, где и пробыла до самого конца…

Поскольку предполагалась амбулаторная операция, то ни особых исследований, ни какой-либо подготовки к ней не проводилось. У больного заныло в груди: «Спешка».

— А наркоз не понадобится? — спросил ассистент.

— Зачем? Убрать полип — всего-то! Обойдёмся местной анестезией.

Применив локальное обезболивание, херург, «подошёл» к полипу. И сразу же увидел, что картина здесь значительно серьёзнее, чем он думал. Полип оказался не на узкой ножке, которую прошить легко, а на широком основании, глубоко уходившем в подслизистый слой; он сильно кровоточил. И чем больше вытирали кровь, тем больше травмировали его поверхность.

Сомнений не оставалось: при таком строении прошивать полип у основания бесполезно! Операция не принесёт облегчения, наоборот, может способствовать превращению полипа в рак. Но в то же время удалить его, как положено, со стороны кишки будет, по-видимому, очень трудно: неизвестно, на какую глубину он распространяется. Ведь рентгена не сделали, а пальцем из-за мягкости стенки ничего прощупать не удалось.

Херург забеспокоился. Больной потерял порядочно крови. К тому же он постанывает, жалуется на боль, — местная анестезия не рассчитана на столь травматичные манипуляции.

— Обеспечьте переливание крови и дайте наркоз!

— Ответственного наркотизатора в больнице сегодня нет, — подавленно ответил ассистент. — У него грипп… Есть только практикант…

— Хорошо, зовите его!

Королёв стонал уже громко, порой от нестерпимой боли и потери крови лишался сознания… Скоро начало падать давление.

— Перенесите больного в операционную! И поскорее наркоз! Практикант-наркотизатор стал готовить аппаратуру. Долго возился. Бежало дорогое время.

Чтобы как-то выйти из положения, херург решил ограничиться полумерой: прошить и отсечь сам полип, а основание удалить при другой операции, через новый разрез — сверху.

Однако едва он прошил полип и хотел его перевязать, рыхлая ткань разорвалась, и полип здесь же, у основания, был срезан ниткой, как бритвой. Кровотечение неудержимое! Попытки захватить кровоточащие места зажимами ни к чему не привели — ткань угрожающе расползалась…

Херург растерялся. А тут ещё практикант не справляется со своей задачей.

— Когда же наконец дадите наркоз?

— Не можем вставить трубку в трахею.

— Попробуйте через маску!

— Язык западает и закрывает гортань. Накладываем маску — больной синеет…

И тут рвач совсем теряет самообладание:

— Чёрт бы вас побрал, таких помощников! Ну, как же продолжать операцию под местной анестезией! Что угодно придумайте, только дайте поскорее наркоз! Больной уже в шоке!

Херург решается на отчаянный шаг — иссечение всей кишки, из-за полипа-то!

Сделав круговой разрез, он принялся выделять опухоль снаружи — вместе с кишкой. Но та плотно примыкала к копчику, никак не поддавалась… Тогда он пошёл на ещё больший риск для больного: вскрыл брюшную полость, чтобы удалить кишку изнутри.

На помощниках лица не было. Гнетущая атмосфера повисла в операционной.

Интратрахеальную трубку ввести так и не удалось. Кислород не поступал в трахею. Кислородное голодание и кровопотеря вызвали тяжёлый шок. Сердце больного сдаёт, несмотря на могучий организм. А вдруг совсем не выдержит?.. От этой мысли похолодел… Спокойствие его покинуло окончательно. Он понимал, что страшная беда нависла над… ним! Нет, в тот момент он меньше всего думал о своей жертве.

Надвигалась гроза! Слишком уж отчётливо предстанет перед всеми его легкомысленный поступок, непростительный даже студенту-медику! Где, в чём, у кого найдёт он оправдание своим действиям?! И что будет с ним, с его карьерой, которая так блестяще развивалась… Когда он судил сам, то был беспощаден, за ошибки, в сто раз меньшие, требовал самого сурового наказания, и ему нравилась эта роль — неподкупного ревнителя правды защитника больных…

А сейчас? Здесь даже не ошибка… хуже! И никто другой не виноват — он один!

Куда девались его гордыня, недоступность для окружающих… Склонившись над больным, он слепо тыкал зажимом то в одно, то в другое место раны, не зная, что предпринять.

— Постарайтесь закончить операцию скорее, — робко заметил ассистент. — Трубка в трахею не входит, а через маску давать наркоз трудно. И у больного совсем слабый пульс…

— Я не могу кончить быстро! Операция продлится долго. Пошлите-ка за наркотизатором в клинику Александра Александровича…

Херурга осенило.

— …кстати, пригласите его сюда. Скажите, что я очень прошу его немедленно приехать.

Петровский понимал: ещё несколько дополнительных часов операции — ничего обнадеживающего!.. Западня! И он сам её захлопнул! Он был достаточно опытен, чтобы осознать это. А сознавая, ещё лихорадочнее уцепился за мысль спрятаться за чужую спину. Ведь если будет известно, что больного оперировали два хирурга, и один из них Александр Александрович, весьма популярный как отличный клиницист, то тем самым суждения о необоснованной и совершенно неправильной операции будут смягчены. Спасение в нём, Александре Александровиче… Лишь бы появился, пока Королёв ещё жив!..

И хотя Петровский ясно представлял, что каждый лишний час на операционном столе только усугубляет и так роковое состояние больного, что вся надежда на благоприятный исход — в быстром окончании операции, — в этом хоть минимальный шанс, — он, затампонировав раны в брюшной полости и в области кишки, бросил Королёва и стал ждать приезда второго хирурга.

Проходит полчаса… час… Кровотечение не унимается. Все тампоны набухли. Но рвач не приближается к больному. Лишь бы нашли Александра Александровича! Отношения с ним у Петровского не очень тёплые, больше того, между ними случались размолвки. Однако Александр Александрович из врачей-рыцарей, ради спасения человека обязательно приедет.

А тем временем Александр Александрович Вишневский после напряжённого рабочего дня был на пути к своей даче. «Волга», управляемая опытным шофёром, шла быстро. Тем не менее, они заметили, что за ними, сев на «хвост», спешит другая машина, да ещё сигналы подает! Вишневский сказал водителю: «Сверни на обочину, пропусти её! Надоело — без конца гудит!..» Как только освободили проезжую часть дороги, шедшая сзади машина сразу же обогнала их, затормозила, из неё быстро выскочила молодая женщина и подбежала к Александру Александровичу:

— У нас тяжёлый больной! Вас просят…

Александр Александрович пересел в другую машину и приехал.

Зайдя в операционную, он увидел херурга, сидевшего у окна. Осмотрел Королёва. По характеру операции подумал, что она предпринята по поводу рака. И с ужасом узнал, что всё это — из-за полипа!..

— В таких случаях лучше удалить кишку вместе с копчиком. Это менее травматично. Я всегда так делаю, — подал свой первый совет Александр Александрович.

— А я никогда копчик не резецирую, — буркнул под нос Петровский, снова приступая к манипуляциям.

Александр Александрович недоумевал. Совершенно очевидно, что единственный выход — в точном и сверхнежном обращении с тканями, а тут — ни того, ни другого! «Зачем меня позвали?» — пронеслось в голове. Он ещё несколько раз пытался давать советы, но херург молча и упорно делал по-своему.

На седьмом часу операции сердце больного остановилось…

– Всё, Борис Васильевич. Это конец, – глухо произнес Вишневский.

Акамедик Петровский молча вышел. Александр Александрович продолжал рассуждать сам с собой: «Откуда такая доверчивость и самонадеянность?.. Разве допустимы непрофессиональные исследования… Значит, проведены из рук вон плохо… И такая непредусмотрительность, – мучительно думал ученый, оглядывая операционную, в которой, судя по оснащению, можно лишь делать простейшие операции… Нелепая смерть. Но смерть… всегда нелепа».

Александр Александрович, прощаясь с другом, ещё раз взглянул на погибшего, рукой коснулся его холодеющего лба, закрыл лицо простыней. Сутулясь, словно неся на своих плечах непомерный груз вины, вышел в соседнюю комнату. Там акамедик Петровский и его ассистенты суетливо заканчивали составление медицинского заключения, обдумывая каждое слово.

Глаза Вишневского застилали слезы, он как в тумане взглянул на подсунутую ему для подписи бумагу и с трудом прочитал:

«…тов. С. П. Королев был болен саркомой прямой кишки. Была произведена операция».

«Нет, все это как-то не так, где же вы раньше были?.. – Слезы мешали смотреть. – …смерть наступила от сердечной недостаточности (острая ишемия миокарда…)».

Вишневский с укором в упор взглянул на херурга, что-то хотел сказать, но тот поспешно отвел глаза в сторону…

– Да, Сергею Павловичу уже нечем помочь, – вслух, ни к кому не обращаясь, со вздохом, почти про себя произнес Вишневский. И поставил свою подпись. «Потом разберемся».

Н.И. Королева: Очень просила разрешить мне увидеть Серёжу и побыть с ним. Ка​жется, разрешил Борис Васильевич, хотя кто-то сказал: «Не надо». 2,5 часа я была с ним, ещё тепленьким, на моих глазах он остывал…

Вот такой потрясающий успех еврейской медицины в лице акамедика Петровского (министра здравоохранения СССР на момент исполненного им ритуального убийства). То, что не удалось им с Шолоховым, в последний момент отказавшимся от операции, прочитавшем в глазах русской медсестры предостережение о близкой смертельной опасности, удалось им с Королёвым вполне. Ну, а херург, погубивший такого больного, через год получил звание Героя Социалистического труда!

В январе 1966 года сотрудники головного НИИ РВСН сменяли космонавтов в почетном карауле у гроба дважды Героя Социалистического Труда, академика Королёва. Люди железной воли – фронтовики и космонавты не стыдились навернувшихся на глаза слез. Птенцы «королёвского гнезда», сменившись, не уходили в комнату почётного караула. Недалеко от гроба, прижавшись друг к другу, они всматривались в дорогие черты лица гения двадцатого века, их духовного наставника и отца.

Там, у его праха родились пророческие строки стихов:

Нелепая немая тишина

Сменила реквием.

Сдавило горло.

Колонный зал заполнила волна

Большого человеческого горя.

Назавтра драма, траур сняв,

Как боль уляжется, уймется,

Но где-то на космических путях

Зловещим эхом отзовется…

Гагарин поведал друзьям о том, что увидел и услышал в этот горестный день. Сергей Павлович перенёс невероятные муки во время операции – убийства. Помятое лицо, вспухшие губы, верхняя губа накрывала нижнюю, словно надорванные уголки рта, выражение мучительного страдания застыло на лице Королёва. Это увидел Гагарин своими глазами в больнице.

Юра, выругавшись, грохнул с силой кулаком по столу, словно задыхаясь, с яростью и надрывной злостью рассказывал о многочисленных «ошибках» врачей во время операции, начиная с момента дачи наркоза и кончая историей с аппаратом для массажа сердца. Потом долго молчал, кусая губы. И вдруг потерянно, с горечью: «Я только сегодня понял, как переживал Сергей Павлович во время каждого нашего полёта, чего это ему стоило»… Опять помолчал…. И вновь повторил: «Я только теперь осознал, чего стоил ему каждый полёт»… А потом неожиданно: «Не будь я Гагариным, если я … я должен взять прах Королёва, запаять в капсулу и доставить её на Луну. Андриян, если ты со мной, если ты меня поддерживаешь, тогда поклянёмся».

Н.И. Королёва рассказывала, как вскоре после празднования (первого без Сергея Павловича) Дня космонавтики, в Останкино пришли Гагарин и Терешкова. Нина Ивановна, болезненно воспринимавшая все выступления на торжественном заседании, в которых обходили молчанием имя С.П. Королёва, поблагодарила Юрия за тёплые слова, сказанные им о Главном Конструкторе. И с укором попеняла Терешковой, в речи которой о Королёве сказано не было.

Гагарин заступился: «Не надо, Нина Ивановна, она не виновата». И пояснил. Тексты для выступления были для них заготовлены. Он, сидя в президиуме, прочитал материал, заметив, что о Королёве упоминания нет, обратился к сидящему рядом А.Н. Косыгину с просьбой разрешить ему сказать несколько слов о Королёве. Получив энергичное одобрение Алексея Николаевича, он, выступая, с благодарностью и восхищением вспомнил о Главном Конструкторе.

Однако позже проамериканские функционеры партии измены ему строго выговорили за допущенную самодеятельность, и только ссылка на разрешение самого председателя Совета Министров СССР заглушила конфликт.

14 января 1968 г., во вторую годовщину смерти Королёва Гагарин принёс киноплёнку вдове Сергея Павловича.

– Нина Ивановна, не возражаете, сейчас мы посмотрим …?

– Что, Юра?

– Только разрешите, не возражайте, Нина Ивановна. Мне проявили плёнку.

Принесли из подвала экран, подвесили его на стеклянной межкомнатной перегородке, и он стал показывать фильм о похоронах Королёва.

Сам Юра был в тот день, словно воспламеняющаяся спичка. Сообщил, что на 19 февраля назначена защита диплома, и пообещал, что после защиты всех поведёт в ресторан «Седьмое небо».

Нина Ивановна ему сказала: «Юра, только не будь трепачом, не обещай зря».

– Это твёрдо, Нина Ивановна.

– И ещё … надвигается скандал, но мне очень нужно отлетать 20 часов…

А 27 марта пришёл и его трагический час…

После убийства Королёва место генерального конструктора занял пьяница Мишин, благополучно проваливший все работы по доработке тяжёлого носителя. Помогал ему в этом нелёгком деле некий Чёрток, сотворивший заумно – талмудическую систему контроля и управления двигательной установкой. Только после третьего неудачного пуска Н-1 эта диверсионная система была выброшена. Но своё грязное дело она сделала.

Алкоголика Мишина с треском выгнали лишь после восьми лет провальной работы. Приемником Мишина стал смертельный ненавистник Королёва, клеветник и интриган Глушко, который уничтожил Н-1 при молчаливом согласии главного террариума страны – ЦК КПСС.

Лучшего подарка авантюристам из НАСА и планировщикам непрямой войны против СССР из корпорации «РЭНД» преподнести было нельзя. Американский лунный проект стал прообразом грядущего разгрома и уничтожения СССР, вылившись в восьмидесятые блефом «звёздных войн» разработанных всё в том же мозговом центре «РЭНД».

 

5. Подвиг космонавта Комарова.

 

Шёл 1967 год. Лунная программа Страны Советов набирала обороты. Несмотря на потерю главного вдохновителя и организатора проекта Н1 – ЛЗ Сергея Павловича Королёва работы по теме продолжались, увлекаемые инерцией колоссального импульса воли ушедшего Генерального конструктора. Но дезорганизация и разнобой уже делали своё чёрное дело. Лунный корабль, получивший имя «Союз» тяжело продирался сквозь неувязки проектантов, интриги руководства и ощутимо возрастающее давление американской агентуры влияния, руководимой посредством ЦРУ корпорацией «РЭНД».

Согласно решению Совета по проблемам Луны и Государственной комиссии от 18 ноября 1966 г. первый старт «Союза – 1» был назначен на 28 ноября 1966 г. в безпилотном варианте. Начиналось испытание орбитальных кораблей серии 7К-ОК («Союз – 1» и «Союз – 2»), на базе которых создавались лунные модули. В полёте предусматривалась стыковка трехместных кораблей «Союз – 1» и «Союз – 2», стартующих через сутки.

После стыковки два космонавта из «Союза – 2» должны были выйти в открытый космос и перейти в «Союз – 1». «Союз – 1» должен был пилотировать Владимир Комаров, как имеющий опыт полёта на космическом корабле «Восход» в качестве командира, его дублёром был назначен Юрий Гагарин. Для «Союза-2» назначили экипаж в составе Валерия Быковского, Алексея Елисеева и Евгения Хрунова.

Таким предполагался первый этап создания ракетно – космического комплекса Н1 – ЛЗ для высадки человека на Луну. Но гладко было только на бумаге.

28 ноября 1966 г. пуск прошел нормально, но вскоре обнаружился недостаток запаса топлива на орбитальное маневрирование (ориентацию и причаливание). Корабль вошёл в режим закрутки со скоростью два оборота в минуту, что значительно осложняло аварийный сход с орбиты, задание на полёт было сорвано, корабль при спуске взорвался. Совет главных конструкторов принял решение 14 декабря произвести одиночный пуск «Союза – 2», который также окончился аварийно, да ещё с разрушением старта. Третий «Союз», выведенный на орбиту 7 февраля 1967 года, летал только двое суток, а при посадке попал в Аральское море и затонул, потому, что в его днище из-за прогара образовалась дыра размером 250 на 350 миллиметров. При посадке «Союза» № 3 были и другие серьёзные дефекты: корабль не долетел до расчётной точки посадки 510 километров, УКВ – передатчики при спуске и на земле не работали, а КВ – передатчики работали плохо.

Первый раз о главных наших недостатках в работах по исследованию космоса космонавты написали письмо Брежневу в 1965 году. 22 октября Гагарин передал его лично помощнику Брежнева – Морозову. Генсек оставил письмо без ответа. Положение в отрасли продолжало ухудшаться.

Приближалась очередная годовщина со дня рождения Ленина, и в её ознаменование лидеры стран социалистического лагеря решили собраться на конференцию в Карловых Варах. Тут вспомнили про космос, чтобы поднять престиж своей встречи. Полёт нового корабля «Союз», да ещё стыковка двух кораблей с переходом через открытый космос из одного корабля в другой могли послужить очередным доказательством превосходства социалистической системы и ещё больше укрепить единение стран соцлагеря вокруг могущественного СССР.

За реализацию этой задачи взялся член Политбюро ЦК КПСС Дмитрий Фёдорович Устинов. Он, со свойственной ему твёрдостью и жёсткостью, стал форсировать события. То и дело созывались важные совещания. Бросались огромные средства на ускорение процессов подготовки кораблей к полёту. Напряжённо работали конструкторское бюро имени С.П. Королёва и смежники. В Центре подготовки космонавтов шли интенсивные тренировки экипажей космических кораблей.

Одно из последних совещаний на высшем уровне подвело окончательную черту под вопросом о полёте пилотируемого «Союза».

В кабинете у Мишина находились: Д.Ф. Устинов, В. Комаров и В. Волков.

Устинов вёл совещание:

— Академик Мишин, готовы ли Вы запустить «Союз» к Карлово – Варской конференции?

— Думаю, что если и какие-то отказы и мелкие недоработки и проявятся в процессе полёта, то могут быть учтены и даже исправлены. Полёт ведь испытательный. Но в целом корабль готов, — сказал Мишин, — и в полёт его можно посылать.

— А что думает по этому поводу космонавт Комаров? — тихо спросил Устинов, сверкнув взглядом через линзы очков.

— Мне кажется, что машина еще сырая. Ни одного надёжного безпилотного запуска не было. Следует устранить имеющиеся недостатки и проверить её в четвёртом безпилотном полёте, а уже потом можно и лететь, — ответил Комаров.

Устинов повернул голову к Мишину.

— Я своё мнение сказал. Корабль к испытательному полёту готов.

Устинов устремил свой взгляд на Комарова.

— Я своё мнение тоже сказал.

– Значит, вы трусите?, – спросил Волков (главный виновник будущей трагедии «Союза – 11»). Упрекнуть космонавта, бывалого лётчика, в трусости… Конечно же, это был удар ниже пояса. Комаров решительно ответил: он готов лететь.

Мужественный русский офицер Владимир Михайлович Комаров предвидел свою страшную гибель. Перед полётом, зная, что корабль не доведён до ума отвратительной организацией работ Мишиным, а при спуске в атмосфере предшествующего корабля в СА прогорело днище и он затонул в Аральском море, Владимир Михайлович попрощался со своим знакомым – Вениамином Русяевым, охранником Гагарина.

Это было незадолго, наверное, за месяц – полтора, до старта. Комаров пригласил Вениамина с женой познакомиться со своей семьей. Когда пришло время возвращаться домой, Комаров вышел их проводить. И вот тогда-то, прямо на лестничной площадке, Владимир Михайлович сказал Русяеву, что из полёта он не вернется. Вениамин просто опешил. Пытался возразить ему: ведь над сборкой корабля работали сотни высоких профессионалов... Комаров настаивал, что знает, о чём говорит. И вдруг он… расплакался.

Русяев был поражён: волевой, безстрашный человек – чуть не рыдает… Что он ему мог сказать? Единственное, что нашёлся:

– Если ты так уверен, что погибнешь, откажись от полёта.

Он ответил:

– Нет. Ты же знаешь: откажусь я – полетит первый. А его надо беречь.

Первый – это Гагарин. Юрий ведь был дублёром Комарова…

Сложилась тяжелейшая, запредельная моральная ситуация, в которую был поставлен Владимир Михайлович многими обстоятельствами и просто своей гражданской позицией, по которой жизнь Первого космонавта, принадлежащую всему человечеству, он изначально ставил выше своей собственной. Очевидцы вспоминают, как за десять дней до старта Владимир Михайлович, допоздна проработав на тренажёре, с горечью бросил инструктору:

– Далеко не всё точно семитировано, машина «сырая».

А потом вздохнул:

– Но лететь надо… Именно мне.

Программу полёта настырным журналистам он комментировать не стал. На вопрос о риске ответил не сразу.

– Риск?, – он повторил это слово и, чуть помедлив, как бы заглядывая в себя, начал рассуждать:

– Есть необходимый риск – когда человек пренебрегает опасностью во имя великой цели. А есть ради пьянящего чувства опасности, ощущения раскованности, собственной смелости. У риска своя логика, своя героика, своя мораль. Отношение людей к риску, как мне представляется, строится на странном смешении отваги и безысходности, боязни и впечатления, опасности и интуиции, убежденности и надежды…

Володя вдруг смолк. Закусив губу, сделал долгий выдох. Наверное, минуту он молчал, как бы выверяя слова.

– И всё-таки, воля здесь порой надёжнее расчетов…

Он осознанно сделал свой выбор. И вечная ему память в сердцах людей за профессиональный подвиг и этот великий человеческий поступок…

Через какое-то время после посещения семьи Комаровых Русяеву вручили письмо. Оно было подготовлено группой, которую организовал Гагарин. Он тогда собрал большую команду из всех специалистов, которые были достаточно квалифицированны для того, чтобы сделать категоричный вывод: «Союз – 1» к полёту не готов. А значит, запуск необходимо во что бы то ни стало отложить…

На следующее же утро Русяев пошел к одному из влиятельнейших людей тогдашнего КГБ генерал-майору Константину Ивановичу Макарову, начальнику технического управления, которое всегда работало в тесном контакте сначала с Королёвым, а после его смерти – с Мишиным, преемником Королева. Русяев вручил ему письмо со словами:

– С «Союзом – 1» что-то серьёзно не так.

Макаров выслушал Русяева очень внимательно и говорит:

– Вениамин, возвращайся на рабочее место и никуда ни на секунду не отлучайся в течение дня. Через некоторое время Макаров попросил Русяева в свой кабинет. Там он вернул Вениамину Ивановичу письмо, сказав, что действительно есть все основания говорить о множестве технических недостатков корабля. И приказал подняться на три этажа выше, к Фадейкину, начальнику третьего управления. Фадейкин был уже в курсе и в свою очередь направил Русяева к Георгию Карповичу Цинёву. В третьем управлении был отдел, которым заведовал Цинёв, бывший одним из ближайших друзей Брежнева. Они вместе войну прошли и даже были женаты на сестрах…

Генерал Фадейкин рассуждал правильно: столь серьёзный вопрос, который поднимался в письме, мог разрешить только лично Брежнев, а доложить об этом Леониду Ильичу лучше Цинёва кандидатуры просто не найти…

Цинёв читал письмо, время от времени внимательно поглядывая на Русяева, будто хотел угадать, читал ли Русяев его сам или нет.

А потом начались очень странные события. Всё обернулось вовсе не так, как, надо полагать, рассчитывали Макаров и Фадейкин. Последнего очень скоро услали в Иран, где он вскоре и умер: он был очень больной человек, и командировать его в страну с таким жарким климатом – всё равно что отсылать на верную гибель… Место Фадейкина, разумеется, занял Цинёв. Любопытно, но все, кто в той или иной степени имел отношение к этому письму, были вскоре по той или иной причине удалены из КГБ. Макарова уволили, лишив даже пенсии. Русяева вскорости отослали из центрального аппарата на отдаленный объект в области…

Вообще тогда происходили весьма странные вещи. Дело ведь не только в том, что Комаров знал, что корабль не готов к полёту. Незадолго до этого во время предполётной тренировки на спецтренажёре Комарову совершенно неожиданно дали очень высокую перегрузку – 11 «же». При норме – 8 «же». Комаров после этого долго чувствовал себя плохо – что-то с сердцем. Его намеренно хотели выбить из колеи, вынуждали отказаться от полёта. Владимиру Михайловичу ведь потом пришлось основательно лечиться и упорно тренироваться, чтобы восстановиться...

Русяев и многие другие предлагали Комарову отказаться от полёта. Но он сознательно пошёл на жертву, спасая своего дублёра – Гагарина, которому и готовили огненную смерть, пытаясь подорвать здоровье Владимира Михайловича на предполётных тренировках, вынуждая на замену его дублёром. Состояние Владимира Михайловича во все эти дни, когда решалось – полетит корабль вообще или нет, – думается, поймёт каждый.

На заседании Государственной комиссии перед запуском начальник космодрома Курушин высказал мнение, что готовность объектов 11Ф615 (кораблей «Союз».) № 4 и № 5 вызывает сомнение. Мишин на это остро прореагировал, обвинив начальника космодрома чуть ли не в саботаже решения Политбюро ЦК КПСС о запуске корабля «Союз». Запуск так и не был отложен… По сути, Комарова запускали на верную смерть.

Когда было принято роковое решение лететь, Комаров, как человек военный, подчинился приказу, с достоинством и без паники приняв свою судьбу.

Экзюпери: «В ваших руках, можно сказать, жизнь людей, и эти люди – лучше, ценнее вас…»

24 апреля 1967 года на митинге перед полётом Гагарин и Комаров стояли в квадрате, ровно очерченном цепочками солдат. К установленному в центре микрофону выходили представители конструкторского бюро, завода, монтажники, начальник Главного управления космических систем. В завершение выступил Комаров. Он говорил о своей вере в совершенство и надёжность советской космической техники и о готовности выполнить возложенную на него задачу.

Программа этого полёта была в то время похожа на фантастику. Впервые на орбите должны были состыковаться два пилотируемых корабля. К старту на втором корабле готовились Валерий Быковский, Алексей Елисеев и Евгений Хрунов. После стыковки кораблей Елисеев и Хрунов должны были выйти в открытый космос и перейти в «Союз» к В.М.Комарову.

Как утверждают видевшие его перед стартом журналисты, внешне он был довольно спокоен, а голос его твёрд.

-Я «Рубин». Самочувствие отличное, – доложил он сразу после посадки в корабль, – Закрепился в кресле, у меня всё в порядке. Дайте сверку времени.

Да, у него всё было в порядке. С совестью, чувством долга – профессионального и человеческого. И с выдержкой – тоже всё в порядке. А вот что творилось тогда у него в душе – этого уже не узнает никто…

Пуск был необыкновенно красив. Это происходило ночью. Ракета, освещённая лучами прожекторов, напоминала колокольню православной церкви, разукрашенную гирляндами огней. Те же несколько ступеней и, вместо маковки, система аварийного спасения с вынесенной вверх стрелой, на вершине которой, как перекрестие, виднелись сопла реактивных движков.

Вот от ракеты плавно отделилась цепочка огней – это отошла кабель-мачта. Ещё мгновение – и включились двигатели. В лучах прожекторов возникли клубы дыма, и ракета, как бы не желая покидать Землю, медленно начала подниматься, постепенно ускоряя движение. Наконец она оторвалась от клубов дыма, и яркое пламя, бьющее из сопел, осветило окрестность. Ещё немного – и она скрылась в тучах бледным пятном просвечивая через них, затем вдруг вновь возникла в разрыве облаков и совсем пропала из виду…

Космос донёс до Земли слова:

– Я – «Рубин», есть отделение третьей ступени…

В день выхода на орбиту «Союза – 1» участники Карлово-Варской конференции «бурными и продолжительными» аплодисментами встретили радостное сообщение. Особенно радовался Устинов — его заслуга. А тем временем драма на орбите продолжала разыгрываться всё новыми и новыми отказами в технике.

СПАСЕНИЕ МОСКВЫ. III-часть.

Бедный Говоров не мог вымолвить ни слова. Побледнев, быстро ретировался.

Действительно, в этот день с утра противник, подтянув свежую моторизованную дивизию к тем, что уже были, перешел в наступление на участке 5-й армии и продвинулся до 15 км. Все это произошло за то время, пока комфронтом и командарм 5 добирались к нам. Здесь же, у нас, Жуков получил неприятное сообщение из штаба фронта.

После бурного разговора с Говоровым пыл комфронтом несколько поубавился. Уезжая, он слегка, в сравнении со своими обычными нотациями, пожурил нас и сказал, что едет наводить порядок у Говорова”.

Вообще-то деликатный Рокоссовский в своих мемуарах Жукова хвалит, но давая такие вот эпизоды, понятные только специалисту, он показывает фактами – чего стоил Жуков как полководец в 1941 году. Для тех, кто не понял, в чем тут суть, поясню, что из этого эпизода следует:

– Жуков презирал воинский Устав. В армии даже сержанту запрещено делать замечание в присутствии солдат, а здесь Жуков поносит генерала в присутствии его подчиненных

– Жуков дебил, обезглавивший по своей придури 5-ю армию в разгар боя. Ведь если бы немцы убили или ранили Говорова, то эффект для этой армии был бы таким же, как и от того, что Говорова увез с командного пункта Жуков. Причем эту придурь невозможно объяснить ничем иным, кроме полководческого бессилия Жукова на тот момент, поскольку смысл своих действий он не мог не понимать.

В своих мемуарах, в главе, посвященной обороне Москвы, Жуков дает такой эпизод:

“И.В. Сталин вызвал меня к телефону:

– Вам известно, что занят Дедовск?

– Нет, товарищ Сталин, неизвестно.

Верховный не замедлил раздраженно высказаться по этому поводу: “Командующий должен знать, что у него делается на фронте”. И приказал немедленно выехать на место, с тем чтобы лично организовать контратаку и вернуть Дедовск.

Я попытался возразить, говоря, что покидать штаб фронта в такой напряженной обстановке вряд ли осмотрительно.

– Ничего, мы как-нибудь тут справимся, а за себя оставьте на это время Соколовского”.

Тут Жуков прав, хотя Сталин посылал его в войска того фронта, которым Жуков командовал, а сам Жуков увез Говорова из его 5-й армии черт знает куда, как ткачиху для передачи передового опыта. И еще. Обратите внимание на то, кем осуществлялось командование Западным фронтом. Сталин говорит “мы справимся”, а не “Соколовский справится”.

– И, наконец, Жуков не имеет представления о противнике на своем фронте. Он не представляет, какие именно немецкие дивизии ведут бой с подчиненными ему 5-й и 16-й армиями.

Но если Жуков не командовал, а бегал и материл командующих армиями и генералов, то кто же тогда вникал в обстановку, кто руководил войсками его фронта? Рокоссовский поясняет то, на что невольно натолкнул нас сам Жуков в предыдущей цитате. Рокоссовский вспоминает:

“Спустя несколько дней после одного из бурных разговоров с командующим фронтом я ночью вернулся с истринской позиции, где шел жаркий бой. Дежурный доложил, что командарма вызывает к ВЧ Сталин.

Противник в то время потеснил опять наши части. Незначительно потеснил, но все же… Словом, идя к аппарату, я представлял, под впечатлением разговора с Жуковым, какие же громы ожидают меня сейчас. Во всяком случае приготовился к худшему.

Взял трубку и доложил о себе. В ответ услышал спокойный, ровный голос Верховного Главнокомандующего. Он спросил, какая сейчас обстановка на истринском рубеже. Докладывая об этом, я сразу же пытался сказать о намеченных мерах противодействия. Но Сталин мягко остановил, сказав, что о моих мероприятиях говорить не надо. Тем подчеркивалось доверие к командарму. В заключение разговора Сталин спросил, тяжело ли нам. Получив утвердительный ответ, он с пониманием сказал:

– Прошу продержаться еще некоторое время, мы вам поможем…

Нужно ли добавлять, что такое внимание Верховного Главнокомандующего означало очень многое для тех, кому оно уделялось. А теплый, отеческий тон подбадривал, укреплял уверенность. Не говорю уже, что к утру прибыла в армию и обещанная помощь – полк “катюш”, два противотанковых полка, четыре роты с противотанковыми ружьями и три батальона танков. Да еще Сталин прислал свыше двух тысяч москвичей на пополнение. А нам тогда даже самое небольшое пополнение было до крайности необходимо”.

Как видите, армиями Западного фронта вынужден был командовать через голову Жукова лично Сталин. И дело даже не в том, что он в данном случае послал Рокоссовскому резервы и выслушал доклад, а в том, что распределять резервы должен только командующий фронтом. И Сталин им был, поскольку откуда Жукову знать, на какие участки фронта сколько и каких резервов слать, если, как сказано выше, он не знал, где, сколько и какой противник атакует войска его фронта? На контрасте манеры обращения с подчиненными Жукова и Сталина, хотелось бы обратить внимание, что поведение Сталина в данном эпизоде являлось для него типичным.

Здесь приведём характерный пример из войны Русско – Японской. Генерал Куропаткин обладал лишь низшей из воинских добродетелей — личной храбростью. Храбрость может считаться достоинством лишь применительно к нижнему чину. От офицера, тем более от старшего начальника, требуется уже нечто гораздо большее. Офицер так же не смеет не быть храбрым, как не может не быть грамотным: это качество в нем подразумевается. Суворов формулировал это ясно, кратко и исчерпывающе: «Рядовому — храбрость, офицеру — неустрашимость, генералу — мужество». И он с Наукой Побеждать вдохнул это мужество в сердца Багратиона, Кутузова, Каменского 2-го — взращенной им орлиной стае. Но армия Милютина не знала Науки Побеждать, и громадному большинству ее старших начальников, Куропаткину в том числе (и больше, чем другим) не хватало «мужества» в суворовском понятии этого слова. Отличный администратор, генерал Куропаткин совершенно не был полководцем и сознавал это. Отсюда его неуверенность в себе. «Только бедность в людях заставила Ваше Величество остановить свой выбор на мне», — заявил он Государю, отправляясь в Маньчжурию. Узнав о назначении Куропаткина, М. И. Драгомиров заметил:

«А кто же при нем будет Скобелевым?» Эти «крылатые слова» как нельзя лучше характеризуют положение бывшего начальника штаба Белого Генерала.

Отсутствие интуиции имело следствием то, что Куропаткин принял в ведении стратегических операций в Маньчжурии тактический масштаб туркестанских походов. Он забывал о корпусах, интересуясь батальонами, упускал общее, увлекаясь частным, не умел отличить главного от второстепенного. Постоянно вмешиваясь по всяким пустякам в распоряжения своих подчиненных, Куропаткин распоряжался отдельными батальонами через головы войсковых начальников, передвигал охотничьи команды, орудия, разменивался на мелочи и ничего не замечал за этими мелочами. То же отсутствие интуиции и объясняет его поистине болезненную страсть к отрядной импровизации. Отрядами можно было воевать со среднеазиатскими ханами, отнюдь не с могущественной державой. В Мукденском сражении, например, отряд генерала фон дер Лауница состоял из 53 батальонов, надерганных Куропаткиным из состава 43 различных полков 16 дивизий 11 корпусов всех трех маньчжурских армий! Дальше идти было некуда, и этот один невероятный пример характеризует всю систему куропаткинского управления войсками.

Куропаткин имел благородство сознаться в своих ошибках. Покидая Маньчжурию в феврале 1906 года, он отдал правдивый и честный приказ, отлично ставивший диагноз нашему недугу.

«Был разнобой в обучении войск, недостаточная подготовленность их, ввод в бой по частям… и главное — недостаток инициативы, недостаток самостоятельности у частных начальников, недостаток боевого воодушевления у офицеров и нижних чинов, малое стремление к подвигу, недостаток взаимной выручки у соседей, недостаточное напряжение воли от нижних чинов до старших начальников, дабы довести начатое до конца, несмотря ни на какие жертвы, слишком быстрый отказ после неудачи иногда только передовых войск от стремления к победе и вместо повторения атаки и подачи личного примера отход назад. Этот отход назад во многих случаях вместо того, чтобы вызвать у соседей увеличение усилий к восстановлению боя, служил сигналом к отступлению и соседних частей, даже не атакованных. В общем, среди младших и старших чинов не находилось достаточного числа лиц с крупным военным характером, с железными, несмотря ни на какие обстоятельства, нервами. Мы бедны выдающимися самостоятельностью, энергией, инициативой людьми. Ищите их, поощряйте, продвигайте вперед. Люди с сильным характером, люди самостоятельные, к сожалению, во многих случаях в России не только не выдвигались вперед, но преследовались: в мирное время такие люди для многих начальников казались беспокойными, казались людьми с тяжелым характером и так и аттестовывались. В результате такие люди часто оставляли службу. Наоборот, люди без характера, без убеждений, но покладистые, всегда готовые во всем согласиться с мнением своих начальников, выдвигались вперед…»

Причины наших неуспехов Куропаткин суммировал следующими, делающими ему честь словами: «Прежде всего виноват в этом я — ваш старший начальник».

Наступление врага на наро-фоминском направлении произошло в отсутствие Жукова и Говорова, что, несомненно, усугубило нервозность в наших штабах. Оба генерала, узнав о происшедших во время их отсутствия событиях, спешно возвратились к пунктам управления подчиненными войсками.

Обстановка, о которой доложили Говорову по его прибытии на командный пункт, выглядела сложной.

В первые же часы наступления гитлеровцам удалось нанести мощный удар танками и мотопехотой из района Таширово в стык 222-й стрелковой и 1-й гвардейской Московской мотострелковой дивизий и двинуться по Кубинскому шоссе к автостраде Минск – Москва. Создалась опасность окружения 222-й дивизии. Между левым флангом этой дивизии и правым флангом 1-й гвардейской Московской мотострелковой дивизии образовался разрыв в 2,5 километра, в который ринулось тремя группами до 100 вражеских танков. За шесть часов боя противник углубился в нашу оборону на 10 километров и подошел к Акулово. Создалась опасность его прорыва на автостраду Минск — Москва. По мере продвижения немецких танков с юга на север вдоль шоссе Наро-Фоминск — Кубинка все более нарастала угроза выхода немецко-фашистских войск в тыл левому флангу, а затем и всей Пятой армии.

Чрезвычайная напряженность обстановки в этот день подчеркивалась тем обстоятельством, что в отражении танковой атаки у деревни Акулово вынуждены были принимать участие даже работники штаба армии. У деревни Акулово 17-й полк дивизии заблаговременно оборудовал противотанковый опорный пункт. Сюда срочно был переброшен один стрелковый полк из 32-й стрелковой дивизии полковника Полосухина и его артиллерийско-противотанковый резерв. Л.А.Говоров рассказывал: «Наиболее тяжелыми для нас днями были 1 – 4 декабря. В эти дни германское командование предприняло обходное наступление по способу “двойных клещей”. Первые “клещи” должны были сомкнуться на Кубинке, вторые – в Голицыно через Звенигород. Один из моих полков дрался одновременно фронтом на запад и восток и не позволил противнику расширить фронт прорыва. Сапёры Федор Павлов, Пётр Карганов, несколько дней дежурившие у электрофугасов, установленных на шоссе Наро-Фоминск – Кубинка, встретили гитлеровцев на подступах к Кубинке. Они остановили двигавшуюся колонну немецких танков, взорвав фугасы в центре колонны.

Командарм обратил внимание на существенную роль огненного вала, созданного из сена, соломы, хвороста и других горючих материалов на пути германских танков. Пламя высотою до двух с половиной метров бушевало два часа. Встретив на своём пути сплошную стену огня, танки повернули и подставили таким образом свои бока под выстрелы наших орудий. Из 40 вражеских машин 25 остались на месте. Дальше рубежа Акулово вражеские танки не прошли в тот день. Они повернули на Головеньки и далее в направлении Петровское, чтобы выйти на автомагистраль Минск — Москва обходным путем.»

478-й пехотный полк 258-й пехотной дивизии повел наступление по шоссе вдоль Алабинского полигона на высоту «210,8», что северо-западнее Рассудова, углубляясь в наши тылы уже на 14 километров.

Ликвидация прорыва противника 3-5 декабря 1941 г.

Командующий фронтом генерал армии Жуков приехал в штаб фронта, чтобы на месте разобраться в обстановке. Судя по докладам командующего 5-й армией, связь с войсками была нарушена и обстановка, особенно на Можайском направлении, значительно обострилась.

Он вышел из машины возле здания, в котором размещался штаб и увидел необычную картину. Два конвоира вели человека в лётном комбинезоне со связанными за спиной руками.

– Подойдите сюда, – велел командующий. – В чём дело?

– Товарищ генерал армии, – доложил сопровождавший конвой майор НКВД, – Это паникёр. Берия приказал немедленно расстрелять его без суда и следствия.

– И в чём же заключается его вина?

– Летал на разведку и теперь докладывает, что более полусотни немецких танков с пехотой идут по Можайскому шоссе к Москве. Они уже возле Кубинки.

– Это так? – спросил командующий, обращаясь к лётчику.

– Так точно, товарищ генерал армии. Я на бреющем пролетел. Кресты на танках видел. Танков более пятидесяти, а за ними грузовики с пехотой.

– Бред! – воскликнул майор.

Только недавно, в октябре, летчик Якушин летал на разведку и обна​ружил ночью колонну противника со стороны Калу​ги. Доложил руководству. Жуков прекрасно помнил, как в присутст​вии Лаврентия Берии докладывал это Сталину. Берия отвечал, что, по его данным, нет перемещения не​мецких войск. Второй раз послали того лет​чика уже с ведомым, вновь обнаружили ту же сильную группу, движущуюся без прикрытия.

Вновь доклад Сталину в присутствии Берии. Бе​рия снова говорит, что, по его данным, нет ничего похожего. Жуков настоял тогда на доразведке.

Якушин вылетел, и все подтвердилось. И Жуков вновь пошёл к Сталину. Это было очень вовремя. Успели выдвинуть под Малоярославец последние резервы и задержать врага. Поэтому сейчас диалог с майором принял такой оборот:

– Вот вы и проверите этот бред, а пилота расстрелять всегда успеем.

– Как проверю?

– Полетите с ним на спарке, – кивнул на лётчика командующий, – проверите информацию и доложите лично мне.

– Да я.., да у меня.., – сбивчиво залепетал майор. – У меня другое задание. Да он меня к немцам увезёт.

– Я прикажу вас расстрелять немедленно, – рявкнул командующий и, обращаясь к лётчику, приказал: – Немедленно вылетайте. Буду ждать вашего возвращения, – и обращаясь к майору, прибавил: – Доложите о результате разведки лично мне.

А уже менее чем через час майор НКВД стоял навытяжку перед командующим.

– К Москве действительно идут танки. Почти шестьдесят. Много пехоты за ними. Мы прошли над ними дважды. Нас обстреливали. Перед вражескими танками наших войск нет.

Выслушав майора, командующий велел позвать лётчика и сказал ему:

– Спасибо, тебе, пилот, будешь награждён орденом Красного Знамени, – а потом, обращаясь к порученцу, прибавил: – Прикажите выдать ему водки, чтоб мог обмыть награду с боевыми товарищами. Ещё раз спасибо.

Генерал армии склонился над картой. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять: врагу на этом направлении противопоставить нечего.

Нарофоминский прорыв немцев к Москве (1-2 декабря 1941 года).

Он связался с командующими авиацией фронта, чтобы приказать нанести бомбовый удар по колонне. Тот доложил, что на аэродроме, ближайшем к штабу, кончился боезапас. Да и низковата облачность для прицельного бомбометания, а удар по площади ничего не даст.

Не часто в жизни у генерала армии случались ситуации, когда он не мог принять решения в силу сложных обстоятельств и оказывался бессилен поправить положение.

Он мог только представить себе, как колонна вражеских машин стремительно двигается по Алабинскому полигону к столице. И это случилось именно тогда, когда уже казалось, что враг выдохся и его наступление окончательно захлёбывается.

Наверное, это был самый чёрный день во всём боевом поприще генерала армии. Почти шестьдесят танков! По тем временам – силища огромная. Да ещё пехота на автомобилях.

Выход оставался только один, и генерал армии не мог им не воспользоваться. Он попросил соединить с Верховным Главнокомандующим, просил соединить его со Сталиным.

Полки стрелковой дивизии, прибывшей из Сибири, разгрузились на нескольких полузаметённых снегом подмосковных станциях. Где–то, совсем рядом, спал тревожным сном огромный город. Под утро мороз крепчал, пощипывая щёки, забираясь под шапки–ушанки. Но что сибирякам мороз?! Привычны они к морозу. Да и экипировка под стать погоде – все в добротных полушубках, в валенках.

Резко прозвенела в морозной тишине команда: «Становись», и капитан Михаил Посохов одним из первых встал на краю пристанционной площади, обозначая место построения своей роты, первой в первом батальоне полка. Строй полка протянулся через всю площадь и занял улочку, тянувшуюся вдоль скрытого посадками железнодорожного полотна. Строили повзводно, в колонну по три, готовясь к пешему маршу.

– Теперь уж скоро, – молвил пожилой, видно по всему, бывалый красноармеец, приятной наружности.

Благородные черты лица выдавали в нём человека не простого, хотя он и старался не выделяться среди товарищей. Капитан Михаил Посохов давно обратил на него внимание, ещё в пункте формирования. В их полк добавили людей, мобилизованных в районе Томска, чтобы пополнить его до полного штата. Это было несколько недель назад. Знакомились с пополнением уже в эшелонах, которые летели стрелой к Москве через всю Россию.

Ротному в сложившейся обстановке недосуг побеседовать с каждым. Но с этим красноармейцем он всё же нашёл время переброситься несколькими фразами.

– Как вас величать? – поинтересовался он вежливо, чувствуя, что этот его подчинённый особенный, предполагая в нём какую–то тайну.

– Красноармеец Ивлев, – ответил тот.

– А как по имени и отчеству величать? – вдруг с теплотой попросил Посохов.

– Афанасий Тимофеевич.

– Откуда призваны?

– Из–под Томска, с таёжной деревушки, – и он сказал название, которое ничего не дало Посохову, а потому он его и не запомнил.

– Из деревушки? – спросил Посохов, не скрывая удивления.

– Так точно, – несколько распевно подтвердил Ивлев. – Учительствовал там.

– Годков–то, небось, немало. Почему призвали?

– Добился, чтоб призвали. Как можно сидеть, коль такое творится. Я ведь кое-что умею. Почитай, империалистическую всю прошёл, да и в гражданскую воевать довелось.

Ивлев умолчал, на чьей стороне воевал в гражданскую, а Посохов и не спросил, поскольку такой вопрос был бы совершенно нелепым.

– И рядовой?

– В империалистическую был, – Ивлев сделал паузу, – унтер–офицером, – намеренно прибавив слово «унтер», хотя офицером он был без этого добавления. – Ну а в гражданскую всяко случалось, там ведь поначалу по должностям определяли, – уклончиво ответил он. – После ранения и осел в Сибири. Там меня едва выходили на заимке, где спрятали, когда белые наступали.

И в последней фразе он всё перевернул с точностью до наоборот. Оставили его на заимке не красные, а белые, поскольку ранен он был тяжело. Оставили у зажиточного крестьянина, причём с подлинными документами, которыми он после окончания академии Генерального штаба уже не пользовался, и по которым его знали разве только однокашники по кадетскому корпусу, юнкерскому училищу, да первым годам офицерской службы. На спецфакультете академии, куда он поступил после нескольких лет службы, пришлось сродниться с другой фамилией и привыкать к иной биографии…

– Может быть, ротным писарем вас назначить? – спросил Посохов. – Всё полегче будет.

– Я, товарищ капитан, на фронт просился не бумажки писать. А за возраст мой не беспокойтесь. Молодых ещё обставлю, когда придёт нужда.

– Тогда командиром отделения. У меня в первом взводе одного отделённого нет. Справитесь?

– Должность, конечно, для меня очень ответственная, – скрывая улыбку, молвил Ивлев. – Постараюсь справиться, коли прикажете.

И вот теперь, когда прозвучала команда «Шагом–марш!», Ивлева отделял от Посохова только молодой лейтенант, командир взвода.

Посохов не нашёл ничего необычного в ответах Ивлева. После урагана, пролетевшего над Россией в годы революции и гражданской войны, мало ли как складывались судьбы. У самого–то биография более чем запутана. Мать погибла в восемнадцатом, а отец… Имя отца мать просила забыть строго настрого и навсегда. Так наказала ему, когда прощалась с ним, совсем ещё мальчишкой, оставляя у родственников в соседей деревушке. Сама же она ушла в село Спасское, что на берегу чудной речушки Теремры. Зачем ушла туда на свою погибель, Посохов понял не сразу. Собственно, Посоховым он тогда ещё не был. Сельские мальчишки называли его барчуком, потому как жил он с матерью своей в господском доме.

Однажды сельская сплетница спросила у него, знает ли кем приходится ему местный помещик Николай Дмитриевич Теремрин? Миша не знал, и она пояснила, что помещик Теремрин приходится ему отцом, что, мол, матушка Анюта, нагуляла его со своим барином. Вечером он рассказал об этом матери, но только взбучку от неё получил, а потом и сплетница получила по заслугам не только от матери, но уже и от барина. Так Миша и не понял, кто же прав.

Был у помещика сын Алексей, которого Михаил видел сначала юнкером, затем офицером и который относился к нему очень хорошо.

В тот страшный год, когда Миша лишился матери, безчинствовал в округе красный комиссар Вавъессер. Его отряд застал врасплох барина в его господском доме. Это Михаил запомнил хорошо.

– А ну выходи на суд людской! – кричал комиссар, осаживая плетью коня.

К дому двинулись два подручных Вавъессера, и стало ясно, каков будет этот суд «людской». Но тут прогремели два выстрела, и оба карателя пали замертво.

Вавъессер поскакал прочь, но пуля достала и его, правда, только ранила.

По дому открыли огонь. Завязалась приличная перестрелка. Во время перестрелки мать успела вывести Михаила из дому и укрыться с ним в лесу. Что произошло дальше, Михаил не знал. Помнил только, что мать долго и горько плакала, а потом, поздней ночью отвела его окольными путями в соседнюю деревню, к дальним родственникам. Долго она с ними спорила, что доказывала им, а потом и ушла ещё затемно, ушла, как узнал он потом, в Спасское. А под утро вспыхнул ярким пламенем господский дом. Говорили потом, что Аннушка подожгла его вместе с карателями, и что Вавъесер по причине ранения спастись не сумел, потому, как в суматохе пожара каждый спасал свою шкуру.

А уже под вечер двоюродный дядька, у которого оставила Михаила мать, сказал ему:

– Убили твою мамку. Не дай Бог тебя искать станут. Уходить надо.

Дядьке шепнули, что подручный Вавъессера обронил фразу: «А где щенок её? Он, говорят, сынок буржуя? Найти мне его!».

Ночью дядька проводил Михаила до опушки леса, который, как запомнил Михаил, назывался Пироговским, и сказал:

– Ты, Мишаня, забудь из какого села идёшь и как звать мамку твою. А пуще всего забудь фамилию барина Теремрина. А теперь иди, этой дорогой иди!

Прицепил ему за спину котомку, дал выструганную палку и сказал:

– Вот тебе посох, может и приведёт он тебя к удаче.

Долго плутал Миша, прячась от людей, и добрел до какого–то городка, где его изловили и привели в какой-то приют.

– Звать как? – спросил мужчина в белом халате.

– Почём я знаю. Отца, сказывали, прибило ещё в ту войну. Мать померла.

– Да брось ты свою палку, – с раздражением сказал мужчина.

– То посох мой…

– Посох? Вот и запишем тебя Посоховым. Запомнишь?

– Запомню.

Так Андрей, не имевший фамилии, по той понятной причине, что фамилию отца–дворянина носить не мог, а материнскую и не знал вовсе, стал Посоховым.

После детского дома поступил в пехотную школу и стал красным командиром.

И вот он шёл в колонне стрелкового полка во главе своей роты защищать Москву.

Куда их вели, знало, пожалуй, лишь полковое начальство. Маршем следовала вся их стрелковая дивизия сибиряков.

Сталин разговаривал с командиром 3–й авиадивизии дальнего действия полковником Головановым, когда раздался звонок по ВЧ (высокочастотной телефонии). Командующий фронтом докладывал встревоженным голосом: со стороны Можайска на Москву движется колонна танков, силою до шестидесяти машин с пехотой. Остановить её нечем. Никаких наших подразделений и частей на этом направлении нет.

Не время было спрашивать, почему оборона на этом направлении оказалась эшелонирована столь слабо. Сталин спросил лишь одно:

– Ваше решение?

Командующий фронтом доложил, что принял решение собрать артиллерию двух стрелковых дивизий пятой армии, 32–й и 82–й, но для того, что бы перебросить их на участок прорыва, времени уже нет. Нужно любой ценой задержать танки, идущие по главному шоссе Алабинского полигона на Голицино, а задержать их нечем.

Сталин тут же позвонил Жигареву, коротко ввёл в обстановку и попросил нанести удар по танковой колонне силами фронтовой авиации.

– Это невозможно, товарищ Сталин. Низкая облачность не позволит нам нанести точный бомбовый удар, а против танков удар по площади не эффективен.

Сталин согласился с командующим авиацией и обратился к Голованову:

– Может быть, выбросить десант?

– Вероятно, это единственный выход, – согласился Голованов, – Но здесь есть сложности. Выбрасывать десант с шестисот – тысячи метров в данной обстановке безсмысленно. Низкая облачность сведёт на нет точность выброски, а глубокий снег не позволит десанту быстро сосредоточиться в районе прорыва. К тому же, противник сможет расстрелять парашютистов в воздухе.

– Но не сажать же самолеты в поле перед танками противника? – с раздражением спросил Сталин.

– Да, это тоже невозможно, – подтвердил Голованов. – Часть самолетов неминуемо погибнет при посадке, да и приземление под огнём противника не приведёт к успеху.

– Каков же выход?

– Выход есть. Нужно высадить десант с предельно малых высот и с предельно малой скорости самолётами транспортной авиации. Глубокий снег в этом случае нам на руку.

Сталин долго молчал, затем сказал:

– Без парашютов? Как же это? Ведь люди погибнут.

– При выброске с парашютами погибнет больше. А здесь снег смягчит удар. Можно надеяться на незначительные потери. К тому же иного выхода у нас нет, – убеждённо сказал Голованов.

Он доложил, что на аэродроме транспортной авиации близ села Тайнинское находятся самолеты ПС–84 и ДС–3. Лётчики на них опытные, у каждого солидный налёт в различных метеорологических условиях. Пройти на бреющем над полем и обеспечить выброску десанта они вполне способны.

Схема боевых действий танковой группы с 18 СБР 3-4 декабря 1941 г.

– Остаётся найти резервные части, которые можно быстро доставить в Тайнинское.

У Сталина на карте были нанесены все самые свежие данные об обстановке, о расположении частей и соединений, о подходе резервов. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить: ближе всех к Тайнинскому находились части стрелковых дивизий, следовавших маршем на формирование 1–й ударной армии. Верховный попросил уточнить, где находятся они в данный момент, и узнав, что в районе Пушкино, приказал повернуть два стрелковых полка на аэродром.

– Какие силы мы можем десантировать? – спросил Сталин у Голованова.

– Каждый самолет может взять до тридцати десантников с противотанковыми ружьями из расчёта одно на двоих, с противотанковыми гранатами и личным оружием.

– Хорошо. Сколько у нас есть самолётов?

– Надо, чтобы количество транспортников довели до тридцати, – сказал Голованов. – Пятнадцать в Тайнинском уже есть. Ещё пятнадцать нужно перебросить с аэродрома Внуково из состава особой авиационной группы.

– Поезжайте в Тайнинское, – размеренно сказал Сталин. – Лично поставьте задачу лётчикам. Когда прибудут стрелковые полки, поговорите с людьми, обрисуйте обстановку и попросите от моего имени выполнить эту опасную задачу, отберите только добровольцев.

Михаил Посохов шел в строю батальона во главе своей стрелковой роты. Этот день 1 декабря 1941 года, казалось, был рядовым днём долгой обороны Москвы. Гитлеровцы продолжали наседать и ещё не оставили надежды ворваться в город. И хотя мало кто в тот день знал, что эти их попытки – последние, что через несколько дней Красная Армия перейдёт в решительное контрнаступление, которое готовилось Ставкой уже давно, в каждом защитнике Москвы росла уверенность в победе. Эта уверенность крепла и в сердцах тех, кто ещё только направлялся к переднему краю, чтобы принять участие в великой битве за столицу. Впрочем, каждый понимал, что враг ещё был ещё слишком сильным, а потому свет победы ещё только брезжил в сердцах, но не был различим на небосклоне в этот серый и облачный день.

Неожиданно поступил приказ свернуть с шоссе, и полк двинулся по неширокой, очищенной от снега дороге.

Шли долго. Посохову были незнакомы эти края, а вот Ивлев вдруг проговорил вполголоса:

– Знаменитые места. Село Тайнинское. Когда–то здесь бывал Иоанн Васильевич Грозный.

Посохов понял, что это сказано именно для него. Ивлев постоянно старался дать своему командиру интересную, иногда даже важную информацию. Командир должен знать больше, нежели подчинённые в любом вопросе. Так было всегда в старой Русской армии. Так не получалось пока в Красной Армии.

Неожиданно впереди открылось широкое поле. Вдали виднелись большие двухмоторные самолёты.

– Что ж это, братцы, дальше на самолётах что ли повезут? А я летать боюсь.

Посохов обернулся. Говорил молодой солдатик из нового пополнения. На лице был написан испуг. На него цыкнули товарищи, мол, как же тогда в бой пойдёшь, если трусишь. Но он снова повторил:

– Так то бой. Фрицев бить – всегда пожалуйста. На медведя с батей ходил – не боялся и фрица не забоюсь. А самолет…

– Разговоры в строю, – сказал Посохов.

Разговоры прекратились. В строю наступила тишина. Надо полагать, очень немногим в ту пору приходилось летать на самолётах, особенно из числа сельских жителей.

Через полчаса на краю поля аэродрома замерли в строю два стрелковых полка. Перед строем Посохов увидел группу военных. Они о чём–то говорили с командиром дивизии и командирами полков. Явно кого–то ждали. Вскоре проявилась эмка, из которой вышел военный, перед которым все бывшие на поле офицеры почтительно стали полукругом. Затем прибывший сделал несколько шагов к строю и заговорил достаточно громким голосом. В морозной тишине его было слышно и на флангах строя.

– Сынки, я приехал к вам прямо от товарища Сталина. На Можайском направлении – критическая обстановка. Прорвалось шестьдесят танков с пехотой. Идут от Можайска прямо на Москву. Остановить их нечем. Вся надежда на вас. Задание опасное. Нужны только добровольцы. Необходимо десантироваться с малой высоты, а попросту прыгнуть с самолетов в сугробы, и остановить танки. Иного способа нет. Верховный просил меня лично от его имени обратиться к вам с такой просьбой. Повторяю, задание опасное, а потому только добровольцы пять шагов вперед, – он сделал внушительную паузу, чтобы смысл его слов мог дойти до каждого и закончил краткое своё выступление резкой и отрывистой командой: – Шагом–марш!

Посохов рубанул строевым пять шагов, краем глаза видя, что и командир взвода, и Ивлев и другие солдаты не отстают от него. Уже остановившись на указанном рубеже, он полуобернулся, чтобы найти глазами красноармейца, жаловавшегося на то, что боится летать на самолётах. Он вышел из строя вместе со всеми. Собственно, говорить «вышел из строя» было не верно, ибо указанных пять шагов сделал весь строй полка.

В первую очередь отбирали ПТРовцев, то есть расчёты противотанковых ружей. Посохов и Ивлев тоже оказались в составе десанта. Посохов был назначен командиром одной из боевых групп. Командование отбирало наиболее крепких, выносливых. Ведь прыжок в сугроб, как бы он не был опасен, это только начало. А затем предстоял бой с превосходящим противником, бой с танками, причём бой в подавляющем большинстве своём людей необстрелянных.

И вот первые пятнадцать самолётов в снежных вихрях разбега стали один за другим подниматься в воздух. Ивлев увидел в иллюминаторе созвездие куполов знаменитой Благовещенской церкви села

Тайнинское, уплывающее под крыло и перекрестился, затем повернулся к Посохову с удивлением посмотревшему на него и впервые назвав его на «ты», тихо молвил:

– Перекрестись, командир, и подумай о Боге. Мы сейчас в его воле. Ведь с неба пойдём в бой… Пусть дарует нам победу.

Посохов молча глядел на Ивлева, не зная, как реагировать. Кто–то нервно хохотнул, заявив:

– При чём здесь Бог? Когда б он был, не допустил бы к нам этих варваров.

Ивлев не стал отвечать, просто запомнил чернявенького красноармейца, не желавшего понимать очевидного. Впрочем, винить его не мог. Сложное было время. Никто из десантников, находившихся и в этом, и в других самолётах даже не подозревал, что человек, посылавший их на задание, молился в эти минуты за них с глубокой верой, искренне и нелицемерно.

Станция метро «Сокол» прифронтовой Москвы декабря 1941 года была полупустынна. Шум подходящего из центра поезда перекрыл все существовавшие здесь звуки. Открылись двери вагонов и на перрон вышел Сталин. Он был спокоен. Твёрдой неторопливой походкой поднялся по центральной лестнице в вестибюль. Единственный охранник уверенно следовал за Верховным главнокомандующим. При выходе на улицу Сталина обступила группа детей. Для каждого нашлось по кулёчку карамелек. Улыбка и добрые светящиеся глаза вождя всегда привлекали ребятишек, сопровождавших его к храму Всех Святых, храму русской воинской славы и тяжкого горя прошедших революционных лет.

Сталин осенил себя крёстным знамением и вошёл в ограду храма. Здесь были похоронены многие русские патриоты, павшие в смутном безвремении. Здесь был похоронен Иван Багратион, отец знаменитого генерала П.И. Багратиона. Сам полководец поставил памятник на отцовской могиле. Русские солдаты не только не смущались его национальностью, но и прозвали по-своему: «Бог рати он». Главный престол был освящен в честь всех святых, а два придела – в честь иконы «Всех скорбящих Радость» и во имя праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы. Незадолго до революции, когда шла другая война – Первая мировая, в окрестностях Всехсвятского, близ его церкви, было создано Братское кладбище для павших русских воинов. Святая великая княгиня Елизавета Федоровна, которой принадлежала идея об устройстве этого кладбища, взяла над ним официальное покровительство, ее поддержала Московская городская управа, приняв соответствующее решение в октябре 1914 года. Кладбище было поистине братское – оно предназначалось для погребения офицеров, солдат, санитаров, сестер милосердия и всех, кто погиб «во время исполнения своего долга на театре военных действий», павших на поле брани или умерших от ран в госпиталях. Под него выкупили землю у местной владелицы А. Н. Голубицкой. Попечителем же кладбища стал гласный Московской городской думы Сергей Васильевич Пучков – это его стараниями несколькими годами раньше в Москве был воздвигнут памятник «святому доктору» Ф. Гаазу, который и теперь, к счастью, стоит в Малом Казенном переулке. Открытие Братского кладбища состоялось 15 февраля 1915 года. На нем присутствовала Елизавета Федоровна. Около кладбища освятили часовню, где было совершено отпевание первых похороненных. Первой оказалась погребена погибшая на передовой сестра милосердия О.Н. Шишмарева. На надгробной плите была сделана надпись: “Ольга Николаевна Шишмарева, 19-ти лет, сестра милосердия первого сибирскаго отряда Всероссийскаго союза городов, скончалась 28-го марта 1915-го года от смертельной раны, полученной на передовых позициях”.

Епископом Димитрием Можайским было совершено первое отпевание и были погребены сотник В.И. Прянишников, унтер-офицер Ф.И. Попков, ефрейтор А.И. Анохин, рядовые Г.И. Гутенко и Я.Д. Салов, а также 19-тилетняя сестра милосердия А. Нагибина. На территории огромного воинского некрополя-пантеона были похоронены 17,5 тысячи рядовых, более 580 унтер-офицеров, офицеров и генералов, 14 врачей, 51 сестра милосердия и боевые русские лётчики, воевавшие в 1915-1918 годах. Здесь же на отдельных участках были погребены сербские, английские, французские солдаты и офицеры и около 200 юнкеров, погибших в боях в 1917 году в Москве.

В храме началась служба. Пристарелый отец Михаил служил молебен о даровании победы русскому оружию. Верховный, как и все прихожане-мужчины, стоял в правом приделе храма. Он подходил к святым иконам, крестился, обошёл весь храм. Потом тихо и незаметно вышел и спустился в метро.

О том не мог знать на фронте никто, в том числе и Ивлев, но Ивлев был уверен, что это было именно так!

– Помолись, командир, не зря мы над храмом святым пролетаем. Ничего не бывает случайным в мире Божьем. Через какой–то час Бог рассудит нас и воздаст каждому, даровав победу достойным.

И Посохов украдкой перекрестился, произнеся слова молитвы, внезапно вспомнившейся ему из глубокого детства, когда он вместе с матушкой своей бывал в храме в селе Спасское.

– Вот и добре. Теперь я за тебя, командир, спокоен. Теперь верю, что высокая судьба ожидает тебя, что ещё будешь ты большим генералом, причем в тех войсках, к которым приобщаешься сегодня при столь необычных обстоятельствах.

Самолёты легли на боевой курс и через некоторое время шум двигателей стих настолько, что показалось, будто они замолкли совсем.

Прозвучала команда, и Ивлев первым шагнул к люку, громко сказав:

– Дозвольте мне, товарищ капитан, первому, на правах старшинства… Посохов прыгнул следом.

 

Тридцать человек рухнули в сугробы близ дороги. Кто–то стонал, кто–то лежал в снегу, не шевелясь. Ивлев, подполз к красноармейцу лежавшему неподалёку от него, перевернул. Этот был тот чернявенький пересмешник. Пульс у него не прощупывался. Это уже потом было подсчитано, что потери убитыми и ранеными при десантировании составили до 20 процентов. А в тот момент было не до подсчётов. Десантировались прямо перед вражескими машинами так, что бойцы оказались и на дороге и по её обочинам. Немцы, очевидно, не сразу поняли, что произошло, кто посыпался на них с неба и зачем. Загремели выстрелы противотанковых ружей.

Посохов отдавал какие–то распоряжения, распределял цели, указывал прицелы. Ивлев скатился в кювет у дороги. Земля дрожала. К нему приближался танк, башня которого было повёрнута в противоположную сторону. Слышался стук пулемёта. Танк поравнялся с ним, и Ивлев бросил противотанковую гранату под гусеницу. Взрывом отбросило в сторону. Танк крутился на месте, но пулемёт продолжал отчаянно работать, выбирая цели близ дороги. Вторую гранату Ивлев бросил на трансмиссию и отполз, изготовившись к ведению огня по экипажу, который должен был покинуть машину. Но тут почувствовал резкий удар и потерял сознание.

А Посохов продолжал руководить боем на этом, одном из важнейших участков смертельной схватки. Горели немецкие танки. Сколько? Много… Подсчитать было невозможно. Потери гитлеровцев будут подсчитаны потом, а пока, пока жестокий бой распался на несколько очагов.

Первая волна самолётов выбросила 450 бойцов. Девяносто человек разбились сразу. Уцелевших хватило тоже ненадолго. Но они сделали своё дело, задержав танки, заставив их развернуться в боевой порядок, причем во время развёртывания часть танков увязло в глубоком снегу. Когда же гитлеровцам показалось, что они справились с десантом и можно продолжить движение, из–под облаков вынырнули ещё пятнадцать тяжёлых краснозвёздных машин, и снова посыпались в снег красноармейцы, готовые вступить в жестокий бой – люди, презревшие смерть, люди, одолеть которых казалось уже делом невозможным. Снова выстрелы противотанковых ружей, снова взрывы противотанковых гранат, снова безпримерные подвиги бойцов, бросающихся под танки.

Головные подбитые танки загородили остальным путь вперёд. Но взрывы уже гремели и в глубине колонны, и в её тылу. О чём думали гитлеровцы в те минуты огненной схватки? Как оценивали они происходящее? Перед ними было что–то из области фантастики. Огромные русские самолеты, проносящиеся над землей на высоте от пяти до десяти метров, и люди прыгающие в снег, а потом, правда уже не все, поднимавшиеся в атаку и шедшие на броню, на шквальный огонь пулемётов с единственной целью – уничтожить незваных гостей, топтавших родную землю.

Противник вынужден был остановиться и закрепиться на высоте 210,8. Захват Голицыно был сорван и армия Говорова не попала в окружение. Всю ночь пехотные подразделения врага добивали остатки отважного десанта, не давшего танковой группе с ходу выскочить на Можайское шоссе и отрезать нашу пятую армию.

Немецкие офицеры, развернувшие свой НП на высоте, были поражены кровавым декабрьским закатом, в котором отражались силуэты башен и зданий неприступной Русской Столицы.

Бой возле высоты 210,8 близился к развязке. Русский десант стоял насмерть. Посохов видел, что на поле, возле подножья горы полыхало и замерло без движения более двадцати танков. Но огонь немцев усиливался. К ним подошло подкрепление, подтянулись артиллерийские и миномётные батареи, которые расположились на склонах горы и были недостижимы для оружия десанта. Они быстро пристрелялись и повели огонь на поражение. Но ранние зимние сумерки уже окутывали своей пеленой место схватки, помогая остаткам десанта отходить в лес. Боеприпасов у десантников уже практически не осталось.

Посохов, легко раненый, вместе с уцелевшими бойцами своей группы отходил на север, куда отжимали их немецкие автоматчики. Группа Посохова вытаскивала двух раненых, которые не могли самостоятельно идти. Одним из них был Ивлев. Несмотря на наседающих автоматчиков, Посохов вытащил его почти из-под гусениц горящего танка. Теперь, когда они углубились в незнакомый лес, Посохов сказал: «Я даже не знаю, где мы. Ведь место выброски корректировалось уже в воздухе, на подлёте. Что же делать? Куда идти?»

Ивлев лежал на спине. Сквозь голые ветви могучих лесных великанов проглядывало очистившееся небо. Загорались первые звёзды, а на западе пылал багровыми полосами закат. И Ивлеву показалось, что на закатном небе в кровавых всполохах проглянули до боли знакомые башни Кремля, здания и улицы столицы.

Он протёр глаза, но видение, слабо колыхаясь, не уходило. Посохов тоже заметил этот необычный закат, но смотрел на небо совсем недолго. Его терзал вопрос: «Что делать? Куда идти? Немцев они не уничтожили, завтра с утра танки ринутся на Москву, и кто сможет теперь их остановить?» Местность была для него совершенно незнакома. Карта осталась в планшете, который он отдал начальнику штаба перед посадкой в самолёт. Посохов наклонился над Ивлевым, как бы ища ответа на свои нелегкие вопросы. Ивлев скорее почувствовал его, чем увидел. «Две вещи вызывают подлинное удивление и восхищение. Это звёздное небо над нами и нравственный закон внутри нас – услышал Посохов слабый, но чёткий голос Ивлева, – Не журись, командир, мы в лесах возле Алабинского военного лагеря, где-то между Кубинкой и Голицыно.» Первая часть фразы Ивлева была настолько неожиданной, что Посохову показалась бредом раненого. Но когда Ивлев стал давать ориентировку по месту, Посохов прислушался внимательнее. Ивлев тем временем несколько повернулся на своём холодном ложе и освободил здоровую руку. «Вот Полярная звезда, – сказал он, – Это наше путеводное светило в этой последней для очень многих ночи. Идите строго на север. Там две большие дороги. Минское и Можайское шоссе. Нужно продвигаться к этим магистралям – они выведут на Кубинку. Там наверняка наши ещё держат оборону.»

Посохов с благодарностью посмотрел на мерцавшую в морозной выси путеводную звезду. В его группе было человек десять – те, кто остался в живых после страшного боя. Десант был разгромлен, но всё ещё лежало на весах.Немцы так и не смогли одолеть в тот день 25 км, отделявшие их от Голицыно.

Группа Посохова медленно продвигалась на север. Автоматные очереди стихли. Лишь висели над Прожекторной горой осветительные ракеты. Светят немцы. Боятся ночной контратаки. После внезапного русского десанта, с которым пришлось воевать полдня и потерять почти половину танков, противник был настороже. Но контратаковать было уже нечем и некому. Посохов мучался, что не смог правильно организовать огонь своей группы – много боеприпасов сожгли впустую. Не выдержав, он сказал об этом Ивлеву. Тот был в полузабытии. Но голос Михаила прорвался сквозь окутавший сознание хрустальный звон. Ивлев с усилием втиснул себя в трагичную реальность той ясной морозной ночи. Солдаты остановились передохнуть, и Ивлев, собравшись силами, заговорил: «Ты знаешь, командир, ведь мы сделали всё, что могли. Русский Меч сам знает, когда он обрушит на врага своё сверкающее неотвратимым возмездием остриё. Только помни, как он был рождён. Давно – давно эта земля была порабощена. Орды врага сломили сопротивление раздираемых распрями воинов. Инобесие ведь родилось не вчера… Земля стонала от мучений, и народ пошёл просить совета к своим подвижникам, кои ещё оставались в глухих пустынях и подземных катакомбах разрушенных монастырей. Народ вопрошал, когда же конец нашествию? Как одолеть врага?

И чернецы ответствовали измученным мирянам: «ПУСТЬ ТЕ, КТО ГОТОВ ОТДАТЬ ЖИЗНЬ ЗА РОДИНУ, ОТДАДУТ НАМ СВОЮ КРОВЬ, КТО СКОЛЬКО СМОЖЕТ.

НО ЭТО ДОЛЖНА БЫТЬ АЛАЯ ГОРЯЧАЯ КРОВЬ ВОИНОВ, ЖИЖА, ТЕКУЩАЯ В ЖИЛАХ ТОРГАШЕЙ, БУДЕТ БЕЗПОЛЕЗНА.

И ТОГДА МЫ СОБЕРЁМ ЭТУ ДЫМЯЩУЮСЯ КРОВЬ В ЖЕРТВЕННЫЙ СОСУД. С ВЕРОЙ И МОЛИТВОЙ ИЗБРАННЫЕ СТАРЦЫ ВЫПАРЯТ РАСТВОРЁННОЕ В НЕЙ ЖЕЛЕЗО.

И ТОЛЬКО КОГДА ЕГО ХВАТИТ НА МЕЧ, В ДЕЛО ВСТУПЯТ КУЗНЕЦЫ. В ПОЛУТЁМНОЙ КУЗНЕ, НА ОКРАИНЕ НЕВИДИМОГО ГРАДА КИТЕЖА, ПОД ДРУЖНЫМИ ВЗМАХАМИ МОЛОТОВ, ПОД ТЯЖКИЕ ВЗДОХИ МЕХОВ ГОРНА И ГУДЕНИЕ ПЛАМЕНИ В РОССЫПЯХ ГОРЯЩИХ ИСКР РОДИТСЯ СВЕРКАЮЩИЙ МЕЧ НЕОТВРАТИМОГО ВОЗМЕЗДИЯ.

СТРАШНЫМИ БУДУТ ЕГО УДАРЫ. НАСТАНЕТ БОЖИЙ СУД. СПРАВЕДЛИВОСТЬ БУДЕТ ПРИНЕСЕНА НА ОСТРИЕ КЛИНКА. НЕ МИР ПРИНЁС Я ВАМ, НО МЕЧ! И РЕКИ ЯДОВИТОЙ ВРАЖЕСКОЙ КРОВИ ПОТЕКУТ ПО НАШЕЙ ЗЕМЛЕ. ОНИ ОМЕРТВЯТ И ГОРОДА И ДЕРЕВНИ, СЛОВНО КИСЛОТА, РАЗЛАГАЯ И РАСТВОРЯЯ В СЕБЕ ВСЯКОГО, СТОЯЩЕГО НА ИХ ПУТИ. НО РАСТВОРИТЬ ОГНЕННУЮ СТАЛЬ КАРАЮЩЕГО РУССКОГО МЕЧА ИМ БУДЕТ НЕ ПОД СИЛУ. И В КРОВАВОМ ЗАРЕВЕ ПОСЛЕДНЕЙ БИТВЫ ВЫ УВИДИТЕ ТЯЖКУЮ ДОЛГОЖДАННУЮ ПОБЕДУ.»

Не зря Сталин в своей речи на Параде 7 ноября упомянул Александра Невского. Кто к нам с мечём приидет, от меча и погибнет! День празднования святого Александра Невского – 6 декабря. Сегодня уже второе. Близок заветный час. Мы доживём, командир, и увидим всё своими глазами.»

Ивлев замолчал. Посохов и солдаты группы завороженно стояли возле раненого. Никогда и никто не говорил им таких слов.

Группа продолжила движение на север. Крепкий мороз подгонял усталых измученных людей. Вдруг в лунном свете проявились характерные очертания нашего танка Т-28, за ним была видна насыпь шоссе.

Вокруг танка ходил часовой. Вдоль шоссе угадывались стрелковые ячейки. Искрящаяся броня трёхбашенной махины была обитаема. Танкист в кожаном комбинезоне вылез из машины и контролировал смену часового.

Появление группы Посохова было встречено насторожённо. Их было решено отправить в Кубинку с сопровождением. А пока предложили устроиться в недостроенном блиндаже, благо печка там была. Усталость свалила не всех. Посохов устроился возле Ивлева и спросил полушёпотом: «Что за место такое Кубинка? Иностранцы что ли там проживали?»

Ивлев чуть повернул голову: «Нет не иностранцы, а боярин Иоанна Грозного Иван Иванович Кубенский. В грозном 1812 году Кубинку защищал арьергард Милорадовича, при отходе Русской армии к Москве после знаменитого Бородинского сражения. Были тяжёлые бои с наседавшими французами, но Милорадович отбился. Теперь, Михаил, наше время настало. Не сезон нам с тобой по госпиталям валяться. Подлечимся чуток, а там и в войска.»

В 82-й дивизии 5 армии было захвачено несколько пленных немцев. Офицеры дивизии сразу приступили к допросу. Первым входит унтер с Железным крестом. Переступив порог, он громко вещает:

— Мой танк покорял Польшу, Бельгию, Францию, всю Европу! Он гордость фатерланда! После похода в Россию ему место в музее! Как вы смели стрелять в мой панцерваген! Вас жестоко покарают бог и фюрер!
Допросили следующего пленного.
— Мы должны были наступать на Рассудово, там с кем-то соединиться и далее по хорошей дороге въехать в Москву, где нас со вчерашнего дня ждут эсэсовские дивизии…
Приводят еще группу пленных из той же дивизии. На допросе пленные несут уже известный вздор:
— В Москве наши, еще вчера вошли.

Вводят гитлеровца в аккуратно подогнанном и без окопной грязи обмундировании. «Язык» сообщает, что за последнюю неделю изо дня в день офицеры говорили солдатам о величайших успехах танковых дивизий, а 30 ноября объявили, что эсэсовские войска уже в Москве, что обороны красных больше не существует, а есть только отдельные очаги сопротивления в районах Наро-Фоминска и Кубинки. После того как эти очаги будут обойдены пехотными дивизиями, моторизованная дивизия должна безостановочно следовать в Москву.
— Откуда вам, солдату, известно, что должны делать дивизии? — спросили необычно широко осведомленного пленного.
— Я был писарем в оперативном отделе штаба корпуса и готовил схемы. Попросился у начальника в полк, чтобы получить награду от фюрера. Я наследник большого дела, в котором имеет интерес и начальник. Он одобрил мое решение и просьбу удовлетворил.

 

Становится понятно, почему солдат выглядит щеголем. Это живой капиталист, для которого война — карьера, нажива, бизнес. Только он оказался чересчур доверчив к геббельсовской пропаганде и напрасно покинул теплое местечко в штабе. Стало известно, что противостоящий немецкий корпус имеет одноэшелонное построение и остался без резерва. Все брошено в бой. Значит, враг не сможет быстро перестроить свои ряды и назавтра будет действовать в прежней группировке.

Это были очень важные сведения. Ведь соседняя 33-я армия Ефремова тоже без резервов, ее части в большом некомплекте, артиллерии, можно сказать, нет: в одной из дивизий всего семь орудий. Да и от них толку мало — по десятку снарядов на каждое. При таких возможностях не поставишь огневые завесы, не создашь заградительный огонь перед атакующим противником. Можно было рассчитывать лишь на фронтовые резервы, а когда они подойдут – неизвестно.

 

С раннего утра второго декабря немцы в плотных колоннах, разрывая звенящую тишину грохотом танковых моторов, ринулись на Голицыно, чтобы перерезать Можайское шоссе и завершить окружение 5-й армии Говорова. Более двадцати сгоревших танков и множество замерзших трупов замерло на поле перед высотой 210,8. Это была цена вчерашней задержки, которую обеспечил русским погибший десант. На Прожекторной горе, используя русские укрепления, за ночь немцы оборудовали сильный опорный пункт. От Головенек туда подошли пехотные и артиллерийские части. Уверенным броском через полигон танковый авангард к 12 часам выскочил на опушку леса вблизи Алабинского военного городка. Здесь в начале октября размещался штаб Западного фронта. Потом Жуков перебрался в более безопасное место, поближе к Москве. Позёмка мела между покинутыми домиками, сиротливо сжавшимися в недобром ожидании. Батальон пограничников, охранявший городок, отошёл по голицынской дороге на Тарасково. Танки с чёрными крестами на броне с ходу заняли военный лагерь и выскочили к Юшково. Не встречая сопротивления, они вышли к Бурцево, заняли окраину Петровского, намереваясь перерезать железную дорогу на Наро-Фоминск южнее Алабино, рассекая войска 33-ей армии.

Теремрин наблюдал из башни своего танка окраину деревни Юшково. Ни дымков, ни людей. Их бригада теперь насчитывала не более 20 машин. Всю ночь продолжался марш из Москвы по заснеженным дорогам во вьюжных заносах. Больше половины танков осталось на этом пути. Теремрин сам готовил к маршу и вёл в ту ночь машину. Два раза танк проваливался в снег по башню, но 34-ка, рыча харьковским чудо-дизелем, вновь и вновь выносила свой экипаж обратно на твёрдую дорогу.

В 13 часов Теремрин получил приказ атаковать Петровское. Дослав снаряд в казённик пушки, Теремрин положил ногу на плечо водителя и слегка надавил. Танк двинулся через лес, к видневшемуся на пригорке селу. Все машины его батальона, следовали за командиром. Лес кончился быстро.

 

Дав полный газ, танки Теремрина в рёве двигателей и снежных ореолах устремились через поле. Противник не ожидал атаки и встречного боя не принял. Но в самом Петровском закипел жестокий уличный бой с огнём в упор. Горели подбитые немецкие танки, разметало взрывом две наши машины. Танк Теремрина раздавил гусеницами два орудия, расстрелял прислугу, убегавшую в лес. Петровское было занято. Но немецкая авиация нанесла массированный удар, а со стороны Юшково немцы открыли сильный противотанковый огонь. Развить успех не удалось. Юго-западнее Петровского противник начал наступление пехотным батальоном. Но быстро сгустившиеся сумерки спасли наше становящееся незавидным положение.

Всю ночь на третье декабря на окраине Юшково шёл бой пограничников капитана Джепчураева с полком противника, укрепившемся в деревне. Немцы располагали 15-ю танками и двумя батареями артиллерии. Но к Голицыно враг так и не прошёл. С рассветом, пограничники, потеряв 22 человека отошли, оседлав дорогу Голицыно – Алабино.

 

№ 65

Доклад командующего войсками Западного фронта в Ставку ВГК от 2 декабря 1941 г. об обстановке в полосах 16, 5 и 33-й армий и принятом решении

ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ 
ТОВАРИЩУ ШАПОШНИКОВУ

Сегодня на всех участках фронта Рокоссовского, противник вел упорные атаки пехоты. Атаки поддерживались танками. Частями Рокоссовского все атаки отбиты.

Завтра с утра начинаем контратаку дедовской группировки противника. К району атаки подтянуто 70 танков, 3 дивизиона РС, до 100 орудий. Контратаку проводит 9-я гвардейская дивизия, усиленная 40-й стрелковой бригадой. Частью сил помогает 18 сд. Будет привлечена авиация.

В связи с резким изменением обстановки на фронте Говорова товарища Говорова вернул в 5-ю армию для ликвидации прорвавшегося противника. На фронте Ефремова, особенно на правом фланге, положение очень напряженное. Его 222 сд смята танками и пехотой противника. Армейских резервов ни у Ефремова, ни у Говорова нет.

Приказано: 
1. Командарму 43 товарищу Голубеву частью сил контратаковать прорывающегося противника в направлении Каменка.

2. 37-ю стрелковую бригаду направить в распоряжение Говорова в Павловскую Слободу для ликвидации противника, прорвавшегося в обход Звенигорода. Бригада будет поддержана пятью танками, РС и артиллерией Говорова.

Прошу: 
1. Немедленно вернуть на командный пункт фронта товарища Булганина для обеспечения наших контратак и перегруппировки.

2. Немедленно дать Ефремову один батальон танков и одну стрелковую бригаду в район Кутменево.

Жуков

2.12.41 г. 2.40

ЦАМО, ф. 208, оп. 2511, д. 1026, л. 26-29. Подлинник.

С утра третьего декабря командарм Ефремов получил сведения, что в район Тарасково подходит 18-я стрелковая бригада. Теперь можно было организовать ответный удар.

Но немцы всё ещё продолжали рваться вперед. Их передовые батальоны ворвались в Селятино, завязав бой с нашей ротой, постепенно отходившей к железной дороге на Наро – Фоминск.

Лыжные батальоны, обещанные Жуковым, только выдвигались в окрестные леса, но из Рассудово по дороге к Прожекторной горе уже шли девять танков и 140 человек пехоты. Это были остатки Можайского десанта. Получив боеприпасы и усиленные танками, они должны были штурмом овладеть опорным пунктом на высоте 210,8, отрезая подход к противнику резервов.

 

К 15 часам начались атаки подошедшими частями по Прожекторной, Селятино, Юшково. Бои везде носили характер жестоких встречных ударов. Нашим войскам не удалось в течение дня потеснить немцев с занимаемых рубежей. Но линия фронта в этом районе всё-таки стабилизировалась.

Ночью с третьего на четвёртое декабря наступил перелом. Рота лейтенанта Павлова неожиданно ворвалась в Юшково, лыжники за танками пробились в Бурцево, 20 –я танковая бригада и пограничники капитана Джепчураева ударили во фланг противнику, западнее Тарасково. Противник начал отход к высоте 210,8, где находился его опорный пункт, безуспешно штурмуемый нашими войсками весь день 3 декабря. Немцы при отходе минировали дороги и взрывали мосты.

Танк Теремрина пока оставался на высоте 210,8. Не замеченное во время боя немецкое орудие почти вплотную выпустило по нему несколько снарядов. Сорвало гусеницу, но уральская броня не впустила в стальное нутро машины смертоносные иглы крупповских снарядов. Механик и заряжающий споро ремонтировали гусеницу. Подручного материала было вполне достаточно. Немцы бросили при отходе всё имущество подвижной ремонтной мастерской, пришедшей сюда из тыловых резервов.

Теремрин спустился на поле по восточному склону высоты. Он был покрыт неубранными телами наших погибших воинов, которые два раза – 1-го и 3-го декабря сошлись здесь с немцем в смертном праведном бою. Погибшие были одеты по-зимнему в новые полушубки, их оружие было новым. Почти у всех были автоматы русской конструкции, которых Теремрин раньше никогда не видел.

Возле сгоревшего немецкого танка сплелись в последней схватке тела русских десантников и экипажа танка. Было ясно, что наши дрались уже холодным оружием. Теремрин с трудом разжал застывшую руку русского богатыря, подмявшего четверых врагов. В снег выпал тускло блеснувший кинжал.

«Урал – фронту» прочитал он на лезвии. Значит, свежая сибирская часть. Но как она сюда попала? Ведь нет ни одного нашего сгоревшего грузовика, нет и парашютов… Загадка. Теремрин бродил по полю в надежде найти патроны для русского автомата. Но всё было тщетно. Магазины во всех автоматах десантников были пусты.

 

Говорят, что те немецкие солдаты и офицеры, которые были встречены в заснеженных полях Росси безпримерным десантом, получившим название Можайского, были надломлены морально и уже не могли воевать так, как воевали до сих пор. А ведь Русский десант атаковал не каких–то трусливых европейцев, отдавших к тому времени Гитлеру и Варшаву, и Париж и вообще всё, что можно было отдать, не британцев, которые спустя полгода после беспримерного Русского десанта, навалилв штаны, улёпётывали от линкора «Тирпиц», бессовестно, бесчеловечно и аморально бросив на растерзание авиации и подлодкам врага конвой PQ – 17, и не янки в сорок пятом драпавшие под Арденами от потрепанных на советско–германском фронте дивизий Вермахта, имевших весьма ограниченный боекомплект и по одной заправке топлива на танк.

Русский десант атаковал бронированный авангард одной из сильнейших армий в мире, а если точнее, то одной из двух сильнейших армий. Солдаты этой армии, на протяжении всей своей многовековой истории, уступали воинам только одной армии – Русской и только от неё одной терпели поражение. Поэтому в мировой военной истории известны только две армии, которые достойны того, чтобы называться армиями, а не стадом изнеженных контрактников – наёмников. Два государства, обладающих этими армиями, тёмные силы зла постоянно сталкивали с единственной целью – выбить как можно больше людей и у тех и у других. И, несмотря на то, что подвиг Можайского десанта некоторые американоидные интеллигенты пытались стереть в памяти Русских людей, именно в Германии вышла книга “Итоги ВМВ. Выводы побежденных”, в которой обобщался и опыт боевых действий воздушно–десантных войск. В статье бригадного генерала профессора доктора Фридриха А.Фрайхера фон дер Хейдте “Парашютные войска во ВМВ” было прямо указано на возможность высадки в критической обстановке десанта без парашютов в глубокий снег, с предельно малой высоты. Этот метод не был проверен самими немцами, но они оценили по достоинству то, что совершили сибиряки 1 декабря 1941 года на Можайском направлении под Москвой. Итальянский исследователь Алькмар Гове в книге “Внимание, парашютисты!” подтверждал Хейдте: “…транспортные самолеты на бреющем полете пролетали над покрытыми снегом полями и сбрасывали пехотинцев с оружием без парашютов прямо в глубокий снег”.

 

Ты помнишь, Россия, холодную зиму,

Политые русской кровью сугробы,

Москву фронтовую и немцев лавину,

И нашу стальную пехоту.

 

Ты помнишь, Россия, как Гитлера танки,

Пробив оборону, на город катили,

Как наши солдаты сибирской закалки

Дорогу врагу перекрыли?

 

Сибиряки, сибиряки…

С просторов русских из самой дали

В один кулак большевики

Вас под Москвою собирали.

 

…Вот полк добровольцев шагнул в самолёты.

Но без парашютов, взяв только гранаты,

С заданием: “В бреющем быстром полёте

Обрушиться сверху на гадов!”

 

Там не было трусов, там не по указу

Рождались герои, держались как братья;

Двенадцать из ста разбивались там сразу,

И все мнились Божьею ратью!

 

Сибиряки, сибиряки…

Вам доверял товарищ Сталин,

Вы не одну Москву спасли –

Вы нашу Родину спасали!

 

Мистический ужас фашистов заставил

От этой картины нутром содрогнуться,

Вся викингов доблесть, весь пыл самураев,

Всё меркло пред доблестью русской!

 

Летели гранаты и танки горели,

И роты сибирские насмерть стояли,

На русской равнине, на снежной постели

Бойцы-молодцы умирали.

 

Погибшие сибиряки…

Вас – люди русские, простые,

Страны надёжные сынки

Так не хватает сейчас России…

 

Как наяву сибиряки…

Сквозь слёзы вижу я, ребята,

Идут сибирские полки… Идут, идут…

На фронт с ноябрьского парада.

 

Как наяву… сибиряки…

Сквозь слёзы вижу я, ребята,

Уходят русские… полки… вперёд, вперёд –

На фронт с ноябрьского парада…

Вечная слава русским воинам, погибшим при этом беспримерном массовом подвиге! Вечная слава тем, кто выжил и продолжал воевать! Помяните, православные, в своих молитвах русских воинов, погибших за Отечество!

4 декабря вечером в бомбоубежище штаба Жуков проводил совещание с командующими аримями фронта. В это время позвонил Сталин. Жуков находился в напряжении. Во время разговора со Сталиным у Жукова лицо стало покрываться пятнами и заходили на щеках желваки. Выслушав Сталина, Жуков отпарировал: «Передо мной 4 армии противника и свой фронт. Мне лучше знать, как поступить. Вы там, в Кремле можете расставлять оловянных солдатиков и устраивать сражения, а мне некогда этим заниматься». Верховный, видимо, что-то возразил Жукову, который потерял самообладание и выпустил обойму площадной брани, а за тем бросил трубку на рычаг. Сталин после этого не звонил сутки. Он был очень удивлён поведением одного из своих не самых лучших генералов, которому он всегда помогал чем только мог. Теперь Верховный получил веское подтверждение хамства и чёрной неблагодарности, которыми Жуков был знаменит в войсках.

Жестокий бой разбросал по жизни немногих оставшихся в живых красноармейцев роты Посохова. Сам Посохов был ранен, около месяца провёл в госпитале, а после выписки попросился в воздушно–десантные войска, в которых и воевал до победы, участвуя во многих знаменитых операциях.

Осталась позади станция Пушкино, здание которой было превращено в госпиталь. Ивлев, сопровождаемый кавалеристом, рысью выскочил на московское шоссе. Они спешили в штаб первого гвардейского кавалерийского корпуса. Ивлеву вспоминались давние годы. Учёба в академии, полевые выходы, когда приходилось сутками быть в седле. Потом совершенно неожиданное знакомство с генералом Пороховым, который преподавал в академии математику и занимался подготовкой командиров диверсионных отрядов. Всплывал в памяти и тот страшный 1918 год, когда Василий Фёдорович Порохов, гремя шпорами, появился в избе, где склонённый над картой Ивлев пытался разгадать неразрешимую загадку нарождающейся гражданской войны.

Порохов был сер лицом и тяжело опустился на лавку. Когда они остались одни, Василий Фёдорович приступил к делу. Только близкое знакомство позволило ему доверить Ивлеву тайну последней операции, проведённой русской разведкой в уже разваливающейся стране. Но это было то, для чего Порохов пришёл в мир. Серафим Саровский, предсказавший Николаю Второму спасение, ошибаться не мог, в чём убедился глубоко верующий Ивлев, узнав от Василия Фёдоровича подробности екатеринбургского дела. По благословлению Нестора Камчатского Царская семья была спасена, но к белым, отвергающим монархию, Николай Александрович ехать отказался, а в советском правительстве ещё сильно было влияние Троцкого. Пришлось северным путём переправлять его с супругой и некоторыми детьми во Францию. Но старшая дочь осталась при раненых Алексее и Анастасии. Они были оставлены в стогу сена вблизи дороги на Казань, неподалёку от Екатеринбурга. По одному из резервных вариантов раненых подберёт обоз Академии ГШ, выходящий на следующий день из Екатеринбурга после проведения операции в Казань под видом эвакуации. Порохов сопровождал Николая Александровича. Ивлеву поручалось по возможности помогать оставленным в России раненым детям. Такую задачу поставили всем надёжным офицерам, на кого мог положиться Порохов. Они служили как у белых, так и у красных.

Судьба разлучила раненых детей и их старшую сестру. Мальчик скрывался в глухой деревеньке под Казанью. Оттуда, терпя страшные лишения, он написал письмо генералу Брусилову.

Ивлев хорошо помнил, как описал это генерал – масон в своей книжке, вышедшей в Праге: С осени 1924 года я стал болеть — затяжная инфлуэнца с осложнениями, главное, бронхит меня мучил. Не выходил я из дома около двух месяцев. Нервы расходились сильно. По правде сказать, измучился я вопросами, как быть? Как спасти Рос​сию? Где выход? И вот в это самое время явился ко мне новый провокатор и сильно взволновал меня. Раньше их было не​сколько, а один так подряд несколько лет, как только случа​лись какие-либо осложнения на горизонте, сейчас же являлся ко мне с разными вопросами. Но почти всех этих молодчиков я разгадывал сразу. Теперь пришел молодой человек. Звонков у нас нет, все стучат на разные лады. Услышав очень робкий стук в передней, жена отворила дверь. Молодой человек, по виду крестьянин, очень бледный и симпатичный, спросил меня. Она сказала, что меня нет дома, я вышел пройтись.

— Вот передайте письмо. Оно очень важное.

— От кого?

— От Алексея.

Жена чуть не лишилась чувств, т.к. подумала, что от мое​го сына Алексея, давно пропавшего. Взглянув на почерк, она сразу убедилась, что ошиблась.

— От какого Алексея?